Трое за границей - Джером Джером

— Может быть, он о чем-то задумался, — предположил я.

— Не могли же они все сразу о чем-то задуматься? Притом что за всю дорогу я падал на них раза по три минимум. Понимаешь, — объяснил Гаррис, — они-то знают все повороты и знают, в каком направлении наклоняться. А мне, как чужаку, было, разумеется, не так просто. Меня мотало, бросало по всей площадке, я цеплялся как бешеный то за одного, то за другого... Это, наверно, было на самом деле смешно. Не скажу, что юмор первоклассный, но многих бы рассмешило. А этим немцам, видать, вообще ничего не смешно. Они только нервничают, вот и все. Был там один коротышка — стоял спиной к тормозу. Я падал на него пять раз — я считал. Можно было ожидать, что с пятого-то раза он рассмеется — так нет же. Ему, похоже, просто надоело. Скучные люди.

Джордж также попал в Дрездене в приключение. У Старого рынка стоял магазинчик, в окне которого были выставлены подушечки. Вообще магазин торговал стеклом и фарфором, и подушечки, похоже, были выставлены в качестве торгового эксперимента. Подушечки были очень красивые: атласные, ручной вышивки. Мы часто проходили мимо, и каждый раз Джордж останавливался и подушечки изучал. Он сказал, что такая подушечка должна понравиться его тетушке.

В продолжение всей нашей поездки Джордж к своей тетушке был чрезвычайно внимателен. Каждый день он писал ей по большому письму и из каждого городка, в котором мы останавливались, отправлял почтой определенный подарок. По-моему, в этом деле Джордж проявлял чрезмерную щепетильность, и я не однажды пытался его образумить. Ведь его тетушка будет встречаться с другими тетушками, будет все им рассказывать, и систему тетушек постигнет хаос и разорение. Имея тетушек также, я не одобряю утопического стандарта, который пытается зафиксировать Джордж. Но ему хоть кол на голове теши.

Таким образом получилось, что в субботу Джордж покинул нас после обеда, сообщив, что собирается зайти в тот магазинчик, дабы приобрести подушечку для своей тетушки. Он сказал, что скоро будет, и попросил нас его дождаться.

Ждали мы, как мне показалось, очень немало. Вернулся он с пустыми руками, имея взволнованный вид. Мы спросили, куда он девал подушечку. Он сказал, что подушечки у него нет; что он передумал; что тетушке, как он считает, подушечка не понравится. Что-то явно было не так. Мы попытались докопаться до истины, но разговорить Джорджа не удалось. Когда число заданных ему вопросов перевалило за двадцать, он стал отвечать односложно.

Однако вечером, когда мы остались с ним наедине, он сам начал тему.

— Странные они кое в чем, эти немцы.

— А в чем дело?

— Ну, — отозвался он, — вот эта подушечка, которую я хотел.

— Для твоей тетушки, — кивнул я.

— Ну да, а что? — Джордж вспыхнул в секунду (никогда не видел людей столь щепетильных в отношении теток). — Мне что, нельзя купить тетке подушку?

— Не волнуйся, — ответил я. — Я не возражаю... Я тебя уважаю за это.

Он взял себя в руки и продолжил:

— Там на витрине было четыре штуки, если ты помнишь. Все как одна, на каждой — ценник, где черным по белому — двадцать марок. Я не утверждаю, что говорю по-немецки бегло, но обычно меня без труда понимают, да и я разбираю, что мне говорят, — если, разумеется, не кудахтать. Захожу в магазин. Подходит девчонка, хорошенькая, существо безобидное, можно почти сказать, скромное... От таких девчонок, в общем, такого совершенно не ожидаешь... Никогда в жизни так не удивлялся.

— Удивлялся чему?

(Джордж всегда полагает, что когда он начинает рассказывать, вы уже знаете, чем он закончит; такой метод изложения доводит до исступления.)

— Тому, что случилось, — ответил Джордж. — О чем я тебе и рассказываю! В общем, улыбается и спрашивает, что мне надо. Это я понял правильно, ошибки никакой быть не может. Кладу на кассу двадцать марок и говорю: «Будьте добры, подушку» Она вылупилась, как будто я требую пуховый матрац. Может быть, думаю, не расслышала — повторяю громче. Если бы я пощекотал ей шею, она бы так не удивилась и не рассердилась бы. Говорит, что это, наверно, ошибка. Я не хотел пускаться в разговор — тогда точно запутаешься. Говорю просто: никакой ошибки нет. Показываю на деньги и повторяю в третий раз, что мне нужна подушка, «подушка за двадцать марок».

Выходит другая девчонка, постарше. Первая ей повторяет, что я сказал, а сама как не своя. Вторая ей не верит: не похож, мол, я на человека, которому нужна подушка. Переспрашивает меня сама, чтобы удостовериться: «Говорите, вам нужна подушка?» — «Уже три раза сказал, — говорю, — и еще раз скажу: мне нужна подушка!» — «Нет, — говорит, — не получите вы подушки».

Тут я разозлился. Если бы мне не нужна была эта подушка, по правде, я бы ушел. Но вон они, в окне, подушки и, надо понимать, продаются. Почему же я не получу подушки? «Получу!» — говорю. Это простое предложение. Произнес я его решительно.

Здесь выходит третья девчонка — как я понял, это был весь магазин. Такая быстроглазая, фривольная девица, эта третья... В другой раз бы мне понравилась, но сейчас только взбесила — куда их там трое, на одну подушку?

Первые две начинают объяснять третьей, что к чему. Они рассказывают, а она начинает хихикать — такие будут чему попало хихикать. Рассказали и начинают трещать как сороки, и через каждое слово смотрят на меня, и чем больше смотрят, тем больше эта третья хихикает. Под конец захихикали все втроем, идиотки. Можно подумать, я клоун и даю приватное представление.

Третья более-менее успокоилась и подходит ко мне, причем все хихикает. Говорит: «А если получите, то уйдете?» Я сначала не совсем понял, она повторяет: «Эту подушку. Когда вы ее получите, то уйдете? Отсюда? Сразу же?» Да мне только того и надо, так ей и говорю. Только без подушки никуда не пойду, говорю. Ни за что — всю ночь простою, а не уйду.

Она назад к этим двум. Ну, думаю, сейчас принесут мне подушку, и дело с концом. Вместо этого происходит нечто самое странное. Две вторые зашли за первую — всё хихикают и хихикают — и подталкивают ее ко мне. Подтолкнули поближе, и тут — я даже ничего не понял! — она кладет мне руки на плечи, становится на цыпочки и целует. Потом прячет лицо в фартук и убегает, а за ней вторая. Третья открывает мне дверь и откровенно ждет, чтобы я уходил, а я так смутился, что ушел и оставил свои двадцать марок. Ничего против поцелуя я не имел, конечно... Хотя мне нужен был не совсем поцелуй, мне была нужна подушка. Но не идти же обратно... Я вообще ничего не понимаю.

— А что ты просил?

— Подушку.

— Это что тебе было надо, понятно. Меня интересует, как ты назвал ее по-немецки, слово?