Интервью с вампиром - Энн Райс

«Подойди сюда, Луи, – позвал он меня. – Ты ведь все еще голоден, я знаю».

Его голос звучал спокойно и убедительно, как и весь вечер. Он крепко сжал мою руку, я почувствовал тепло его ладони.

«Взгляни на нее, Луи. Она так нежна и мила, даже смерть не властна над молодой, свежей плотью. Ее жажда жизни невероятна! Помнишь, как ты хотел ее, когда впервые увидел?»

Я изо всех сил старался не поддаться очарованию его слов. Не хотел убивать ее ни тогда, ни теперь. Боролся с собой, моя душа рвалась на части: я вспомнил вдруг, как маленькое детское сердце билось в такт с моим, и я умирал от желания пережить это снова. Я повернулся спиной к девочке и выбежал бы из комнаты, но Лестат проворно преградил мне дорогу; я вспомнил лицо ее матери, как в ужасе я бросил девочку на пол и как он плясал за окном. Но теперь он не смеялся надо мной, он говорил, и мои мысли путались.

«Ты хочешь ее, Луи. Пойми, раз ступив на этот путь, можно убивать кого угодно. Ты хотел ее и прошлой ночью, но тебе помешала слабость. Вот почему она еще жива».

Я знал, что он прав; вспомнил, какое блаженство было прижать ее к себе, слушать и слушать стук ее сердца.

«Она слишком сильна для меня, – сказал я. – Ее сердце… не хочет сдаваться».

Лестат улыбнулся.

«Слишком сильна? – Он притянул меня поближе. – Возьми ее, Луи. Я знаю, ты хочешь ее».

И я сдался. Подошел к кровати, посмотрел на нее. Она едва дышала, маленькая рука запуталась в прядях длинных, золотых волос. Невыносимо… Я смотрел на нее и хотел, чтобы она осталась жить, и хотел ее крови. И чем дольше я смотрел, тем явственней чувствовал вкус ее кожи, прижимал мягкое и нежное тело к груди воображаемым движением руки, скользящей вдоль хрупкой спины. Да, вот такая она была – мягкая и нежная. Я убеждал себя, что ей лучше умереть; иначе что ее ждет в этой жизни? Но лгал самому себе. Просто хотел ее крови. Я взял ее на руки и обнял, прижался щекой к ее горячей щеке. Вдыхал ее сладкий запах, такой живой и сильный. Потревоженная, она застонала во сне, и я понял, что не смогу больше ждать. Я должен убить ее, пока она не проснулась. Потянулся к ее горлу и услышал далекие слова Лестата:

«Только маленькую ранку. Посмотри, какое хрупкое горло».

Не стану рассказывать вам, что я пережил тогда. Скажу только, что это захватило меня, как и прежде, как и всегда; но в этот раз гораздо сильнее.

Стоя на коленях перед кроватью, я жадно сосал кровь и слушал биение маленького сердца, которое не замедляло ритм, не хотело остановиться. Я не отрывался от ранки. Ждал, что оно вот-вот остановится, как вдруг Лестат схватил меня и оттащил от девочки.

«Но она еще жива», – прошептал я и очнулся.

Комната медленно выплыла из темноты. Я сидел и смотрел на девочку, прижавшись к изголовью, сжимая в кулаках бархатное покрывало. Я не мог шевельнуться от слабости. Лестат взял ее на руки и заговорил с ней. Он назвал ее по имени.

«Клодия, ты слышишь меня, очнись, Клодия. – Потом он вынес ее в гостиную. Голос его звучал так тихо и так нежно, что я едва разбирал слова. – Ты больна, ты слышишь меня? Ты должна слушаться меня, если хочешь поправиться».

Мое сознание прояснилось, и я стал понимать, что происходит: Лестат разрезал себе руку, и сейчас она пьет его кровь.

«Еще, еще, милая, – говорил он. – Ты должна напиться как следует, если хочешь выздороветь».

«Будь ты проклят!» – закричал я с порога гостиной, но он только прошипел что-то в ответ и взглянул на меня сверкающими глазами.

Он сидел на кушетке. Девочка впилась в его запястье. Маленькая белая ручка мертвой хваткой вцепилась в рукав его сюртука. Грудь Лестата тяжело вздымалась, лицо исказилось до неузнаваемости – никогда я не видел его таким. Он застонал, но шепотом велел ей продолжать. Я было шагнул вперед, но встретил его взгляд и остановился.

«Не подходи, убью», – словно хотел сказать он.

«Но зачем, Лестат?» – прошептал я.

Он уже хотел оттолкнуть девочку. Она сопротивлялась, не давала Лестату отвести руку от губ и яростно рычала.

«Довольно, перестань!» – сказал он.

Я видел, что ему больно. Наконец он сумел высвободиться и схватил ее за плечи обеими руками. Она отчаянно пыталась добраться зубами до его запястья, но он держал ее слишком крепко. Вдруг успокоилась и молча, с детским изумлением уставилась на Лестата. Он медленно отступил назад и вытянул перед собой руку, защищаясь. Потом прижал платок к ране на запястье, подошел к шнурку звонка и дернул, не сводя с нее глаз.

«Что ты наделал, Лестат?» – повторял я.

От ее прежней болезненной бледности не осталось и следа. Живая, полная сил, она сидела на кровати, вытянув ножки на бархатном покрывале. Ее белая сорочка, мягкая и тонкая, казалась мне ангельским одеянием. Она смотрела на Лестата.

«Кого угодно, только не меня, – сказал он ей. – Никогда, ты слышишь? Я покажу тебе, что надо делать!» Я попытался заставить его посмотреть на меня, ответить мне, но он оттолкнул меня, я отлетел к стене и больно ударился. И тут в дверь постучали. Я знал, что собирается сделать Лестат, и бросился к нему опять, но результат оказался прежним: я даже не успел заметить молниеносного движения его руки. И упал в кресло. Он открыл дверь.

«Пожалуйста, входите. У нас произошла маленькая неприятность», – услышал я его голос.

В комнату вошел молодой негр. Лестат закрыл дверь и накинулся на него сзади – тот не успел и глазом моргнуть. Склонившись над распростертым телом, Лестат вцепился в его горло и знаком поманил к себе девочку. Соскользнув с кушетки, она встала на колени перед лежащим юношей, торопливо вцепилась в его запястье, протянутое Лестатом. Сперва она пыталась грызть живую плоть, но Лестат объяснил ей, что надо делать, а потом сел рядом и предоставил ей в одиночку довершить начатое. Но он не сводил глаз с груди жертвы и, когда пришло время, наклонился к ней и сказал:

«Довольно, он умирает… Ты не должна пить кровь после того, как остановится сердце, иначе ты снова заболеешь и умрешь. Понятно?»

Но она уже насытилась и села на пол рядом с Лестатом, скрестив ноги. Через считанные минуты юноша уже был мертв. Слабость и усталость охватили меня; казалось, эта ночь длится тысячу лет. Я смотрел на них. Девочка все теснее прижималась к Лестату, он обнял ее, равнодушно глядя на труп слуги. Потом он поднял глаза и посмотрел на меня.

«Где мама?» – тихо спросила девочка. Голосок ее был нежен, как она сама, звенел, как серебряный колокольчик, мягко и чувственно. Ее глаза, большие и ясные, напоминали мне Бабетту, и странное предчувствие родилось у меня в груди. Но я не мог разобраться в своих мыслях. Лестат встал, подхватил ее на руки и подошел ко мне.

«Она – наша дочь, – сказал он. – Теперь ты будешь жить с нами».