Капитан чёрных грешников - Террайль Пьер-Алексис де Понсон дю

На Бульваре, напротив фонтана, рыцарь, носивший изящно застегнутый на плече белый плащ Мальтийского ордена, повстречал прекрасного трубадура с гитарой на перевязи и в берете с пером, развивавшимся на ветру, который шел, пошатываясь: видно, отмечал средневековый праздник шампанским самой модной марки.

— А, трубадур души моей! — сказал ему мальтийский рыцарь. — Право, для серьезного человека ты очень уж весело проводишь нынешний вечер. Откуда ты теперь?

— Только что сбежал от президентши де Буа-Коломб.

— А теперь на поздний ужин в кружок Секстия?

— Да нет, иду домой.

— Спать?

— Нет, работать.

Мальтийский рыцарь расхохотался:

— О, магистрат сердца моего! До каких же пор ты, с подобными тебе, будешь уверять нас, что так вот сочетаешь труд с глубокой ленью, а польку — с юриспруденцией?

— Честное слово, дорогой мой: я иду работать.

— Над чем?

— Разве ты не знаешь, что я теперь веду следствие по очень важному делу? — ответил трубадур.

— Ах, верно, верно! Черные грешники?

— Да.

— И вы думаете, что поймали их капитана?

— И опять верно, поймали.

Мальтийский рыцарь пожал плечами:

— Как верно и то, что меня зовут Рене де Лорж, что я ничем не занят и счастлив с пятнадцатью тысячами ливров ренты не меньше, чем мои сиятельные родичи герцоги де Лорж дю Блезуа со своими миллионами. Как верно также и то, бедняга мой Сен-Совер, что страсти сейчас тебя ослепляют.

— А, трубадур души моей!

— Позволь? — ответил трубадур, ставший серьезным, как следователь (а он и был следователем).

— Дорогой друг, — сказал Рене де Лорж, — дай я провожу тебя до дома и выскажу свое мнение.

— О чем или о ком? — нахмурился молодой магистрат.

— Об арестованном бароне Анри де Венаске.

— Ах вот оно что!..

— Венаски — безупречные дворяне, и вот уже второй раз их старинная вражда с Монбренами де Сент-Мари играет с ними злую шутку. Анри так же невиновен, как невиновен был его дядя Большой Венаск.

— Мой дядя так не считает.

— О, твой дядя… твой дядя… Послушай, давай не будем говорить о твоем дяде, который за свою долгую карьеру нажил себе тысячи врагов.

— Врагов закона, мой милый.

— Пусть так, но мы все живем в раскаленной стране под жарким солнцем, где закипают все страсти. Обрати внимание!

— Ну и что? — хмуро спросил господин де Сен-Совер.

— Скажи мне: вот есть шайка злодеев, которая украла сто тысяч франков из замка Монбрен — верно?

— Да.

— И молва говорит, что их главарь — Анри де Венаск.

— Будь не так, за что бы его арестовали?

— Правосудие может ошибаться.

— Ну нет, в конечном счете оно всегда добивается правды, — возразил господин де Сен-Совер.

— Значит, ты веришь в его виновность?

— Как честный человек.

— И у тебя есть доказательства?

— Доказательств множество.

— Как ведет себя обвиняемый?

— Спокоен, высокомерен, презрителен и все пожимает плечами.

— Но ведь, друг мой, — сказал господин Рене де Лорж, — трудно предположить, что человек обладает даром вездесущести.

— Это возражение я ожидал.

— Анри де Венаск не мог находиться одновременно в Вандее и на Любероне.

— Это верно.

— Так был он в Вандее или нет?

— Ну конечно был!

— Тогда, значит, он не был на Любероне во главе черных братьев?

— Это было за неделю до его отъезда. Все даты идеально совпадают. Между его появлением в маленькой свите герцогини Беррийской и исчезновением из замка Бельрош есть двенадцать дней, и объяснить, что он делал в это время, невозможно.

— Вот как!

— И есть десять человек, говорящих, что узнали его.

— Вот в этом я сомневаюсь.

— Не считая самого господина де Монбрена, которого он хотел убить.

Рене де Лорж вздохнул:

— Да, все это очень странно, но я остаюсь при своем убеждении.

— Ты считаешь барона невиновным?

— Как самого себя.

Господин де Сен-Совер пожал плечами.

Так, за разговором молодые люди свернули на улицу Понморо и проходили теперь мимо Дворца правосудия.

Слева от этого внушительного здания стоял старинный высокий дом, на верхнем этаже которого светилась одинокая лампа.

— Посмотри-ка вон туда! — воскликнул господин де Сен-Совер, указывая рукой на свет в окне.

— Это же дом твоего дяди, — сказал Рене де Лорж.

— Ну да.

— Так он в Эксе?

— Уже третий день.

— Летом?

— Да, летом. И не из-за праздника он сюда приехал.

— Уж конечно нет. Я думаю, он отроду никогда не смеялся.

— Очень может быть.

— Так зачем же он приехал в Экс?

— Не знаю. Ты ведь знаешь: дядя всегда был человеком загадочным.

— И он встал в такую рань?

— Должно быть, так: освещенное окошко — это его кабинет.

— Послушай, Сен-Совер, а мне пришла в голову странная мысль.

— Что такое?

— А не заглянуть ли нам сейчас к нему?

— В таком наряде?

— А что?

— Господи! — воскликнул молодой юрист. — Да он меня так и наследства может лишить.

— Пустое! — возразил Рене де Лорж. — А мне было бы очень любопытно знать, что может делать твой дядя в такой час.

И он взялся за дверной молоток.

— Да ты с ума сошел! — воскликнул господин де Сен-Совер.

— Ничего, пошли!

И господин Рене де Лорж ударил молотком по дубовой двери, окованной железом.

II

Познакомимся наконец поближе с этой внушавшей страх личностью — с советником Феро, именовавшим себя Феро де Ла Пулардьер.

Его обитель — старинный дом на площади Дворца правосудия.

Это жилище — высокое, черное, всего с тремя окнами по фасаду каждого этажа, — выглядело так мрачно и зловеще, что, проходя мимо него, хотелось невольно прибавить шагу.

Советник Феро в нем родился, но с тех пор как вышел в отставку, подолгу в нем не задерживался.

Разве что два или три раза в год старая дорожная бер-лина, запряженная парой крестьянских лошадей, спускалась от городских ворот по улице Бельгард, останавливалась перед этим домом и высаживала старого магистрата, а на другой день он почти всегда уезжал. Но дом не был необитаем: весь он, кроме четвертого этажа, который советник оставил за собой, сдавался внаем.

Но что там жили за квартиранты!

Все люди самого бедного простонародья — почти нищие.

Каждый этаж был разделен на три тесных квартирки, и каждая из этих квартирок сдавалась либо семье из двух-трех человек, либо холостяку, который целый день был где-то на работе, а домой приходил только ночевать.

Занятия у этих людей были разные, и были они по большей части люди в городе пришлые.

Простой люд, даже живший по соседству, их не знал; утверждали, между прочим, что многие из них — люди с дурной репутацией.

Часто слышали, как судачат соседские кумушки: дескать, советник Феро, пока был на службе, так долго воевал с ворами, что под старость лет, видать, их полюбил — даже у себя дома селит.

Но людская молва была не права. Жильцы советника Феро были страшно бедны, однако правосудие никогда против них ничего не имело.

Но нет, как говорится, дыма без огня, и слухи эти пошли после одного происшествия, о котором мы сейчас расскажем.

Незадолго до того времени, когда началась наша повесть, самым старым жильцом господина Феро был старик, носильщик по ремеслу, а по прозванию — дядя Барнабо.

Этот человек был не из этих мест, хотя южанин, и когда он поселился в мансарде дома советника, его никто не знал.

Он был совершенно сед; лицо его хранило следы глубоких страданий; вместе с тем он был еще очень крепок, и десять лет кряду этот высокий старик, молчаливый и кроткий, у всех на виду безукоризненно исполнял свою нелегкую должность.

Однажды заметили, что он не сидит, как обычно, на углу улицы Понморо на своей раме носильщика в ожидании заказов.