Командующее Я - Идрис Шах

«А я?»

«Ты был единственным, кто искал Истину, не желая ни выгоды, ни защиты».

ЖИТЬ ВЕЧНО

В.: Почему вы говорите, что одна половина ума не ведает того, о чем думает другая?

О.: Вот пример.

Вы пришли ко мне час назад и сказали, что у вас были «правдоподобные переживания Будущего состояния», что вы испытали «экстатический восторг от контакта с Запредельным», что «после смерти намерены попасть на Небеса»; что вы «Духовный человек», и многое другое. Это правда?

В.: Да.

О.: Прекрасно. Далее, когда вы закончили, я спросил: «Вы хотите, чтобы я дал вам рецепт средства, которое продлит ваши молодость и здоровье на сто лет?» Вы ответили: «Да». Не так ли?

В.: Так.

О.: Ну а теперь я покажу вам расщепление ума. Одна его часть ждет не дождется, когда попадет на Небо, и подобный опыт у вас, по вашим словам, уже был. Если одна часть ума так страстно ждет этого часа, почему же другая часть (а она конечно же не может быть той же самой) хочет остаться на этой Земле еще целых сто лет?

ПЛОТ

В.: Я прекрасно сознаю, что внутреннее состояние человека, а также возможные средства его спасения можно описать по-разному, и все эти описания будут адекватны в равной степени. Но не могли бы вы сейчас предложить мне такое описание данной ситуации, которое, возможно, поможет мне приблизиться к учению благодаря именно тому, что я его прежде не слышал?

О.: Вот одно такое описание.

Реальное внутреннее Я человеческого существа поймано в плен. Предположения и действие вторичного Я, а также поверхностные, но крепкие оковы обусловленности и внешнего окружения удерживают его в этом состоянии. Суфию приходится делать все возможное для того, чтобы войти в контакт с внутренним Я и, взаимодействуя с ним, избегая и сводя на нет влияние препятствующих факторов, помочь человеку в самореализации.

В.: Да, я понимаю, это — как синопсис того, что гностики на Западе и суфии на Востоке говорят о роде человеческом. Я даже осмелюсь утверждать, что подобный диагноз может быть поставлен любой религией. Но как все это можно себе представить, чтобы удержать в уме?

О.: Могу дать вам свеженькую притчу. Она, кажется, представляет собой именно то, чего вы хотите. Представьте себе некоего человека. Ему надо освободить узника, заключенного в замке на острове. Спасатель сделал тростниковый плот, прочности которого хватит лишь на то, чтобы выдержать его одного, и ночью поплыл на нем к острову. Стражники увидели плот и бросились к нему. Прибывший скрылся в темноте, а плот, разумеется, затонул, как только стражники ступили на него. Кто-то из стражи сказал: «Да это же просто какая-то развалюха. Не успели мы взобраться, она ушла под воду. Для побега это — несерьезно». Они также решили, что раз плот развалился, то узник не сможет убежать. Одни считали, что на плоту кто-то был, другие же были уверены, что там никого и не было. Сам узник, услышав все эти рассуждения, стал воображать самое разное.

Итак, спасатель — это суфий, пробирающийся к пленнику. Он плывет к нему на плоту, что символизирует средства приближения к решению этой проблемы. «Новый вид транспорта», он будет использован позднее, — это методы, разработанные спасателем на основе его специального знания. Замок — убеждения, господствующие в среде; стражники — субъективные убеждения человека, включая и его предположения.

НЕСНОСНЫЙ

Один из моих постоянных критиков был весьма любезен и снова написал мне; его письмо обеспечило меня материалом для, надеюсь, поучительного отрывка.

Он рассказал, что двадцать лет назад его тогдашний учитель, ныне покойный, велел ему выполнять «некоторые духовные упражнения». Этот его учитель уже умер. Если бы мой критик тогда внимательно отнесся к тому, что я говорил и писал, он был бы должен, как он выразился, и здесь я его процитирую: «отказаться от того, что принесло мне изобилие благ, и принять то, что было предложено другим человеком, которого я даже и не уважаю».

Я вполне понимаю, в каком затруднительном положении он находится.

Возможно, он (да и вы) будете не прочь разделить со мной удовольствие от подлинной истории о короле Филиппе III Испанском. Однажды, сидя у огня, зажженного придворным разжигателем каминов, его величество почувствовал, что становится слишком жарко. Повернувшись к маркизу де Побару, который оказался рядом, монарх попросил затушить огонь. Однако маркиз, горячо желавший выполнять любое приказание короля, все же не мог подчиниться по той, в высшей степени разумной, причине, что за тушение пламени отвечал герцог де Уседа, который в это время охотился в Каталонии. Поэтому ничего сделано не было.

Король же, в свою очередь, в силу королевского достоинства не мог бежать ни от чего (включая и огонь) и остался там, где был. Пламя становилось все сильнее и в конце концов нанесло такой вред здоровью монарха, что тот вскоре умер.

Остается только надеяться, что сила духовных упражнений, предписанных нашему корреспонденту его покойным учителем, не слишком возрастет или что он найдет приемлемую замену первоначальному руководству и сможет получить соответствующие указания относительно дальнейших действий, если, конечно, эти упражнения не были предназначены для того, чтобы делать их вечно. Возможно, они принесли немалую пользу, но, вынужден отметить, не слишком улучшили дурной нрав моего критика. Похоже, они внедрили в него желание писать письма, поскольку послал он мне их немало, каждый раз прилагая к своему посланию копии писем, адресованных другим людям, на всевозможные темы. До известной степени я подражаю этому человеку, приводя здесь копию моего к нему письма. По-видимому, его упражнения обладают такой силой, что этот позыв к эпистолярному жанру передался и мне.

ИСКРЕННОСТЬ И ИСТИНА

В.: Не могли бы вы сказать несколько слов о функции искренности и правдивости в работе в связи с тем, что ранее было вами сказано об относительности истины? Я понимаю, что это та самая проблема, где религия неизбежно движется назад, к догме, политика, говоря вашими словами, тут же «позитивно утверждает ценность системы», а современная философия выходит за пределы собственной компетентности.

О.: Я дам вам кое-что для обдумывания. Философ говорит, что не знает, что такое истина. Теолог говорит, что истина — то, что он говорит. Политик говорит, что не может быть никакой другой истины, кроме той, которую он знает. Тем не менее поиск истины продолжается. Человек ищет истину, желает истины. Я уже сказал однажды, что вы должны принять либо то, что кажется истиной, либо то, что, как вы знаете, ею является.

Знание есть нечто такое, что бессмысленно обсуждать, как, например, химическую формулу воды — Н2О. Я сейчас исключу этот аспект, поскольку мы говорим о другом. Искренность и истина обычно ассоциируются с религиозными системами. Когда люди сомневаются или становятся атеистами, их идея истины вызывает определенную реакцию. Они вынуждены заменить ее или привязать к чему-то, скажем, к общей идее «делания добра».

В связи с этим в большинстве человеческих умов возникает конфликт, происходящий из того факта, что люди хотят оставить доктринерский подход к религии, желают искренности и истины, чувствуя, что они им необходимы. У людей появляется чувство вины, которое они «переносят» на новую привязанность.

Как и в большинстве других случаев, здесь мы начинаем с более ранних стадий. Искренность — это преданность причине происходящего, распознавание своей вовлеченности. Тут я подразумеваю, что альтруизм в этом случае не нужен. Когда человек начинает спрашивать себя: «Что заставляет меня облегчать страдания других, может быть, лишь то, что я сам боюсь страданий?», возникает конфликт. Он не понимает, что находится в одной связке с другими, что и он, и они — одно и то же. Подобное непонимание происходит из неспособности человека видеть множество как единое целое, ведь он натренирован или приспособлен изучать только фрагменты.

Искренними могут стать люди, стремящиеся к искренности, а не те, кто думает, что она у них уже есть и это нечто такое, чем можно пользоваться или извлекать выгоду. Прежде чем вы сможете налить что-то из кувшина, его надо наполнить. Пока вы не знаете собственной искренности, молитва «Искренне верую» является богохульством. А когда вы узнаете ее, отпадет необходимость в самом этом слове. Не думайте об искренности как о неком осязаемом качестве, и вы будете ближе к ней. Когда вы вовлечены в работу, истина — значит говорить то, что кажется вам правдой. Вы можете достичь настоящей истины, если будете стремиться вести себя согласно тому, что представляется вам истинным. Например, не говоря неправды. На вашем уровне истина — это не то, что можно купить в баре, как кружку пива, или к чему вы можете подключиться, как к розетке. Если бы вы смогли это сделать, она убила бы вас, подобно разряду в миллион вольт.