Благополучная планета (Сборник) - Феликс Дымов

Этот примитив несколько раздражал Викена. Хотя, если верить каталогу, «говорящие игрушки поощряют несложившуюся, некритическую детскую фантазию…» Какова фразочка, а? Готовый рекламный стереотип, как две капли воды похожий на блок из его собственных сочинений! Еще пару лет работы, и вообще разучишься по-человечески изъясняться — грех всех испытателей Павильона Новых Образцов. Впрочем, свою работу Викен любит и ни на какую другую не променяет. А умение поворчать лишь подчеркивает широту души, дает видимость объективного отношения к миру. Что за род занятий, если в нем не на что поворчать?

Викен с сожалением оторвал глаза от колобка. В работе уже следующая новинка: Кот-Баюн о семидесяти сказках с тремя запасными программами. Единственный вопрос: много ли Баюн жрет энергии? А то как-то включил игрушечную капсулу для исследования Юпитера, а она половину города «посадила»!

Сын не обращал на отца внимания — гонялся за колобком, шлепал пухлой ладошкой. Наконец зажал в угол манежа, потянулся ртом. Колобок жалобно пыхтел, не очень настойчиво вырывался. Однако Тин — парень упорный: приноровился к упругому сопротивлению игрушки, куснул первым зубом. По мнению конструкторов — сведения все из того же каталога! — «борьба» с колобком полезна для укрепления мышц ребенка. Когда малыш устает, магнитное поле успокаивает игрушку на решетке…

Кстати, о магнитном поле: не забыть ввернуть про него словечко-другое в рекламный проспект. Пора сдавать отчет по колобку, а глава «Устройство» не оформлена. Родитель хочет предстать перед любимыми чадами всезнающим, потому немножко науки вперемежку с юмором украсят любую рекламу. Слава природе, Викену подобные штучки удаются. Ведь нынче только от качества информации зависит, заглянут ли посетители к ним в Павильон. Бывает, модель не «дотягивает» и ее снимают с испытаний. Однажды, например, начальник Викена (тогда еще сам простой испытатель) не на шутку схватился с обыкновенным домашним климатизатором. Воздух, видите ли, автомату показался душным — так он мало того, что врубил вентиляцию, еще напустил аромат свежескошенного сена. Как на зло, начальник с детства сенного духа не переносил: кинуло начальника в пот, разрисовало крапивницей, дыхание у бедняжки участилось, слезы, насморк — в общем, все признаки лихорадки. Климатизатор выдает заключение: от жары. Добавляет охлаждения. И еще больше на луговые запахи давит. Сыпь гуще — климатизатор пуще! Короче, когда начальника нашли, он лежал в глубочайшей гипотермии, еле разморозили!

Убедившись, что Тин занят серьезно и надолго, а потому отцовское присутствие в детской не обязательно, Викен перешел в кабинет, включил эмоусилитель. Над столом, па невидимой нити, висел раскрашенный пластилиновый шарик с едва намеченными точками глаз и рта — ио (или врио?) колобка. Пора, пора кончать с колобком. Завтра же пластилиновый шарик заместит здесь чучело Кота-Баюна — скажем, кактус, пара соломинок и золоченая цепочка. Чем менее похож на объект рекламы такой вот ненатуральный болванчик, тем лучше для вдохновения: надо глубже сосредоточиться, полнее уйти в себя. Некоторые умеют вообще без макета. У Викена так не получается. Хоть голую ниточку, хоть улыбку от Кота, лишь бы приковывало взгляд! В сочинении эморекламы главное — первотолчок. А потом лишь бы от собственных мыслей не отстать.

Викен качнул шарик. Нитка закрутилась, показывая то хитрую щеку, то безразличный затылок, то выпученный простецкий глаз. Увидеть все это в пластилиновом шарике тоже может далеко не каждый. Рождение эморезонанса всегда неожиданно и чуточку сверхъестественно…

У сегодняшней рекламы совсем другие задачи, чем два-три века назад. Общество, где удовлетворяются все потребности человека, стремится избежать ненужных энергозатрат. Оно старается воспитать в своих гражданах сходные вкусы, умело направленной информацией выявляет массовые желания, а прихоти и капризы моды окончательно сводит к нулю, — чтоб зависть не пересилила здравого смысла, а забава — потребности. За здоровый дух потребления прежде всего в ответе они, испытатели.

Викен не знал, как начнет композицию. Еще не знал… Но первое слово, первые чистые ноты и краски уже бродили в нем неосознанно и неясно, как бродят по былинке искры в предчувствии огня. Испытатель любил и всячески продлевал такие минуты — подступы к творчеству, когда нельзя еще сказать, что получится…

Ио (или врир?) колобка повернулся на ниточке, тихое равнодушие пластилинового «лица» испытателю не понравилось. Викен спичкой всхолмил безнадежно-лысую гладь, выделил озорной, хохолком, чубчик. Стало получше. Эх, удалось бы под этот самый чубчик заглянуть! Конечно, не подвешенному здесь болванчику, а тому, натуральному колобку, по веселым бокам которого шлепает ладошками довольный Тин. Викен представил, как невидимое поле мысли подкрадывается к колобку, вбирает в себя его игрушечную сущность, чтобы изнутри, взглядом неподвижных круглых глаз посмотреть на мир. Пожалуй, это может оказаться той изюминкой, в которой уже половина рекламы: какими нас видит крошечный искусственный мозг? Даже не мозг, а так, несерьезный десяток нервных клеток избирательностью в три ситуации!

Кабинет заполняли сиреневые сумерки. В открытое окно доносилось требовательное женское: «Тоник! Домой!» Работал на малых оборотах винтороллер в соседнем дворе. В такт этому ритму жизни, улавливаемому всеми чувствоощущениями испытателя, «ожил» колобок: изо рта сплошного пластилинового монолита раздалось приглушенное гипнотизирующее пение на сверхнизкой частоте. Сразу же проступило солнце зной и свет ударили в глаза. На зубах захрустел белый горьковатый песок. Мелкая ракушечная пыль покрывала иссохшие деревья, глянцевые листья, тростниковые крыши хижин. Короткие угольные тени закруглялись у ног.

«А не очень-то камениста моя прекрасная Итака, — невпопад подумал Викен. — Скорее уж пыльная…»

И увидел старца. Старец сидел на ровно отесанной мраморной плите, почти вырастая из нее, — прямой, неподвижный, с мертвым лицом и тяжелыми завитками кудрей, каменно переходящими в бороду. Только руки — живые, легкие — быстро летали, над кифарой, ударяя плектром по струнам. И как бы по контрасту негромкий, с хрипотцой голос неожиданно тягуче и монотонно выговаривал:

К мощному богу реки он тогда обратился с молитвой:«Кто бы ты ни был, могучий, к тебе, столь желанному, нынеЯ прибегаю, спасаясь от гроз Посейдонова моря…» [1]

«При чем тут Гомер? И почему вдруг на Итаке? Не понимаю, какое отношение к колобку имеет Гомер?» — подумалось Викену.