Хозяин - Дмитрий Красько

Мое появление было встречено автоматными очередями. Короткими, с трех сторон. Откуда именно стреляли, разобрать не сумел, потому как слишком увлекся полетом.

Быстро откатившись метра на два в сторону, вжался в землю и затих, выжидая. Автоматы слегка поплевались туда, где я только что лежал, и снова умолкли. Откуда стреляли, снова не приметил. На сей раз был занят перекатыванием собственного тела в более безопасное место.

Зато приметил Ян. Он не решился повторить мой трюк относительно выхода на открытое пространство (как, кажется, и Комик), и все это время проторчал в здании, наблюдая за происходящим через распахнутую дверь. С улицы его невозможно было разглядеть, а вот он увидел многое.

В том числе — одного из стрелков. А потому выдвинулся слегка вперед и всадил четыре пули куда-то в район памятного розового куста. Автоматчики яростно обрушились на него, оказавшегося слегка подсвеченным со стороны двора, но теперь их было только двое. Я хотел порадоваться этому факту, но не успел, потому что Литовец удивленно сказал:

— Твою мать! — и упал с крыльца. Судя по тону, ему, как любителю сюрпризов, данный пришелся не по вкусу.

Это было вообще ни в какие ворота. Вытащив из-за пояса ПМ, я, с пистолетом в каждой руке, рванулся туда, где притаился один из стрелков. На сей раз сумел его приметить — благо, стреляли не по мне и я поимел возможность наблюдать, ничего не опасаясь.

Атака удалась. Мужик с «Калашом» даже не стал отвечать на мои выстрелы. Кажется, с ним удалось покончить сразу. Его напарник попытался отомстить за соратника, но я, удовлетворенный достигнутым, уже лежал на газоне, вжавшись мордой в землю и укрытый за телом только что утихомирившегося противника. Надо отдать должное последнему из оставшихся стрелков — его огонь был довольно точен. Сквозь треск выстрелов я несколько раз уловил, как автоматные пули несколько раз вонзились в тело Каровского охранника. На благо последнего (хотя — какое это благо, о чем я?!), тот был уже мертв, и ему было пофигу, сколько раз в него попал бывший корешок.

А затем снова воцарилась тишина, нарушать которую не хотели ни я, ни автоматчик. Пошевелиться — значит, выдать себя. Выдать себя — значит, предложиться в качестве мишени. Не самая заманчивая перспектива.

Я не знаю, что там думал относительно продолжения вечерней программы мой визави, зато Комик, кажется, вообще не думал. Относительно ушиба его головного мозга я попал если и не совсем в точку, то где-то очень рядом. Потому что он не таясь вышел на крыльцо и в полный голос осведомился:

— Мужики, уже все? Вы где?

— Идиот! — проворчал я в землю.

Автоматчик от комментариев воздержался. Вместо этого поднялся на одно колено и выпустил по Комику очередь. Тот, сообразив, что метят в него, подпрыгнул на месте и быстро умчался куда-то. А я, воспользовавшись моментом, расстрелял автоматчика.

Как ни странно, это не заставило Комика вернуться. Видимо, недолгое пребывание в роли мишени окончательно подорвало и без того расстроенную психику коллеги.

Ничего больше не опасаясь, но на всякий случай покрутив башкой по сторонам, я поднялся во весь рост и окликнул:

— Литовец!

— За крыльцом я, — слабо отозвался Ян. — Ранили они меня.

Примерно сориентировавшись, я пошел в направлении голоса.

Литовец действительно сидел за крыльцом, привалившись спиной к стене дома. В темноте отчетливо было видно, как потемнела от крови его светлая рубашка. Да и бледность лица показалась подозрительно сильной.

— Серьезно ранили? — спросил я.

— А я тебе чего — Пирогов, что ли?

— А что — Пирогова тоже ранили?!

— Он сам кончился! Не знаю я — серьезно или не серьезно! В плечо ранили. И в ногу. Кажется, не смертельно.

— Кажется, мы их уделали, Ян, — сообщил я, пристраиваясь рядом с ним у крыльца.

Литовец приподнял руку с «Маузером» и бабахнул. Если бы я сидел не на земле на корточках, а, скажем, на крыльце, то однозначно свалился бы с него — от неожиданности. Потому что после выстрела от угла дома отделилась и рухнула в заросли каких-то медоносов тень человека с автоматом.

— Точно, — подтвердил Ян. — Уделали.

— Черт! — с запоздалым испугом хрюкнул я. — Я и забыл, что они с той стороны кого-то оставить должны были.

— Умный, — Литовец слабо качнул в сторону упавшего стволом «Маузера». Я было подумал — это он в мой огород камень запустил, но после следующей фразы сменщика успокоился: — Решил нас одним махом положить. Если бы автоматом поменьше дергал, я бы его и не заметил.

— Я — тем более, — подтвердил я. — Ты со своей ногой раненной сам идти сможешь?

— Кость вроде не задета, — безо всяких эмоций сообщил он. — Но идти, кажется, не смогу. Мне, кажется, в плече что-то разворотило.

— Плохо, — так же безучастно — эмоции вдруг разом куда-то улетучились — отозвался я. — Ты пока здесь посиди, я пойду трофеи соберу.

Отобрав у подстреленного Яном автоматчика «Калаш», я обошел остальных и реквизировал у них магазины. Получилось небогато — запаса они с собой не взяли, видимо, надеясь покончить с нами быстро. Вложив в руку последнего почти опустевший ПМ и поплотнее зафиксировав рукоять в ладони, я вернулся к своему напарнику.

— Собрал? — спросил он, даже не подняв головы.

— Собрал, — кивнул я. — Жиденько как-то. «Калаш» и четыре полупустых магазина. В доме, наверное, еще есть, только мне туда чего-то не хочется. Цепляйся за шею, поползем к машине. — И я наклонился к нему.

Литовец обхватил меня здоровой рукой, в которой все еще сжимал «Маузер», и мы медленно побрели к воротам.

— Невезуха, — пробормотал он. — Сейчас менты нагрянут, повяжут обоих.

— Не о том беспокоишься, — одернул я. — Лучше о бабе своей подумай. Каких люлей она тебе выпишет, когда ты к ней весь такой раненный вернешься. Здесь, друг, плечом и ляжкой не отделаешься. Здесь тяжелая контузия светит.

— Ох, заткнись, — огорчился Ян, и я заткнулся. Так и ковыляли дальше молча.

Идти было неудобно. Карманы, набитые всяким барахлом, — в основном, автоматными магазинами, — отчаянно стремились стянуть брюки в район колен. Но я стойко не обращал на это внимания. Довел Литовца до машины, долго рылся в поисках ключа и, наконец, отпер дверь.

— Посиди пока здесь, — сказал я, не без труда пристроив его на переднем сиденье. Литовец с явным облегчением откинулся на спинку и уставился в потолок. Я спрятал автомат и магазины в багажник, вернулся к нему и осторожно вынул из ладони «Маузер». — Дай-ка мне. Пойду, Комика посмотрю. Он, вроде, убежал, но хрен его знает — может, вернулся. С дурака станется.

Ян промолчал. Видимо, тратить силы на разговор ему не хотелось. Или уже не моглось. Я быстрым шагом вернулся во двор особняка, нашел один из трупов и, вложив «Маузер» в его руку, сжал пальцы. Идиотизм, конечно, но кто знает — может, сработает. А может, родная милиция в этом дерьме вообще ковыряться не будет, вполне удовлетворившись тем фактом, что братва перестреляла друг друга.

— Комик! — вполголоса позвал я, выпрямившись. — Комик, ты здесь? Или ты совсем убежал?

Видимо, он убежал окончательно. В то, что его подстрелили, как-то не верилось. Смертельно раненные так высоко не прыгают и с такой скоростью не бегают. Спорт — не для них. Я махнул рукой и пошел назад. К тому же где-то вдалеке заверещали сирены. Пришло время уносить ноги.

15

— Слышь, Мишок, а ты что, правда диверсант? — спросил Литовец. Он все так же сидел, откинувшись на сиденье и таращась в потолок, и белая рубаха все больше и больше краснела. Проносящиеся мимо фонари бросали на нее быстрые тени, так что зрелище было слегка апокалипсическим.

— Чего? — не сразу понял я.

— Ты Кару сказал, что диверсантом был. Это правда?

— Давно уже нет, — я отрицательно мотнул головой. — К тому же я подписку давал, так что ты никому не говори о том, что слышал. А то Родина меня не забудет. Ты ведь не хочешь, чтобы обо мне Родина лишний раз вспоминала? Ты ведь друг мне?

Он был мне друг, я это знал, но Родины опасался. Поэтому и подстраховался. Жаль, Комика предупредить не успел. По-хорошему, с него, болтуна и идиота в одном флаконе, и надо было начинать. Хотя, с другой стороны, кто ему поверит, начни он трепаться? С его-то репутацией…

— А чего ж ты, диверсант хренов, так плохо стреляешь? — Литовец попытался хохотнуть. Не получилось, и он закашлялся.

— А ты что, думаешь — нас там стрелять сильно учили? — усмехнулся я. — Диверсия — это тихая пакость противнику. А стрельба не может быть тихой по определению. Зато видел бы ты, как я ножики метаю! Ладно, Ян, забудь. И заткнись — тебе лучше не разговаривать.

Он меня послушался. Временно. Пару минут просидел молча, набираясь сил для новой словесной атаки. А заодно подбирая для нее тему. За темой, впрочем, далеко ходить не пришлось: