Литературная рабыня: будни и праздники - Наталия Соколовская

Гриша помер, а единственными его соседями были как раз Айдан с двумя старухами на руках и сыном-инвалидом. Вот Айдан и осталась при породистой собаке. Правда, сначала она на свои деньги Гришу похоронила.

Но самое удивительное, что эта собака оказалась поющей. Правда. Не смейтесь, девочки. Айдан это случайно обнаружила. Она же напевает все время. А собачонка как-то слушала-слушала, а потом начала ей подвывать. Так вот, пока Айдан и Леночка на стол накрывали, я с этой Слезкой немножко повыла. Что смотрите? Знаете, как хорошо действует на психику? Сначала мы потихоньку выли, а потом все громче. Это очень затягивает, как выяснилось. Вдруг чувствую, что я уже не только подвываю в унисон собаке, но вою в полную силу и вовсю плачу к тому же, хотя сначала самой смешно было. В общем, и повыла я от души, и поплакала. Зато потом как будто отпустило меня, так легко стало, так свободно. Сама я, без собаки, на подобную психотерапию ни за что не отважилась бы…

– А хозяева как на твое вытье отреагировали?

– Да нормально отреагировали. Они, может, сами так лечатся. Спросить неудобно было.

– С этим понятно. Вытье дуэтом с собакой – это, конечно, сильно. Но все-таки откуда сын и как ее занесло в наши края… – деликатно возвращает меня к теме нашей сегодняшней встречи Наташка.

– Про это она ни за что рассказывать не стала, пока мы в доме были. А потом предложила мне прогуляться, местные красоты, так сказать, обозреть…

На похороны Айдан из больницы не отпустили. Да она и не рвалась туда. Она вообще не выказывала никаких желаний, а просто сидела, поджав по-турецки ноги, расчесывала длинные седые волосы и беззвучно шевелила губами. Когда через три недели Айгюль и Леночка, еле живая от горя, пришли забирать ее, то увидели, что выглядит Айдан едва ли не старше их самих.

Ни петь, ни говорить Айдан не могла. Ни про какую консерваторию никто уже не вспоминал. Сначала Айдан просто сидела и смотрела в одну точку, изредка отвлекаясь от этого занятия на еду, которую силком запихивали в нее Айгюль и Леночка. Потом, прислушиваясь к тихим скорбным увещеваниям Леночки, начала делать какую-то работу по дому. Потом, укрывшись с головой черным платком, стала выходить в магазин или в аптеку, потому что Леночка начала все чаще жаловаться на сердце и слабеть. Так прошло еще два года, которые Айдан не заметила. Как не заметила и то, что жизнь в городе давно и сильно изменилась.

К действительности Айдан вернулась в тот день, когда услышала выстрелы, прозвучавшие в их подъезде, чуть ли не под самой их с Леночкой дверью, как ей тогда показалось. И тут же раздался звонок Айгюль, которая кричала в телефонную трубку так, что было слышно на всю их квартиру. Айгюль кричала, что под ней, где Григоряны живут, стрельба, и зачем же они не поменяли на дверях табличку с фамилией, несчастные, кричала Айгюль, а сейчас она смотрит во двор и видит, как из подъезда выскочили какие-то мужчины и теперь убегают…

Когда Айгюль закончила кричать, Айдан подхватилась с места и ринулась на лестницу. Леночка даже охнуть не успела.

Беззвучно шевеля губами, Айдан смотрела несколько секунд на лежавших в прихожей в луже крови расстрелянных мужчину и женщину, а потом осторожно перешагнула через них и, невзирая на протесты Айгюль и Леночки, прибежавших следом, прошла внутрь квартиры.

Она знала, что где-то там должен быть четырехлетний Саргис, Сережа, как она его про себя звала. Айдан часто смотрела, укрывшись за шторой, как Гаянэ, их нижняя соседка, гуляет во дворе с сыном. И теперь она должна была найти мальчика.

Айдан металась по квартире, открывая дверцы шкафов, падая на пол и заглядывая под кровати. Ребенка нигде не было. Надо было позвать мальчика, чтобы он откликнулся из своего укрытия, но вот этого Айдан как раз и не могла сделать.

Пока Айгюль с Леночкой голосили в дверях, она старалась выдавить хотя бы звук из своего онемевшего, сведенного судорогой горла. Она стояла посреди квартиры, схватившись обеими руками за шею с вздувшимися жилами, точно хотела разорвать ее, и пыталась произнести имя мальчика. И наконец полупропела-полупроговорила:

– Сарги-и-ис! – и потом еще раз: – Сарги-и-ис! – и вдруг произнесла громко целую фразу: – Саргис, не бойся, это я, Айдан, где ты?

И тогда в ответ с лоджии, из-под старой плетеной корзины для фруктов, послышался тихий плач ребенка.

Айдан бросилась в лоджию, подхватила мальчика на руки, обмотала его голову своим черным платком, и, пока тот крутился, пытаясь высвободиться, она, перешагнув через его мертвых родителей, уже летела по лестнице наверх.

Сначала Айдан боялась, что мальчика у нее отнимут, и даже в квартире не отпускала его от себя ни на минуту, а на улицу они в те страшные дни и вовсе не ходили, питались домашними запасами. Благо заготовок Леночка и Айгюль делали каждый раз не на одну зиму.

Когда спустя пять дней поздно вечером в их дверь позвонил мужчина в черном и спросил о мальчике, Айдан заслонила собой кроватку со спящим Саргисом-Сережей и знаками показала, что скорее убьет себя, чем отдаст ребенка. Леночка о чем-то долго разговаривала с мужчиной на кухне, а потом тот ушел.

– Он согласился, что мальчику здесь безопасней, – сказала Леночка, входя в комнату, где Айдан сидела на полу возле детской кроватки.

А еще через две недели Леночка сообщила, что они все вместе уезжают. Она дала телеграмму сестре, в Ораниенбаум, и та ответила, что, конечно, ждет их всех. Главное, чтобы живыми добрались.

– Все равно теперь это чужой город.

Леночка тихо заплакала и стала снимать со стены фотографии мужа и сына.

Айдан молча наблюдала за сборами свекрови. Мальчик сидел у нее на коленях, и она тонкими пальцами перебирала его нежные курчавые волосы. «Говорят, там снег и холодно. Ну, и что. В наших горах тоже снег и холодно. Жить-то можно… И мальчик будет со мной», – подумав так, Айдан легко вздохнула, спустила ребенка с колен и пошла сворачивать старый Саваланов ковер, так недолго укрывавший ее брачное ложе.

Мы с Томилиным едем к Ае. Томилин прочитал текст и сразу включился. Все же он умница. И никаких глупостей про «трату времени за гроши» больше не говорит. Накупил примочек для Сережиного компьютера, объяснил с важным видом, что будет делать апгрейд. Нет, все же из мужиков можно извлекать пользу.

На прошлой неделе, например, Томилин спас Ваньку от неминуемой двойки в четверти по математике. После двух часов усиленной мозговой атаки красный от напряжения Ваня с сожалением констатировал, что математичка его все равно не любит и никаких им предпринятых усилий не оценит, и еще добавил, что «забил он на эту математику», а деньги можно и другими способами заработать.

Я на всякий случай поинтересовалась, какими именно.

– Книги писать. Правда, дядя Леша?

Я не стала разочаровывать мальчика и рассказывать ему о трениках со штрипками, через которые проходит почти каждый, вставший на неверную дорожку писательского ремесла.

– И на что же ты будешь тратить эти деньги? – продолжила допытываться я, надеясь таким образом уяснить перспективы собственной старости.

– А приюты буду строить для собак и кошек, – выдал Иван явную заготовку.

Пока я анализировала, хорошо или не очень лично для меня то, что я услышала, Томилин задал наводящий вопрос:

– Может, о людях стоит подумать?

– Люди сами выбирают, как им жить. А кошки и собаки от них зависят, – отрезал Ванечка и развернулся лицом к компьютеру, спиной к нам.

Томилин посмотрел на меня с ехидством: «А ты, мамочка, чего-то другого ждала?» – спрашивал его взгляд.

По мнению Томилина, я как раз из тех, кто «сами выбирают».

Но я все же накормила его супом, и свой кусок пирога он тоже получил.

Провожая Томилина, я через Ванечкино плечо посмотрела на экран монитора. Ванечка играл в «стратегию»: виртуальная страна с жителями, городами, заводами, банками, армией и своими проблемами выживания. Значит, все не так плохо. Значит, все-таки люди.

…И вот мы с Томилиным едем в какую-то тмутаракань под Ломоносовом.

– Дашенька, все же надо уговорить ее и про «русский» отрезок жизни написать. Про все. И про то, как «чуркой» обзывали, и про то, как осталась одна с сыном и двумя больными старухами на руках… Ты же понимаешь, если бы не Айдан, эти две русские бабушки давно загнулись бы. Кому они здесь нужны? Только этой мусульманке и нужны. Знаешь, я в армии с одним парнишкой служил, из Узбекистана, так мы с ним много всякого разного перетерли, пока от забора до обеда лопатами орудовали на генеральской даче под Киевом. Он интересную штуку однажды рассказал: в кишлаке, куда его к деду на лето отправляли, о мусульманине, который, например, доброе дело сделал, говорят: «Пусть он райские кущи увидит!» – а про христианина в схожей ситуации: «Пусть ему пятки не слишком огонь жжет!» И это, между прочим, благословление, а не проклятие. Просто другой вариант и не рассматривается. Чуешь? Значит, у твоей Айдан какие перегородки в сознании сломаны…