Литературная рабыня: будни и праздники - Наталия Соколовская

Свадьбу гуляли весной в два приема. Сначала для родни и соседей, потом для «молодежи».

Родни с обеих сторон было не густо: со стороны невесты – брат Айгюль с женой, дочерью и зятем да несколько сотрудниц из музея, а со стороны жениха – одна Леночка, потому что никого, кроме уже очень пожилой сестры, живущей под Ленинградом, в маленьком городе Ломоносове, который Леночка по старинке называла Ораниенбаумом, у нее не осталось. Правда, с работы мужа и из ее школы, где она двадцать лет преподавала русский язык и литературу, пришли четыре человека. Нехватка родни была с лихвой возмещена соседями.

Через год Айдан заговорила. То ли занятия с логопедом начали сказываться, то ли спокойная, полная любви и радостных домашних забот жизнь так благотворно на нее подействовала. Иногда после работы Сережа заезжал за Айдан в училище, иногда она возвращалась раньше и, ожидая его, бегала к окну, заслышав тормозящую возле их подъезда машину.

Вечером она легко, как птичка, присаживалась на ручку кресла, в котором Сережа или читал, или смотрел телевизор, гладила его по темно-русым, но моментально, до цвета соломы, выгоравшим на первом же настоящем солнце волосам и говорила, слегка растягивая гласные: «Мой золотой… Золотой мой…» – и черные глаза ее сияли.

Тогда Леночка забирала свое шитье или вязанье и шла к Айгюль чаевничать.

Ни одного выступления Айдан, в училище или на каком-нибудь шефском концерте, Сережа не пропускал, еще и друзей обязательно приводил послушать «его певунью».

В тот год Айдан закончила училище и должна была поступить в консерваторию. Летом, после экзаменов, их курс поехал с концертом в областной центр. Большая часть отправилась на специальном автобусе, некоторые с друзьями – на машинах. Сережа пригласил в эту поездку Полада и Лейлу, которые были свидетелями на их с Айдан свадьбе, а те захватили с собой трехлетнюю дочку.

После концерта было позднее застолье. Но девочка стала капризничать, да и Айдан чувствовала себя неважно, поэтому решили ехать, недосидев до конца. О причине своих легких недомоганий Айдан уже месяца два как догадывалась, но рассказывать ни Сереже, ни Леночке с Айгюль пока не стала: решила, пусть ребеночек окончательно в ней завяжется – и тогда.

Дорога была пустой, изредка встречались машины, возвращающиеся домой, в район из города. На заднем сиденье переговаривались и тихо смеялись Полад и Лейла, а девочка уже давно спала, вытянувшись поперек их коленей.

Айдан косилась черными улыбчивыми глазами на Сережу и думала о том, что все страдания ее молодости, все раны и обиды залечила любовь этого красивого, совсем не по заслугам доставшегося ей человека. Потом, краснея в темноте, думала, как сегодня ночью будет шептать Сереже: «Мой золотой… Золотой мой…» – а он будет прижимать к своему лицу ее маленькие ладони и целовать их в самую серединку… И еще думала, как завтра, ну, или послезавтра все ему расскажет, а потом и Леночке с Айгюль…

Узкая, в две полосы, дорога заканчивалась, впереди сверкали огни трассы, ведущей в город. Айдан легко вздохнула и стала поправлять волосы, ради сегодняшнего концерта уложенные в высокую прическу…

А что было дальше, она уже не помнила.

Когда Айдан очнулась, кругом была кромешная чернота. Она лежала скрючившись в густой илистой воде, и, судя по звуку, вода стремительно прибывала. Уже глотая воду и задыхаясь, Айдан стала колотиться о дверь машины, и та неожиданно поддалась. Теряя сознание, Айдан рванулась наружу и через секунду обнаружила, что стоит по плечи в мелкой речке, в нескольких метрах от низкого моста с выбитыми перилами. Возле нее до половины торчало из воды колесо машины. Она оглянулась, позвала, но никто ей не отозвался. Тогда, даже не нырнув, а резко согнувшись и с головой уйдя под воду, она нащупала открытую дверцу машины.

Ее неумолимо выталкивало вверх, но она цеплялась за машину, пытаясь проникнуть внутрь и вытащить остальных.

Наконец она схватила чью-то руку и потянула и еще обрадовалась, что так легко пошло. Это была девочка. Завязая в илистом дне, Айдан потащила ее к берегу, и долго, ей казалось – очень долго, захлебываясь грязной водой, задыхаясь от ужаса и отчаяния, потому что там, внизу, ждали остальные и, главное, ее Сережа, Сереженька, пыталась вытолкнуть девочку на берег, а безвольное тельце ребенка все соскальзывало и соскальзывало по глинистому спуску…

Она как-то умостила девочку и ринулась назад. Она кричала, звала на помощь, но ни одна машина не проехала в этот час мимо, и жилья поблизости не было никакого…

Внизу она опять нащупала чье-то тело и стала тянуть за плечи наружу. Она все тянула и тянула, но ничего у нее не получалось, а тот, кого она тянула, ничем не мог помочь ей, а просто выскальзывал из ее рук так же, как выскальзывала сейчас из ее рук вся ее собственная жизнь…

…Их обнаружили музыканты, возвращавшиеся следом на автобусе. Переезжая низенький мост через узкую речку, даже на карте не обозначенную в силу своей незначительности, шофер увидел выбитые перила, развернул автобус поперек и осветил фарами воду возле моста и часть берега рядом.

И тогда все увидели торчащее из воды колесо машины и двух человек на берегу: женщину и ребенка. Женщина, сидя на земле, держала на руках мертвую девочку и раскачивалась, подняв в безлунное небо лицо, облепленное мокрыми седыми волосами. Из открытого рта женщины вырывался хрип. Это было все, что осталось от ее голоса, унесенного мутной и быстрой речной водой.

…В ту же ночь, уже в больнице, у Айдан случился выкидыш. Но она как бы и не заметила этого, как не замечала теперь ничего ни вокруг, ни внутри себя, потому что душа ее так и не поспела за ее телом, а осталась там, на берегу, где в сумерках рассвета уже толпились люди и специальный подъемный кран вытаскивал из воды на берег покореженную машину с мертвыми людьми.

…От смерти Айдан спасли ее волосы. Они смягчили удар перевернувшейся машины о воду. Полад, Лейла и девочка захлебнулись, так и не придя в сознание. А Сережа умер от разрыва сердца еще до того, как машина упала с моста. Наверное, он успел осознать все, что должно было через миг случиться с ними.

Выныриваю из этой истории и сама хватаю ртом воздух от ужаса. Как же она пережила все это, такая маленькая, такая нежная… Как же у нее хватило сил жить дальше…

Через несколько дней собираю подруг № 1. Рассказываю историю Айдан. Девушки молчат, переваривают, интересуются, что потом.

– А потом я, как прочитала, поехала к ней, в Ломоносов, где она с сыном живет. Даже не в Ломоносов, а еще дальше, в деревню какую-то, полчаса на автобусе по жуткой дороге. Хорошо, списались по емеле, так она меня на остановке встретила. Деревня – одни хибары. Жилых домов всего несколько. Правда, летом еще дачники приезжают.

– Как же ее занесло на другой конец света?

– Да я уже примерно догадалась – как. Вот и поехала удостовериться. В книжке она об этом вскользь и как-то невнятно говорит. Такое ощущение, что у нее на том кошмаре с аварией жизнь кончилась, а все остальное она уже воспринимает так, через запятую.

В общем, заходим в дом. Не дом, а полуразвалюха. В прихожей ведро с водой, утварь всякая домашняя, доски скрипят под ногами. В первой комнате светло, мебель хорошая, сервант с красивой посудой… Из большой комнаты раскрыта дверь еще в одну. Там за столом, возле компьютера, мальчик в инвалидном кресле. Ну, не мальчик, конечно, ему уже двадцать один год. Красивый такой, кареглазый, смуглый, на Айдан чем-то похож… За его спиной, на стене, ковер висит. Саваланов. Сбоку дверь еще в одну комнату.

– А сын откуда взялся?

– Это потом расскажу. В большой комнате вижу двух старушек. Ухоженные такие старушки, в чистеньких платьицах, с аккуратными седыми стрижечками… Одна совсем не ходячая, видно. Сидит у стола, очки на носу, ничего не слышит, пасьянс раскладывает. Вторая, что помоложе, как мы вошли, подхватилась навстречу. Оказалось – Леночка, мать Сережи, а старшая – Степанида, Леночкина сестра. А мальчик приветливый такой, рукой помахал мне, поздоровался.

– Это мой Сереженька, – сказала Айдан про сына.

Я смотрю, а на коленях у него сидит маленькая собачонка дорогущей породы, как же это… О! Йоркширский терьер, представляете?

– Откуда у них такая?

– От соседа. Сережа потом рассказал. Год назад умер Гриша, их сосед-бомж. А за три года до того умерла его жена. А еще раньше они в деревню из города пришли и поселились по соседству, в пустующей развалюхе, почти сарае. В первой половине девяностых они, уже пенсионеры, продали свою двухкомнатную квартиру через какую-то липовую фирму. Им обещали найти однокомнатную: и на жизнь останется, и квартплату меньше платить… В итоге остались они на улице. А Гриша в доисторические времена инженером работал, конструировал что-то. Интеллигентным, как он говорил, был человеком. Короче. Когда жена его умерла, он от тоски решил купить собачку. Но понимал, что сам долго не протянет, старый уже. Любая собака намного переживет его. Тогда он придумал купить дорогую собачку, чтобы соседи ее потом пожалели на улице оставить, а взяли к себе. Гриша наскреб денег, пенсию откладывал, продал что-то, бутылки ездил собирать в город… В общем, купил собачку и назвал Слезкой. Наверно, потому, что она была маленькой и, в силу щенячьего возраста и особенностей характера, очень писклявой. А может, настроение такое грустное у Гриши в тот момент случилось.