Будущее есть. Горизонты мечты - Анна Горелышева

— Когда я в комсомол вступал, я не давал расписку, что буду ходить на все собрания, субботники, митинги и демонстрации, — заявил Тимур.

— На все! — не выдержала Майя. — 46-ая годовщина Великой Октябрьской Социалистической Революции — это у тебя называется «на все!» Тимур, как тебе не стыдно!

— Эх, ты, — сказал Гриша. — В 41-ом люди под фашистским артобстрелом на митинги 7 ноября выходили. Во время блокады…

Тимур вспомнил бабушку с внучкой в скверике и не нашелся, что сказать.

На демонстрацию он все-таки пришел, вместе с другими ребятами из общежития. Их группа встречалась в сквере на площади Восстания, чтобы дождаться своей колонны и в общем строю дойти по Невскому до Дворцовой площади. Площадь была украшена красными знаменами, над Московским вокзалом натянут транспарант с лозунгом «Слава КПСС!», над вестибюлем станции метро «Площадь Восстания» тоже развевались флаги.

Тимур не видел раньше праздничного Ленинграда, поэтому он всю дорогу озирался, как неместный.

Подошедший Гриша весело глянул на Тимура, сказал:

— Привет. Космонавта хочешь понести? — и сунул Тимуру в руку плакат с портретом Быковского.

— Нет, не хочу, — попытался отвертеться Тимур.

— Тогда Никиту Сергеевича, — не растерялся Гриша.

Стоявшая невдалеке Майя смерила Тимура презрительным взглядом и холодно констатировала:

— Недостоин.

— Ой, нет, лучше космонавта! — быстро сказал Тимур.

Гриша вернул ему портрет Быковского, посмотрел на него как-то чересчур пристально и сказал:

— Удивляюсь я тебе, все-таки. Дикий ты какой-то. Вроде, и нормальный парень с виду, не хулиган, и учишься прилично. Но безыдейный до крайнос-ти. Как будто и не в Советском Союзе тебя воспитывали.

— Ага, в Америке, — мрачно сообщил Тимур и отошел.

С утра было пасмурно, как обычно, моросил мелкий дождик, но часам к одиннадцати, когда колонна прошла половину Невского, низкая облачность расползлась, и даже выглянул краешек солнца. В лужах на тротуарах отражались обрывки ярко-голубого неба. Ребята, по-праздничному оживленные, искренне радовались украшенным улицам, трепещущим красным флагам, маршевой музыке, разносившейся из репродукторов. Университетские матмеховцы, шедшие во главе колонны, запели «Интернационал», остальные подхватили. Тимур чувствовал, что на него тоже действует это всеобщее праздничное помешательство. У него тоже было какое-то приподнятое настроение, хотя и непонятно, из-за чего.

— А ты почему не поешь? — спросила шедшая рядом Лена Кузнецова.

Тимур чуть было честно не ответил, что он не знает слов, но вовремя прикусил язык и сказал:

— Ну, что ты, Лена! Мне медведь на ухо наступил.

— Чудак! — рассмеялась Лена. — Думаешь, у меня, что ли, музыкальный слух есть?

— Или у меня? — усмехнулся Коля, услышав их разговор. — Можешь не стесняться.

«Интернационал», к счастью, быстро закончился, и ребята запели «Гимн энтузиастов», слова которого Тимур уже несколько раз слышал. Он старался подтягивать — сначала, чтобы не привлекать внимания, а потом поймал себя на том, что орет уже просто так, ради удовольствия, вместе со всеми.

Потом подбежал Сережа, который шел на несколько рядов сзади:

— Ух ты, Тимур, тебе Гриша Быковского дал? Повезло же! Давай меняться, а? — Сережа нес простого белого голубя на палочке.

Тимуру почему-то не захотелось меняться.

— Ну, дай хоть на десять минут понести, — попросил Сережа. — Пожалуйста.

— Ладно, неси, — согласился Тимур и забрал у Сережи голубя.

Через десять минут, когда колонна входила в первый квартал Невского, Сережа честно прибежал обратно и вернул Тимуру Быковского.

Тимур никогда раньше не видел праздничного Невского 60-х годов ХХ века. Первый квартал перед Дворцовой действительно производил на неподготовленного человека сильное впечатление. Здесь уже не было натянутых поперек проспекта транспарантов, увитых спиралями красных флагов фонарных столбов и гирлянд из цветных лампочек, которые включат вечером. В этом месте Невский был наиболее узким, и украшения, как, впрочем, и везде, были подобраны, чтобы выглядеть максимально эффектно. Со стен немного сумрачного, казавшегося от этого еще более торжественным коридора Невского свешивались, медленно колыхаясь на ветру, огромные бархатные красные знамена с золотой бахромой по краю и тяжелыми золотыми кистями. Демонстрация немного притихла, проникнувшись торжественностью момента. Потрясенный Тимур шел, задрав голову и внимательно рассматривая каждый флаг. Из репродукторов грянул гимн СССР. Тимур почувствовал, что по его спине пробежали какие-то странные мурашки. Незнакомое и непонятное чувство.

Он видел, что эти люди не притворяются, как он все время старался думать раньше. Они по-настоящему любят свою страну, и гордятся ею, и пойдут ради нее на любые жертвы. Это доказали ленинградцы во время блокады. И космонавты, которые улетали, зная, что шансов погибнуть у них гораздо больше, чем вернуться. И другие герои, про которых Тимур не знал.

Это была не его страна и не его время, но сейчас, когда Тимур шагал в общем строю, ему показалось, что он даже жалеет об этом…

В начале зимы Тимур самостоятельно, не дожидаясь, пока туда соберется группа, сходил в музей Блокады Ленинграда — запал ему в душу тот наполовину подслушанный в скверике разговор.

Он уже знал, как здесь поступают люди, когда им необходима какая-то информация — они идут в библиотеку или в музей. Что музей Блокады существует, он подозревал, а вот где, было абсолютно непонятно. Пришлось выяснять в справочном на Московском вокзале. Это была не очень приятная процедура: девушке в окошке киоска, конечно, по роду работы полагалось вежливо отвечать приезжим на любые глупые вопросы, а вот местные смотрели как-то насмешливо-сочувственно. Тимур ощутил себя полным ламером.

Студенческий билет в музей стоил десять копеек. Посетителей почти не было…

Когда Тимур возвращался из музея, уже совсем стемнело. Тимура не оставляло чувство, что он очень многое в этой жизни потерял. Вот оказывается, как все было, как и рассказывала бабушка своей внучке. Тимур своими глазами увидел и тот крошечный высохший кусочек хлеба землистого цвета с прилипшей соломинкой, и плитку столярного клея, коптилку, и фотографию очереди за водой у остова сгоревшего Гостиного двора, и несколько «зажигалок» в ящике с песком. Он услышал стук метронома, вой «мессеров» и визг падающих бомб, прочитал сведения о нормах выдачи хлеба и количестве погибших от голода…

Тимуру было очень нехорошо, ему не давал покоя вопрос — почему он не видел этого раньше? Он ведь всю жизнь прожил в этом городе… Куда все это делось там, через сто лет? Наверное, никуда. Музей наверняка был на месте. А вот Тимур почему-то этого не знал. То есть, знал, конечно, но как про что-то отвлеченное, как будто не про свой родной город. Он никогда не интересовался историей…

Информация должна быть бесплатна и общедоступна, говорите?.. Свободное информационное общество, значит… А почему, если бы он не попал сюда, он жил бы себе спокойно и никогда бы ничего этого не узнал?

Вечерами Тимур регулярно натаскивал Сережу по высшей математике. Если бы не эти ежедневные занятия, ему оставалось бы только лежать в депрессии, уткнувшись носом в подушку, и думать о своем безвыходном положении. А это общественно-полезное, как выражались ребята из группы, дело немножко отвлекало его от невеселых мыслей.

Выяснилось, что у Сережи большие проблемы с теорией пределов, что он не умеет вычислять элементарные производные и даже плохо понимает тригонометрию. Тимур все это знал назубок еще со школьных времен, а здесь, очевидно, такого в школе не изучали. Тимур плохо умел объяснять, ему гораздо легче было показать, как нужно сделать, а еще легче сделать самому. Но выбирать не приходилось — пришлось повозиться, он же дал слово подтянуть Сережу. Для пущей наглядности Тимур стал придумывать задачки из области космонавтики, к которой Сережа проявлял определенный интерес. Материал был самый что ни на есть благодарный — можно высчитывать траектории полета от планеты к планете, оптимальные с точки зрения расхода топлива, времени, расстояния, находить скорость истечения газов, проверять законы Кеплера и вычислять наиболее эффективное распределение массы топлива внутри ракеты. Постепенно Сережа утвердился в мысли, что матанализ — это очень полезная в жизни вещь.

Однажды Сережа в очередной раз пыхтел над очередной задачкой из области небесной механики. Интеграл попался мерзкий, и, как Сережа не пытался его упростить, ничего путного из этого не получалось.

— Я где-то читал, что на практике траекторные расчеты уже давно вручную не делаются, — задумчиво изрек Сережа. — Загоняешь все в электронно-счетную машину, и ответ готов! Вот это я понимаю — технический прогресс, а не то что здесь — сиди, в столбик на бумажке умножай… Сейчас на всех космодромах есть вычислительные центры.