Антология современного анархизма и левого радикализма - Алексей Цветков

То, что было посеяно обществом производства, пожинает сегодня диктатура потребления. Ее принцип организации только совершенствует реальное господство мертвых вещей над человеком. Что бы власть ни оставляла владельцам средств производства, оно неизменно исчезает, как только их техника отчуждается от них и переходит под контроль техников, которые занимаются организацией их применения. Между тем самих организаторов постепенно поглощают те схемы и программы, над которыми они так самозабвенно трудились. Простая машина будет последним оправданием лидера, последним костылем, поддерживающим то, что осталось от его человеческой сущности. Кибернетическая организация производства и потребления должна обязательно контролировать, планировать и рационализировать повседневную жизнь. Специалисты, эти мини-господа, господа-рабы, сплошь кишат в современной жизни. Но не стоит беспокоиться по их поводу, у них нет шансов. Еще в 1867 году, на конгрессе в Базеле, Франкау, член Первого интернационала, провозглашал: «Нас слишком долго тянули на буксире дипломированные маркизы и ученые принцы. Давайте сами заботиться о своих делах, и как бы мы ни были глупы, мы не сможем сотворить большего беспорядка, чем они уже учинили от нашего имени». Зрелые слова мудрости, чье значение возрастает по мере того, как специалисты множатся и наполняют собой индивидуальную жизнь. Те, кто околдован магнетическим притяжением, исходящим от гигантского кафкианского кибернетического механизма, сильно отличаются от тех, кто следует своим собственным порывам и стремится этот механизм обойти стороной. Последние и являются хранителями гуманности, ибо отныне никто уже не может предъявить никаких прав от имени аристократов прошлого. С одной стороны, есть только вещи, имеющие одинаковую скорость падения в вакууме, а с другой стороны, вековые устремления рабов, опьяненных идеей тотальной свободы.

Диалектика увядания и замещения — это диалектика диссоциированного и унитарного пространства-времени. Новый пролетариат несет внутри себя реализацию детства, которое и является его пространством-временем. История разделений медленно разрешилась в конце «исторической» истории. Циклическое время и линейное время. Жизненное пространство-время есть пространство-время в трансформации, а ролевое пространство-время заключается в адаптации. Функция прошлого и его проекции в будущее заключаются в том, чтобы лишить прав настоящее. Историческая идеология — это экран, поставленный между волей к самореализации и волей к сотворению истории; она предохраняет их от слияния и смешивания. Настоящее — это пространство-время в процессе созидания; оно несет в себе коррекцию прошлого.

Пока специалисты озабочены выживанием своих детищ и составляют научные диаграммы с целью запрограммировать историю, повсюду среди людей растет стремление изменить жизнь, изменив само мироустройство. Каждый человек, как и все человечество в целом, стоит перед стеной вселенского отчаяния, за которой лежат забвение и вытеснение. Наступило время, когда вся эволюция истории в целом и история каждого индивидуума в отдельности стремятся к слиянию, поскольку у них общая цель, общее начальное зерно. Мы можем сказать, что история рода человеческого и мириады индивидуальных историй собираются вместе, чтобы либо умереть, либо начать все сначала. Прошлое вновь наступает на нас со своими эмбрионами смерти и семенами будущей жизни. Наше детство тоже участвует в этой встрече, напуганное участью Лота. Опасность предать детство дает, как мне хочется верить, толчок к вспышке бунта против отвратительного взросления, на которое обрекает нас принудительное потребление идеологий и рабство у машин. Я хочу подчеркнуть очевидную аналогию между мечтами и стремлениями, феодальной волей и субъективной волей детства. Реализуя детство, мы, зрелые люди технологической эры, богатые тем, о чем мечтают дети, и сильные там, где величайшие завоеватели были слабы, — разве мы не осуществляем стремления великих владык прошлого? Разве мы не можем понять смысл истории и личной судьбы лучше, чем Тамерлану и Гелиогабалу могло бы только пригрезиться в самых дерзких мечтах?

Превосходство жизни над пережитком есть историческое движение, которое уничтожит историю. «Построй повседневную жизнь и осуществи историю» — эти два призыва сегодня сливаются в один. В увядании и замещении (это является существенным противоречием нашей эпохи) и готовится переход к новой, высшей стадии истории. Каким образом будет построено и учреждено новое общество, как будет осуществляться ежедневная революция? Вырывая с корнем гнилое и отжившее и засеивая новые семена. Все, что не заменяет собой прогнившее, рискует быть задавленным гнилью. Так или иначе, все попытки преодоления, предпринимавшиеся в прошлом, являются частью поэзии сегодняшней обратной перспективы. Они сейчас с нами, преодолевая границы пространства и времени и сокрушая их. Очевидно, что конец разделения начинается там, где кончается разделение между пространством и временем. Из чего следует, что в воссоздании первоначального единства должен быть критический анализ пространства-времени детей, унитарных обществ и фрагментарных обществ, отживших и могущих быть воскрешенными сегодня.

Если молодой человек просто плывет по течению, то болезнь потребления быстро превращает его в изможденного старого Фауста, обремененного сожалениями о том, что он потерял свою молодость, не заметив ее. Лицо тинейджера уже бороздят первые морщины потребителя.

Немногое отличает его от шестидесятилетнего потребителя; потребляя все быстрее и быстрее, он зарабатывает преждевременную старость, соответственно ритму своих компромиссов с миром, живущим вне истины. Если он вдруг не опомнится, дверь прошлого захлопнется за его спиной, и он никогда не сможет вернуться к тому, что он делал, и попытаться это исправить. Как много отделяет его от детей, с которыми он только вчера играл. Он стал частью пошлого базара потребителей, обменяв поэзию, свободу и романтику детства на роль марионетки в социальном спектакле. Однако если бы он захотел, он смог бы стряхнуть с себя этот морок, и тогда враг потерял бы свою власть над ним. Мы увидели бы, как он бросает вызов дряхлому миру, противопоставив священные права своего детства самому грозному оружию, созданному маразматической технократией. Мы видели недавно, какие выдающиеся подвиги совершали «молодые африканские львы» в революции, вождем которой был Лумум-ба, несмотря на их смехотворное вооружение; так насколько же большего мы можем ожидать от поколения, которое в такой же степени угнетено, но имеет гораздо более эффективное оружие и при этом участвует во всех сферах современной жизни. Почти каждый аспект современной жизни был прожит в игровой форме в годы детства. Богатый запас событий, прожитых за несколько дней или даже часов, удлиняет ход времени. Два месяца каникул — это целая вечность. Для старика два месяца лишь несколько минут. Время взрослых пожирается страстями и мечтами, которые не поспевают за реальностью. Воспитатели наблюдают за ребенком в ожидании момента, когда он сможет присоединиться к их взрослой жизни и вольется в их временной цикл. Они хозяева времени. Поначалу ребенок воспринимает навязывание себе взрослого времени как иноземное вторжение, но рано или поздно, как правило, это заканчивается тем, что он уступает и смиряется с необходимостью стать взрослым. Не зная, как защититься, он попадает в расставленные сети, подобно молодому неопытному зверю. Когда же, наконец, он овладевает оружием критического анализа и знает, что сказать, чтобы защитить свое детство от насилия взрослого мира, годы уже унесли его далеко от цели. Но детство остается незаживающей раной его сердца. Во всех нас живет детство, но социальная организация научно убивает его. Психологи и социологи знают свое дело, и как только вчерашнее дитя вырастает, ему говорят: «Посмотри, какие миленькие зелененькие доллары!»

Наблюдая за детьми, я вижу, в чем главное преимущество детского времени перед моим (то, что я не заметил этого раньше, и послужило причиной моего падения): у детей есть возможность проживать многие события, в любой момент возобновляя их и переживая их опять и опять до бесконечности.

И вот теперь, в тот момент, когда жизнь ускользает от меня, только теперь я понимаю, что я потерял. Как случилось, что детский инстинкт не уберег меня от искушения фальшивыми ценностями взрослого мира, как я не понял раньше уроки истории и истинный смысл классовой борьбы! Новый пролетариат должен поставить своей целью реализацию детства во всей его первозданной чистоте и утвердить его приоритеты в мире взрослых. Мы, открыватели нового и в то же время уже известного мира, которому не хватает единства пространства и времени; мира, который все еще насквозь пронизан разделениями, все еще фрагментарен. Анализ наших телесных потребностей и спонтанность наших проявлений, детство, обогащенное знанием, открывают нам тайные ходы, которые никогда не были обнаружены за века аристократии и о которых буржуазия даже не подозревала. Теперь мы можем проникнуть в лабиринт погибших цивилизаций и всех попыток освобождения, похороненных историей. Заново открытые желания детства вновь открывают детство наших желаний. Из заповедных глубин прошлого выплывает всегда такая близкая, но никогда не удовлетворенная до конца новая география увлечений.