Мелодия все звучит - Мэри Кларк

– Беркли, как у тебя дела?

– Сильвия, ты действительно не против поужинать со мной?

В его любезном тоне сквозила нотка восторга. Сильвия напомнила себе, что Беркли, конечно, восемьдесят два года, но он довольно интересный мужчина. У нее был с ним короткий роман несколько лет назад, но потом появился Паркер, и Беркли получил отставку.

Паркер… она была влюблена в него и наслаждалась их тайными отношениями последние шесть лет жизни Эдуардо. Но потом Эдуардо умер, а Паркер исчез, и что ей было делать?

– Да, Беркли, я хотела бы поужинать с тобой. Я очень рада слышать тебя.

– О да, мне тоже приятно слышать твой голос. Но еще приятнее мне было бы увидеть тебя лично.

Сильвия уже и забыла, что Беркли считает себя непревзойденным мастером слога. Но кому до этого есть дело?

– Мне тоже хотелось бы этого, – ответила она с улыбкой в голосе. Когда они встретились, он недавно овдовел и детей у него не было. Она была глупа, что упустила его. И он так и не женился заново.

– У тебя будет возможность для совместного ужина в начале следующей недели, Сильвия? Вторник подойдет?

– Замечательно. Как насчет того, чтобы перед этим выпить у меня по коктейлю?

– Я буду этому чрезвычайно рад. До встречи.

Сильвия повесила трубку. Теперь точно пора заключить сделку с ФБР, иначе может быть слишком поздно.

Она встречалась с Дереком Лэндри на нескольких крупных приемах. Поискала номер его телефона, потом ушла в библиотеку и плотно закрыла за собой дверь, не желая рисковать тем, что кто-то из прислуги может подслушать ее.

Несколько секунд спустя знаменитый адвокат ответил на звонок Сильвии.

– Дерек, у меня небольшая проблема… – начала она.

43

Накануне Дня благодарения Лейн и Кэти отправились поездом в Вашингтон.

Кэти с восторгом предвкушала, как увидит бабушку. По большей части Лейн ограничивала их визиты теми случаями, когда Дуайт был в отъезде, хотя ей было неудобно сознавать, что эти визиты были очень редкими. В прошлый раз она приезжала в Вашингтон в августе, и Дуайта, как обычно, не было дома.

Но в этом году она не могла отклонить приглашение матери. Та сказала: «Лейн, давай проясним кое-что. Хватит под разными предлогами отказываться приезжать к нам на День благодарения. Если ты тревожишься, что Дуайт скажет хоть слово про Эрика Беннета, можешь быть уверена: он будет держать язык за зубами. Он знает, насколько мне тяжело видеть, что ты не любишь его. Пора тебе понять это. Я всем сердцем любила твоего отца и носила траур по нему десять лет, прежде чем снова вышла замуж. Я очень счастлива с Дуайтом, но мне грустно, что ты постоянно избегаешь его».

Лейн думала обо всем этом на протяжении трехчасового пути от Пенсильванского вокзала до Вашингтона. Кэти прочитала пару детских книжек и уснула, положив голову на колени матери. «Как я буду чувствовать себя, если через тринадцать лет, когда Кэти будет семнадцать, она по какой-то причине отстранится от меня?»

Эрик, Эрик, Эрик… Лейн знала, что не следует спешить, но после трех свиданий с ним она очень ждала следующего.

Энн Беннет была рада узнать, что Лейн и Эрик встречаются. Она пригласила Кэти и Лейн в свой таунхаус на ужин в честь Дня благодарения.

«Я заказываю его на дом, – сказала Энн. – У меня нет никакого желания ходить куда-нибудь на праздничный ужин. И я хотела бы увидеть вашу Кэти».

Сказать ей, что они едут в Вашингтон, чтобы отпраздновать с матерью Лейн, было не так неловко, как напрямую отказаться от приглашения.

Поезд замедлял ход. Лейн сказала матери, что ей будет проще доехать на такси, чтобы не заставлять Элис искать парковочное место возле вокзала. Но была и еще одна причина. Она хотела попросить водителя проехать мимо дома в Джорджтауне, где прошли первые семнадцать лет жизни Лейн. Однако на самом деле в последнее время она часто грезила первыми семью годами из этих семнадцати.

В этих грезах всегда присутствовал ее отец, и его образ был ярким, живым. Лейн помнила, как сидела у него на коленях и они вместе читали книжки; как он водил ее в музей при Смитсоновском институте и объяснял, что за экспонаты они видят; как они ходили на каток. У него от природы был талант к катанию на коньках, она же просто неплохо научилась этому. Тот раз, когда Лейн в четыре года побежала впереди него через улицу и ее едва не сбила машина… Отец как раз вовремя схватил ее за свитер и отдернул назад. Потом схватил ее на руки и обнял так крепко, что она едва могла дышать, а он строго сказал, чтобы она никогда, никогда больше так не делала.

Лейн и Кэти прошли через вокзал Юнион-стейшн и легко поймали такси. Лейн сообщила водителю адрес. Двадцать минут спустя, когда они свернули на улицу, расположенную всего в трех кварталах от дома Дуайта, женщина почувствовала, как на ее глаза наворачиваются слезы.

– Немного притормозите, когда будем проезжать мимо того дома, – попросила она водителя.

– Там живет ваш знакомый? – спросил тот.

Лейн не хотела, чтобы Кэти рассказала об этом ее матери.

– Когда-то давно там жил хороший друг, – ответила она.

«Дом выглядит точно так же, как тогда, – думала она, – У меня такое ощущение, как будто я просто могу открыть дверь и войти».

Было ровно пять часов вечера, когда такси остановилось у дома Дуайта. Этот дом был больше, чем тот, где росла Лейн, и смотрелся весьма впечатляюще.

Мать Лейн уже высматривала их. Она открыла дверь и подхватила Кэти на руки еще до того, как Лейн успела расплатиться с водителем. Это еще раз напомнило ей, как многого не хватает в жизни Кэти из-за того, что девочка редко видит бабушку.

Элис поставила Кэти наземь и медленно повернулась к Лейн, словно боясь, что от нее отшатнутся, затем обняла дочь. Лейн обняла ее в ответ и приветственно поцеловала в щеку.

– Здравствуй, мама. Я рада, что все-таки добралась до вас.

И она действительно была этому рада.

– Дуайт готовит для нас коктейли. Я сказала ему, что ты любишь шардоне. Это нормально?

– Вполне сгодится, – ответила Лейн, молясь, чтобы ее слова не прозвучали саркастически.

Они оставили верхнюю одежду в шкафу в прихожей, и Кэти вприпрыжку бросилась впереди всех, выкрикивая: «Деда! Деда!» – так она всегда называла Дуйата.

Справа от вестибюля располагалась библиотека, чуть дальше по коридору была гостиная. Дуайт стоял у барной стойки, расставляя стаканы. Лейн смотрела, как он подхватил Кэти, чмокнул ее в щечку, потом усадил на высокий круглый стул и сказал:

– К вашим услугам, мэм. «Ширли Темпл»[13], лимонад или «Спрайт»?

– «Ширли Темпл», – не задумываясь, ответила Кэти.

– А кто будет говорить «пожалуйста»? – одернула ее Лейн.

Когда Кэти послушно повторила свой запрос, добавив «пожалуйста», Лейн и Дуайт посмотрели друг на друга. Девочка знала, что во время учебы в Гарварде Дуайт был редактором университетской газеты «Кримзон» и ведущим участником дебатов. Сейчас его едкие заметки в «Вашингтон пост» завоевывали ему немало яростных сторонников и таких же яростных врагов. Лейн не могла не признать, что Дуайт был привлекательным мужчиной. Ростом он был примерно шесть футов, с возрастом совершенно не располнел; его песочного оттенка волосы изрядно поседели, но и не думали редеть. Глаза у него были темные, зеленовато-карие.

Лейн много знала о нем, но на самом деле совершенно не знала его. Она никогда не хотела знакомиться с ним ближе, и сейчас его беспощадные слова об Эрике только усилили это отчуждение.

Они приветствовали друг друга неуверенным тоном, однако его улыбка выглядела искренней.

– Лейн, я очень рад, что ты смогла приехать к нам в этом году, и смею добавить, ты так же прелестна, как твоя дочурка.

Кэти, пившая «Ширли Темпл», безоговорочно заявила:

– Мама всегда говорит мне, что я красавица.

Общий смех немного разрядил обстановку. Лейн заметила, как в глазах матери промелькнуло облегчение, и вновь ощутила себя виноватой.

Выходные прошли отлично. На ужин пришла сестра Дуайта, Хелен, со своим мужем Гэвином. Оба они работали в здании Конгресса США на Капитолийском холме. Похоже, Кэти просто очаровала родню. За эти годы Лейн редко видела их и только сейчас поняла, насколько они интересные люди.

За ужином Хелен несколько раз вступала с братом в споры по политическим вопросам.

– Дуайт, – сказала она ему, – если б ты только спустился со своего заоблачного пика и перестал считать себя провозвестником мудрости, тебе же самому было бы лучше. Ты даже мог бы увидеть чью-нибудь еще точку зрения, помимо собственной.

Затем, смеясь, она обратилась к Лейн:

– Он очень славный человек, но совершенно не умеет это проявлять.

В субботу Дуайт предложил сходить в Смитсоновский институт и показать Кэти музейные выставки.

«Опять дежавю», – подумала Лейн, вспоминая, как ходила туда с отцом.

За все праздники Дуайт не промолвил ни слова об Эрике Беннете. Несколько раз Лейн так и подмывало спросить, почему он так враждебно относится к Эрику, но не хотела, чтобы ее отношения с отчимом снова ухудшились.