Последняя глава (Книга 2) - Джон Голсуорси

- Да, те, кто к ним принадлежит, - значит, и он и Динни тоже.

- Те, кто по-настоящему любит, ни с кем не считаются. Когда ты выходила замуж, тебя останавливало, что над Хьюбертом висело обвинение в убийстве?

- Это совсем другое дело. Ему нечего было стыдиться.

Флер улыбнулась.

- Как это на тебя похоже! Вы даже не поверите, господа присяжные, как говорят в суде, но девятнадцать из двадцати людей нашего круга только зевнут, если вы им предложите осудить Уилфрида; и тридцать девять из сорока забудут всю эту историю меньше чем через две недели.

- Не верю, - отрезала Джин.

- Увы, милочка, ты не знаешь современного общества.

- А современное общество как раз и не в счет, - еще резче возразила Джин.

- Может, тут ты и права, но что же тогда в счет?

- Где он обитает? Флер засмеялась. - На Корк-стрит, против Галереи, Уж не собираешься ли ты сунуть голову в пасть льва?

- Не знаю.

- Уилфрид кусается.

- Ну что ж, спасибо, - сказала Джин. - Мне пора.

Флер поглядела на нее с восхищением. Джин покраснела, и румянец на загорелых щеках сделал лицо ее еще более ярким.

- До свидания, дорогая, только уговор: вернись и расскажи мне, как это было. Я знаю, у тебя бесовская отвага.

- Я еще не уверена, что пойду туда, - сказала Джин. - До свидания.

Она села за руль и сердито погнала машину мимо Палаты общин. По натуре она была человеком действия, и трезвая рассудительность Флер только обозлила ее. Однако явиться к Уилфриду Дезерту и потребовать: "А ну-ка, верни мне мою невестку!" - было не так-то просто. Все же она доехала до Пэл-Мэл, поставила машину возле "Парфенеума" и пошла по Пикадилли. Прохожие, особенно мужчины, оборачивались ей вслед: уж очень изящна и стройна была ее фигура и необычны краски словно светящегося изнутри лица. Джин не представляла себе, где находится Корк-стрит, но знала, что это где-то поблизости от Бонд-стрит. Найдя нужную улицу, она побродила по ней, пока не отыскала Галерею.

"Это, наверно, тот дом напротив", - решила она. Она постояла возле двери, на которой не было никакой дощечки, и увидела, что по ступенькам поднимается какой-то человек, ведя на поводке собаку.

- Что вам угодно, мисс?

- Меня зовут миссис Хьюберт Черрел. Мистер Дезерт живет здесь?

- Да, мадам, но я не уверен, можно ли его сейчас видеть. Сюда, Фош, ты ведь послушная собака! Если вы обождете, я сейчас узнаю.

Минуту спустя Джин решительно выпрямилась и переступила порог. "В конце концов, - подумала она, - не будет же это хуже собрания прихожан, когда тебе надо выудить у них церковную лепту!"

Уилфрид стоял у окна, удивленно приподняв брови.

- Я невестка Динни, - сказала Джин. - Извините, что я к вам так врываюсь, но мне нужно было вас видеть.

Уилфрид поклонился.

- Фош, поди сюда!

Спаньель, обнюхивавший юбку Джин, послушался не сразу; пришлось позвать его снова. Он лизнул Уилфриду руку и сел у его ног. Джин покраснела.

- Это, конечно, ужасно бесцеремонно с моей стороны, но, надеюсь, вы меня извините... Мы недавно вернулись из Судана.

Выражение лица Уилфрида было по-прежнему ироническим, а ирония всегда сбивала ее с толку. Она продолжала совсем уже неуверенно:

- Динни никогда не бывала на Востоке.

Уилфрид снова поклонился; нет, это было совсем не похоже на приходское собрание!

- Может, вы присядете? - спросил он.

- О нет, спасибо! Я только на минутку. Видите ли, я хотела сказать, что Динни просто не понимает, как некоторые вещи воспринимаются там...

- Представьте себе, я тоже об этом думал.

- Ах так...

Последовало молчание, во время которого она краснела все больше, а он улыбался все шире. Потом он сказал:

- Благодарю вас, что вы зашли. Вы хотите сказать мне еще что-нибудь?

- М-м... нет! До свидания!

Когда Джин спускалась по лестнице, ей казалось, что она почему-то стала ниже ростом. И первый же прохожий, с которым она встретилась на улице, просто отшатнулся от нее; ее взгляд пронзил его, словно электричество. Когда-то в Бразилии он нечаянно наступил на электрического ската, но то ощущение было гораздо приятнее. Однако хотя Джин и потерпела поражение, теперь она, как ни странно, не питала к своему противнику зла. Больше того, усаживаясь в машину, она вдруг почувствовала, что уже не так боится за Динни.

Джин слегка повздорила с постовым полицейским и отправилась назад в Кондафорд. Ехала она с опасностью для жизни всех встречных, но зато к обеду была уже дома. О своем приключении она промолчала, - пусть думают, что она ездила кататься. И только ложась спать в самой лучшей комнате для гостей, она сказала Хьюберту:

- Я сегодня была у него. Знаешь, Хьюберт, мне почему-то кажется, что у Динни все будет хорошо. В нем есть обаяние.

Хьюберт даже приподнялся на локте:

- А при чем тут его обаяние?

- Ах, ты не понимаешь, - сказала Джин. - Поцелуй меня и не смей спорить...

После ухода странной посетительницы Уилфрид растянулся на диване и уставился в потолок. Он чувствовал себя как генерал, одержавший сомнительную победу, и был этим весьма смущен. Волею судеб он прожил тридцать пять лет законченным эгоистом, и чувство, которое с самого начала пробудила в нем Динни, раньше было ему незнакомо. Старомодное слово "преклонение" было, пожалуй, не из его лексикона, а более подходящего он найти не мог. Когда он был с ней, душа его была покойна и словно умыта, а когда Динни уходила, она словно уносила его душу с собой. Но вместе с этим новым блаженным ощущением крепло чувство, что счастье его будет неполным, если не будет счастлива и она. Динни постоянно уверяла его, что будет счастлива только с ним. Но это чепуха, ведь не может же он заменить ей все интересы и привязанности, бывшие у нее до того, как их познакомил памятник Фошу! А если и может, то на что он ее обрекает? Молодая женщина с гневными глазами только что стояла перед ним как живое олицетворение этого вопроса. И хотя он ее одолел, вопрос по-прежнему требовал ответа.

Спаньель, словно понимая настроение хозяина, печально уткнулся носом ему в колени. Даже этой собакой он обязан Динни. От людей он совсем отвык. А с тех пор как над ним нависла туча, он чувствовал себя отрезанным от всего мира. Если он женится на Динни, он обречет ее вместе с собой на полнейшее одиночество. Честно ли это?

Но вспомнив, что до назначенного свидания с нею осталось всего полчаса, он позвонил:

- Я ухожу, Стак.

- Хорошо, сэр.

Взяв собаку на поводок, Уилфрид пошел в парк. Против обелиска Кавалерии он нашел свободное место, сел и стал ее ждать, раздумывая, стоит ли ей рассказывать о сегодняшней посетительнице. И тут он ее увидел.

Динни быстро шла со стороны Парк-Лейн и еще не заметила его. Казалось, она скользит, стройная и, как выражаются в этих проклятых романах, "гибкая, как тростинка"! Вид у нее был весенний, и она улыбалась, словно с ней только что произошло что-то очень приятное. Уилфрид смотрел на нее, еще не подозревающую, что он ее видит, и в душе у него воцарился мир. Если она может выглядеть такой беззаботной, чего же ему волноваться? Она остановилась возле бронзового коня, которого окрестила "норовистым бочонком", и стала озираться по сторонам, явно разыскивая Уилфрида. Получилось это у нее очень мило, но лицо сразу стало чуть-чуть встревоженным. Уилфрид встал. Она помахала ему рукой и быстро подошла к нему.

- Опять позировала Боттичелли?

- Нет, ростовщику. Если он тебе когда-нибудь понадобится, рекомендую Фрюэнса на Саут-Молтон-стрит,

- Ростовщику? Ты?

- Да, милый. Зато у меня никогда в жизни не было столько денег.

- Зачем тебе деньги?

Динни нагнулась и погладила собаку.

- С тех пор как я узнала тебя, я поняла, зачем нужны деньги.

- Зачем?

- Чтобы мы могли быть вместе. А теперь - сними с Фоша поводок, он от нас не убежит.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

В таком литературном городе, как Лондон, где что ни день выходит не меньше полдюжины книг, появление тоненького сборника стихов должно было пройти незамеченным. Но обстоятельства сложились так, что публикация "Леопарда и других стихотворений" стала "литературным событием". Это была первая книжка Уилфрида за последние четыре года. Он стал приметной фигурой и благодаря поэтическому таланту - явление редкое среди старой аристократии, и потому, что ранние его стихи обратили на себя внимание своей злой запальчивостью, и потому, что он долго жил на Востоке, в стороне от литературной среды, и потому, что пошли слухи о его переходе в мусульманство. Когда четыре года назад вышел его третий сборник стихов, кто-то прозвал его "будущим Байроном", и кличка пристала. И, наконец, его молодой издатель обладал умением, как он сам выражался, "дать книге ход". Несколько недель после получения рукописи от Уилфрида он только и делал, что обедал и ужинал с разными людьми, внушая им интерес к "Леопарду" - самой сенсационной поэме со времен "Гончей Небес" {"Гончая Небес" - нашумевшая в Англии поэма Френсиса Томпсона (1859-1907).}. На все расспросы он отвечал загадочным кивком головы, пожатием плеч и уклончивой улыбкой. Это правда, что Дезерт принял ислам? О да! А он сейчас в Лондоне? О да, но, как всегда, и носа не показывает к своим собратьям по перу.