Милашка для психа - Кристина Зорина

И это еще сильнее возбуждало Таню, сводило ее с ума.

Она снова нашла губы психа, мазнула по ним языком. Псих зажал ее нижнюю губу зубами и потянул.

Он был мокрый, по лбу стекал пот, тело было скользким и липким. Таня была оголенным нервом, таким возбужденным и набухшим, что, казалось, вот-вот взорвется.

Оргазм накрыл резко, грубо, не спрашивая разрешения. Он ворвался без стука, и Таня затряслась, утопая в собственных стонах и задыхаясь.

В то же время псих вколачивался в нее так, что яйца ударяли по ее бедрам, и когда он толкнулся в очередной раз, то замер, вдавливая в нее член до самого конца и сливая сперму в презерватив.

Когда все закончилось, Таня, обессиленная, упала на лавку, а псих каким-то странным образом умудрился устроиться рядом с ней, тяжело дыша.

Тане казалось, что она вот-вот потеряет сознание, но даже это не могло остановить ее от дурацкой довольной улыбки.

Наступила тишина. Ни единого стона, ни единого звука. Не хватало только аплодисментов.

Глава 16

Уже стемнело.

В мангале потрескивали угли, и все потому что Полли приспичило жарить зефир. Таня была не против. Она и сама сейчас была, как зефир – расслабленная и жутко вялая, как будто ее поджарили на огне. И даже чуть-чуть передержали.

Родители ушли в дом – мама немного перебрала с вином, и отец увел ее, оставив «молодежь» продолжать вечер без надзирателей.

Таня сидела на скамейке в беседке, полностью обмотанная пледом, все еще красная после бани, потому что псих все-таки выполнил обещание и отделал ее вениками как следует.

Таня пыталась понять, на какой она планете.

Влад со своей девушкой (которую, кстати говоря, он не назвал по имени ни разу за день, предпочитая ограничиться прозвищами, по типу «милая», «сладкая», «дорогая») только что вышли из бани, где пробыли так долго, что Таня действительно подумала, будто это какое-то соревнование.

Они остановились у крыльца, оба в полотенцах, раскрасневшиеся и остывающие после невыносимой жары. Таня задержала на них взгляд. Она пыталась почувствовать ревность, какую-то остаточную обиду или просто равнодушие, но с удивлением обнаружила, что рада за них.

Рада. Без лишних пиздостраданий.

Влад набросил плед на плечи своей девушки, потом прижал его руками и растер. Та в ответ улыбнулась, и они поцеловались – осторожно, невесомо, и Тане показалось, что она подгладывает за кем-то в замочную скважину.

Она отвернулась, взгляд зацепился за психа, что ворошил угли в мангале, не сводя с Тани своих невероятных глаз.

Таня почувствовала, что тонет. Падает, с громким плеском погружается под воду, а когда пытается выплыть – у нее ни черта не выходит. И, что было самое страшное – она не хотела выплывать.

Псих перевел взгляд на парочку позади них. Лоб его прорезала морщинка, и он как будто резко опустил между ними невидимый занавес.

Таня чуть не подавилась воздухом. Это было так осязаемо – то, как он обрубил на корню их соприкосновение взглядами. А потом и вовсе отошел в сторону, подзывая Джека к себе.

– Кое-кто, кажется, ревнует, – проворковала Полина, погружая кусочек зефира в свой рот.

Полли была удивительной особой, которую ненавидели все остальные девчонки, да и парни тоже. Ведь она постоянно что-то пихала в свой рот (не всегда съедобное), но это никак не портило ее фигуру. Совсем. Даже если Полинка набирала парочку кило, ей это всегда так невероятно шло, что кроме комплиментов она ничего в свой адрес не слышала.

И гордилась собой до посинения. Словно это была ее заслуга, а не этой вашей странной генетики.

– Ерунду несешь, – Таня опустила взгляд.

Она поглядывала в сторону психа, который кормил чем-то Джека с ладони. Если бы Таню сейчас спросили, чего она хочет, то она бы ответила – чтобы все ушли. Чтобы остались только она, псих и Джек, и эта темнота, сквозь которую нагло прорезался яркий свет включенных на ночь фонарей.

Вдруг внезапно и совершенно неожиданно Тане захотелось назвать психа по имени, хотя это дурацкое прозвище «псих» с первого дня так плотно осело на языке, что уже перестало быть именем нарицательным.

Это желание – внезапное, как ледяной дождь среди зимы, настолько шокировало Таню, что она сидела и смотрела в пустоту, так и сяк крутя имя на языке, примеряя его, пытаясь понять, насколько оно психу подходит.

«Егор, – произнесла Таня мысленно. Потом хмыкнула, подумала, что это больше похоже на название какого-нибудь сыра, повторила снова. – Егор».

Если вы когда-нибудь повторяли одно слово много раз подряд, то вы представляете, что Таня почувствовала тогда. Ей стало просто невыносимо смешно, и она хихикнула в пустоту, как дурочка, совершенно забыв о том, где они находятся.

– Я все понимаю, Таня, секс в парилке – это не для слабонервных, даже самые крепкие растеряют остатки здравого смысла после такого, но ты не могла бы хотя бы сделать вид, что не воспроизводишь в своей голове сие действо прямо сейчас?

Полли выпалила это на одном дыхании и протянула ей кусочек зефира на шампуре.

Таня тряхнула головой, возвращаясь в реальность. Взяла угощенье, запихала в рот и, жуя, стала снова искать психа глазами.

Его нигде не было.

– Ушел прогуляться с Джеком, – прокомментировала Полли. – Если планируешь догнать его, то надень штаны, не шокируй селянок.

* * *

Псих ушел недалеко.

Их дом стоял на самой окраине дачного поселка, а дальше начинался небольшой пустырь и лес, куда они ходили днем с родителями. Таня вдруг поняла, что все это произошло сегодня. Не неделю, не месяц назад, как могло бы показаться – сегодня.

Их приезд, конфуз с занозой, прогулка, лужа, чертова мастурбация и оргазм.

А потом баня.

И секс.

Такой безумный секс, какого в жизни Тани никогда еще не было.

И все это – за какие-то десять часов. Она не могла в это поверить.

Догнать психа оказалось нетрудно, потому что тот не пытался убежать. Он отпустил Джека с поводка и стоял у столба, на котором возвышалась вывеска с названием поселка.

– Вот ты где, – зачем-то сказала она, как будто искала его целую вечность.

Искала целую вечность… Таня решила не продолжать эту мысль, потому что она не хотел знать, к чему она может ее привести.

Псих повернулся, оглядел ее с ног до головы. Таня почувствовала себя глупо в этой большой отцовской черной толстовке с