Дневник обольстителя - Серен Кьеркегор

x x x

Как во времена блаженной памяти Эдварда я заботился о книгах для Корделии скрыто, так теперь делаю это открыто. Я даю пищу ее воображению, ее развивающейся страсти: мифологию и сказки. Но и тут я ничего не навязываю, а предоставляю ей, по моему обыкновению, полную свободу: я лишь осторожно выслушиваю ее желания, и, если их нет еще, искусно влагаю их в ее душу сам.

x x x

Летние прогулки служанок в Дюргавен — плохое удовольствие. Побывать там удается им какой-нибудь раз в год, зато они и стараются натешиться всласть. Наденут, конечно, шляпы, накидки, модные платья, словом, обезобразят себя всячески. И самое веселье в Дюргавене какое-то дикое, разнузданное; гуляние в Фридрихсбергском саду куда лучше и приличнее; сюда они могут отправляться почти каждое воскресенье; сюда люблю хаживать и я. В этом саду они веселятся так мило и скромно, что, право, люди, у которых нет склонности к подобным прогулкам, много теряют. По-моему, пестрая толпа служанок — самое прекрасное войско у нас в Дании. Будь я королем, я знаю, что бы сделал: я не стал бы делать смотров одним линейным войскам! А будь я одним из 32-х эдилов, непременно подал бы проект о назначении особой комиссии для поощрения в служанках — советами, назиданием и соответствующими наградами — вкуса к изящным и приличным туалетам. Зачем же, в самом деле, красоте служанок пропадать даром? Пусть она хоть раз в неделю покажется в подобающем блеске. Но для этого нужен вкус, и служанка не должна выглядеть барыней. А если нам удастся развить в служанках вкус к изящному, то — какая блестящая мысль! — не повлияет ли это благотворно и на дочерей наших? Мысль моя — может быть, чересчур смелая — мчится и еще дальше: я уже предвижу созданное таким путем бесподобное будущее для Дании! Если бы только мне суждено было дожить до этого золотого века! Я бы целые дни проводил на улицах, — и не без пользы, — любуясь прекрасным зрелищем. Да, во мне сразу виден патриот! Но пока я еще только в Фридрихсбергском саду, куда приходят погулять по воскресеньям служанки и — я. Вот первая партия: деревенские девушки; некоторые из них идут каждая отдельно под руку со своим дружком; другие идут шеренгой, переплетясь между собой руками и имея в арьергарде такую же шеренгу парней; третьи, наконец, прогуливаются тройками: парень в середине, две девушки по бокам. Эта первая партия составляет нечто вроде рамки гулянья, так как члены ее сидят или стоят преимущественно вдоль дорожек и на большой лужайке перед павильоном. Девушки здоровые, свежие, краснощекие, так что сочетание красок лица и наряда немножко режет глаз. Затем вторая партия: ютландские и финские девушки, рослые, стройные, с несколько чересчур пышными формами; костюмы их не выдержаны и производят смешанное впечатление — вот где моей комиссии представилось бы обширное поле действий! В саду нет недостатка и в представительницах борнгольмской дивизии бойких кухарок, к которым, однако, опасно подходить слишком близко и в кухне, и здесь. В их манерах есть что-то говорящее: держись подальше! Тем не менее они служат эффектным оттеняющим фоном для других гуляющих красавиц, и отсутствуй здесь эти бойкие стряпухи, я первый пожалел бы об этом, хотя и не рискую завязывать с ними знакомства. Наконец показывается и самое ядро этого прекрасного войска: девушки из "Новой Слободки" — небольшого роста, полные, с пышной грудью, нежной кожей, веселые, бойкие, болтливые, кокетливые и самое главное — с открытыми головами. В их одежде допускается некоторое сближение с городскими модами, причем, однако, исключаются накидки и шляпы. К ним, впрочем, идут еще платочки, пожалуй, даже кокетливые чепчики, но лучше всего они с открытыми головами.

— "А, здравствуйте, Мария! Вот уж я не думал встретить вас здесь. Давно же мы с вами не видались. Вы все еще у ее превосходительства?" — «Да». — "Что ж, хорошее место?" — «Да». — "Но вы, кажется, одна здесь, вам не с кем гулять, с вами нет дружка? Или, может быть, ему некогда сегодня! Или он еще придет? Да что вы! У вас нет дружка? Может ли это быть? У самой-то красивой девушки в целом городе, такой нарядной и богатой, горничной "ее превосходительства"?! Стоит посмотреть на один платочек в вашей руке, — из тончайшего батиста, и еще с монограммой… пожалуй, даже с короной? — Не у всякой знатной-то барыни найдется такой! Затем французские перчатки, шелковый зонтик. И у такой девушки нет жениха?! Это ни на что не похоже! Вы, может быть, знаете все-таки Йенса, камердинера графа?.. Ну, я вижу, что угадал! А за чем же дело стало? Он, кажется, славный паренек, у него такое хорошее место, и через протекцию графа он может сделаться даже полицейским… Ведь это недурная партия! Вы, верно, сами виноваты, вы были к нему слишком строги?" — "Нет, но я узнала, что у него уже раньше была одна невеста, и он… поступил с ней нехорошо!" — "Неужели? Кто бы мог подумать! Да, уж эти отставные гвардейцы, на них нельзя положиться! Вы поступили как следует: такая девушка, как вы, должна дорожить собой. Вы, наверное, сделаете гораздо лучшую партию… А как поживает ваша барышня Юлия? Я давно не видал ее. Вы, милая Мария, бесконечно услужите мне некоторыми сведениями… Ведь из-за того, что человек сам несчастлив в любви, не следует лишать своего участия других влюбленных. Но здесь так много народа, что я просто стесняюсь говорить с вами, нас могут подслушать. Знаете что? Пойдемте лучше в ту тенистую аллею, там никто ничего не увидит и не услышит. Ну вот и отлично. Сюда доносятся только тихие звуки оркестра. Здесь я могу сказать вам о своей любви. Правда ведь, если бы Йене не был таким дурным человеком, ты бы гуляла теперь с ним под руку, была бы так весела, счастлива… Ну, полно, стоит ли плакать! Забудь его! Ты несправедлива ко мне, ведь я пришел сюда только для тебя, для тебя я бываю и у ее превосходительства. Разве ты не догадалась? Ты должна полюбить меня. Завтра вечером я все объясню тебе; я приду по черной лестнице, часов в двенадцать. Прощай, милая Мария, не надо, чтобы кто-нибудь догадался о нашем свидании, ты одна должна знать мою тайну!"… Прелесть, что за девушка! Из нее может выйти кое-что. Только я доберусь до ее комнаты — живо разовью ее. Такое милое, нетронутое дитя природы!

x x x

Интересно было бы невидимо присутствовать возле Корделии, когда она читает мои письма. Тогда бы я убедился, насколько она схватывает их смысл. Письма — вообще неоценимое средство для того, чтобы произвести на девушку сильное впечатление. Мертвая буква действует иногда сильнее живого слова. Письма таинственно поддерживают сердечную связь; ими производишь на душу желаемое действие, не оказывая никакого давления своим присутствием. А молодая девушка любит быть наедине со своим идеалом в те минуты, когда он производит сильнейшее впечатление на ее душу. Как бы ни соответствовал любимый человек лелеемому в душе идеалу, бывают все-таки моменты сомнений, когда девушка чувствует, что в нем чего-то недостает… Надо поэтому предоставить ей пережить великое торжество примирения идеала с действительностью — наедине с собой… Следует только хорошо подготовить момент, чтобы она вернулась к действительности не расслабленной или разочарованной, но укрепленной и сильной. Такого рода подготовкой и служат письма: в них ты сам невидимо присутствуешь возле девушки в эти священные мгновения; мысль же о том, что автор письма — действительное лицо, представляет для девушки легкий и естественный переход — от мечтаний об идеале к мысли о действительности…

x x x

Мог ли бы я ревновать Корделию? Черт возьми — да! С другой стороны, пожалуй, что и нет: если бы я одержал верх в борьбе с соперником, но увидал, что ее существо хоть несколько пострадало от конфликта, не осталось тем, что мне было нужно, — я махнул бы на нее рукой.

x x x

Один древний философ сказал как-то, что, воспроизводя все переживаемое на бумаге, невольно, сам того не сознавая, сделаешься философом. Я вот уже порядочное время считаюсь членом жениховской корпорации — какую-нибудь пользу должна же принести мне такая компания! И мне пришла в голову мысль собрать кое-какие материалы для моего нового сочинения: "Теория поцелуев", которое я посвящаю всем нежно любящим сердцам. Странно, право, что до сих пор никто не затрагивал этой темы! Если мне удастся довести свой труд до конца, я пополню этот давно ощущаемый пробел в нашей литературе. Не знаю, право, чем и объяснить его существование, разве тем, что философы не думают о таких вещах или попросту не понимают их? Некоторыми указаниями я, впрочем, уже могу поделиться с нуждающимися. Во-первых, для того чтобы поцелуй был действительно настоящим поцелуем, нужно участие двух лиц разных полов: мужчины и женщины. Поцелуй между двумя мужчинами безвкусен или, что еще хуже, с неким привкусом. Затем я нахожу, что поцелуй более соответствует своей идее, если мужчина целует девушку, нежели наоборот. Там, где с течением времени вырабатывается индифферентность в этом отношении, поцелуй теряет свое настоящее значение. Это замечание относится преимущественно к супружеско-домашнему поцелую, которым супруги отирают после обеда друг другу рот за неимением салфетки, приговаривая: на здоровье! Если разница лет между мужчиной и женщиной очень велика, то поцелуй также мало соответствует своей идее. Я припоминаю, что в одном провинциальном женском пансионе было в ходу особое выражение: "целовать его превосходительство", связанное не особенно приятным представлением. Дело в том, что у начальницы пансиона был брат, отставной генерал-старик, который позволял себе с девицами маленькие вольности, вроде поцелуев, трепания по щеке и пр. Истинный поцелуй должен выражать определенную страсть; поэтому поцелуй между братом и сестрой, поцелуи во время игры в фанты, наконец, поцелуи украденные — все это не настоящие поцелуи. Поцелуй — символическое действие, теряющее всякое значение, раз чувство, выражением которого он служит, отсутствует. Если пытаться составить классификацию поцелуев, то можно установить много различных подразделений. Во-первых, можно разделить их на разряды по звуку. К сожалению, язык отказывается выразить все наблюдения по этой части. Какое разнообразие звуков нашел я только в доме моего дядюшки! Тут были поцелуи щелкающие и чмокающие, и шипящие, и громкие, и гулкие, и глухие, и булькающие… Во-вторых, можно различать их и по силе — есть поцелуи почти воздушные, легкие, поцелуи en passant, поцелуи «взасос» и т. д… В-третьих, по продолжительности — бывают поцелуи короткие и бывают долгие… Есть, наконец, и еще одно различие; это различие первого поцелуя от всех последующих. Особенность первого поцелуя не заключается, однако, ни в звуке, ни в силе, ни в продолжительности… Так как, вероятно, очень немногим приходило в голову поразмыслить над тем, в чем же именно состоит качественная особенность первого поцелуя, то заняться этим вопросом предстоит хотя бы мне!..