Экономические провалы - Василий Кокорев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обращаясь к воспоминанию об означенном проекте, живо представляю себе те дни, в которые мы развозили его ко всем господам министрам. От всей компании для этой развозки и потребных объяснений было выбрано 10 лиц: Д.Е. Бенардаки, В.Н. Рукавишников, М.А. Горбов, B.C. Каншин, И.Ф. Мамонтов, банкир Капгер и я, а остальных не могу припомнить. Везде мы были приняты очень холодно, и никто из властных лиц не хотел продолжать с нами никакого разговора о подробностях проекта, так что мы совершенно напрасно усиливались доказывать возможность обойтись при сооружении железных дорог без внешних займов и необходимость охранить сельскую жизнь от непомерного пьянства, долженствующего последовать при безграничном распространении кабаков. Самое памятное событие совершилось при появлении нашем в министерстве внутренних дел, у Чернышева моста, где в каком-то из департаментов министр внутренних дел граф Валуев принимал просителей. Мы приготовились высказать министру, заведовавшему направлением и порядком внутренней жизни России, что акцизная система, не охраняющая интересов мелких сельских винокурен и представляющая развитие пьянства, приведет в обнищание десятки тысяч помещичьих семейств и сотни тысяч крестьян; но все, эти соображения остались невысказанными, потому что здание министерства было ночью поражено пожаром, охватившим его со стороны сгоревшего в то время Апраксина двора, и швейцар нам объявил, что никого принимать не велено. Через 3-4 года после этого путешествия по министрам, при свидании с банкиром Капгером, он мне сказал: "Я был в вашей русской компании, чтоб строить железные дороги без заграничных займов; но финансисты отвергли наше предложение, а потому я невольно преобразовал себя в пиявку, высасывающую денежную силу России, т.е. сделался фактором приискания денег за границей фон Дервизу для устройства рельсового пути от Коломны до Рязани и далее". Вот где начало железнодорожных высоких цен и накопления внешних долгов.
II. В течение десяти последних лет сколько написано было мною и другими лицами статей в московских и петербургских газетах и журналах, сколько сказано речей в Петербургском сельскохозяйственном клубе, сколько подано записок властным лицам о прекращении безобразного пьянства и о необходимости образовать мелкое сельскохозяйственное винокурение для спасения небогатых помещиков от расстройства, и нигде, ни у властных лиц, ни в земствах, ни в дворянских собраниях, ни в городских думах и ни в обществе (увы!) эти слова и речи услышаны не были.
В этом деле, т.е. в распространении кабаков и уничтожении мелких винокурен, равно и в отказе русской компании строить железные дороги на свои средства, знаменитые "они" проявили всесильное могущество и вместе с тем полную бесчеловечность, поразив Россию в самое сердце тремя тяжкими и неисцелимыми язвами, а именно: Государственное казначейство - заграничными долгами, быт крестьян - соблазном к пьянству, мирную жизнь помещиков - изгнанием их из отцовских жилищ. На всей этой почве смешанных зол засел и укоренился нигилизм, породивший адское динамитоварение. Затем образовались те преступные намерения и действия, которые наполняли ужасом русские сердца в страшные дни 4 и 2 апреля и 1 марта и которых тление и вспышки существуют и доныне.
III. На множество неутешительных и самых безотрадных мыслей наводит бывшее в 1868 г. ходатайство 92 русских людей об отдаче им Николаевской железной дороги. Это
ходатайство было возбуждено уверенностью, что правительство пришло к сознанию своей ошибки в учреждении Главного французского общества железных дорог, ухитрившегося обобрать русскую казну на несколько десятков миллионов, и что если это общество имело дерзновение просить об отдаче ему Николаевской дороги, то, вероятно, в том убеждении, что в России не найдется такой внутренней силы, которая могла бы быть ему соперником. Сила эта нашлась в упомянутых 92 лицах, которые выбрали из себя депутатов для ходатайства перед правительством; депутаты эти были: Чижов, Кошелев, двое Мамонтовых, Рукавишников, Горбов, Полетика, я и еще кто-то. Депутаты эти прожили в Петербурге по этому делу семь месяцев. Для рассмотрения наших предложений, сравнительно с предложениями Главного общества, было памятное и замечательное особое заседание в Аничковом дворце, состоявшее из всех министров, под председательством Наследника Цесаревича, ныне благополучно царствующего Государя Императора Александра Александровича, с участием в заседании Великого князя Константина Николаевича и с приглашением от Главного Общества бывшего тогда председателем совета оного графа Г.А. Строганова и от русской компании двух лиц, Полетики и меня. Ни граф Строганов, ни мы не были членами заседания, нас призывали только для ответов на предлагавшиеся нам вопросы. К.В. Чевкин, сильно желавший успеха русской компании, накануне сказал мне, что нас спросят в заседании о каком-то добавочном миллионе (подробного значения этого миллиона не упомню) по платежу в казну за право владения дорогой, то чтобы мы отвечали на это полным согласием, что, разумеется, и было нами исполнено. После этого заседания дело перешло вскоре в Комитет министров, где значительное большинство членов было за отдачу Николаевской дороги русской компании. Затем, для окончательного решения дела, был назначен в Царском Селе особый совет в Высочайшем присутствии Государя Императора. Совет состоял из министров, председателей департаментов Государственного совета и других высокопоставленных сановников, а всего из 22 лиц, из которых 17 были за русскую компанию, включительно с Августейшим покровителем русской предприимчивости Государем Наследником Цесаревичем; но дело решилось согласно с мнением меньшинства, на основании каких-то финансовых интересов, долженствующих выразиться в возвышении цены на акции Главного общества. Понятно, что ожидания эти оправдались, когда в состав деятельности этого общества вошла такая сильная и доходная дорога, как Николаевская. Акции сильно поднялись в цене, а народный говор удостоверял в том, что значительная часть акций Главного общества принадлежала некоторым членам меньшинства, подававшим голоса за отдачу этому Обществу Николаевской дороги. Этот говор может быть доказан или опровергнут документальною справкою в делах Главного общества; но мы обратимся теперь к разбору того мнения, почему возвышение цен на акции Главного Общества могло быть признано полезным для всей России в видах улучшения ее финансового положения. Разве возможно улучшать финансы подавлением внутреннего стремления русских людей к деятельности? Такую систему можно сравнить вот с чем: положим, в какой-либо волости отлично удобрили поля и получили значительный урожай, но удобрение произвели, зарезав в этой волости всякое дыхание, запахав в землю трупы и полив поля кровью. Так вышло и здесь. Поднялись акции Главного общества на европейских биржах, к очевидной выгоде держателей этих акций, по большей части иностранцев, и поднялись оттого, что задушили стремление 92 лиц, за которыми стояло ожидающих правдивой развязки дела - за каждым более ста лиц. Это решение произвело великое разрушение русской экономической силы. Ходатайствуя об отдаче русской компании Николаевской дороги, все мы чувствовали, чем каждый из нас мог выразить пользу относительно верного назначения перевозочных тарифов, устройства на станциях здоровых помещений для служащих, слесарных школ, товарных складов и т. д.; но оказалось, что никогда никто из нас не может ничем быть полезен своей стране[ 20 ].
После всего этого понеслась по обширному пространству русской земли молва, что кровные дети русской земли напоминают собою пасынков, обреченных мачехою не на самостоятельное хозяйство, а на батрацкую работу у иноземных хозяев.
В числе означенных 92 лиц были известные представители дворянства, земства и купечества; все это взятое вместе изображало кружок людей живых, мыслящих и знающих русский быт. Когда разнеслась весть, что в Комитете министров оказалось значительное большинство за русскую компанию, поздравлениям не было конца, потому что успех этот веселил сердце каждого русского; но когда после совета в Царском Селе последовал отказ, и дорога, сооруженная Императором Николаем Павловичем, попала в руки такого общества, корни которого находятся в Париже, тогда выражению огорчений не было предала. В домах, в клубах, в трактирах, на гуляньях несколько дней шел гул глубоких сожалений о презрении к русской деятельности. Вот тут-то ясно обозначилась ложность тогдашнего либерализма и ясно высказалось то, что мы либеральничаем только перед Европой и для Европы и душим дома всякое начинание, желающее выразить русскую самобытность. Из сановников всех более скорбели Чевкин и Мельников, сильно желавшие успеха русской компании. Нам казалось, по некоторым признакам, что Чевкин своим сочувствием к нам желает смыть свой грех за допущенное им устройство Главного общества, а Мельников также смывает другой грех, лежавший на его совести: за производство американца Уайненса, заведовавшего техникою Николаевской дороги, в 10 миллионные капиталисты, тогда как множество русских людей (Путилов, Струве, Полетика и т. д.) могли его заменить, не увозя нажитых денег за границу. П.П. Мельников до того придавал важное значение отказу в отдаче Николаевской дороги русской компании, что открыто многим сановникам и посещавшей его публике выражал свое огорчение, присовокупляя, что отриновение русской компании от дела умаляет значение знаменательного дня 19 февраля 1861 г., так как по его мнению после этого дня надобно было всякую деятельность - большую и малую - сосредоточивать только в русских руках, с обязанностью давать служебные занятия обнищавшим помещикам, дабы не распложать недовольных. Вероятно, громкие сетования Мельникова были отчасти поводом к увольнению его от должности министра путей сообщения.