Кох. Вирхов - Николай Семашко

Вирхов являл собой довольно часто встречающийся в истории пример «поправения с годами».

Настоящие революционеры, тесно связанные со своим революционным классом, не подвержены этому закону. Про покойную Клару Цеткин даже враги говорили: «Клара краснеет с годами». И таких примеров много. «Тяжкий млат» революционных испытаний, «дробя стекло, кует булат». Таким «булатом» является старая гвардия большевиков.

А буржуазные революционеры, особенно из интеллигенции, больше похожи на «стекло». Вспомним, как у нас в России после революции 1905 года, в годы реакции, бывшие «попутчики революции» превратились в «вехистов»: они «поумнели» и «вехи» революционные стали сменять на контрреволюционные. Сколько прямых ренегатов и предателей вышло из рядов «попутчиков»!

Поправел и «отец в немецком смысле слова» — Рудольф Вирхов.

Конечно, Вирхов «постарел — поумнел» не в физическом смысле, т. е. одряхлел физически и «сдал» политически. Вирхов постарел и одряхлел политически вместе со своим классом — мелкой буржуазией. «Окаянный старик, осужденный на то, чтобы в своих старческих интересах руководить первыми порывами молодости юного и здорового народа», — эта характеристика Маркса, данная им контрреволюционной буржуазии, прекрасно характеризует этот процесс «поправения».

Бисмарк прекрасно использовал страх буржуазии перед рабочей революцией: он в одной руке держал «кнут» против революционеров, в другой — «пряник» для буржуазии и для отвлечения рабочих от революции; с одной стороны — беспощадная контрреволюция, с другой — социал-реформаторство. В написанном Бисмарком императорском послании рейхстагу в 1881 году указывалось, что «исцеление общественных бедствий нужно искать не исключительно на пути подавления социал-демократических проявлений, но равным образом и на пути положительного споспешествования благу рабочих» (это было сказано перед введением соцстрахования в Германии в 1883 году).

На удочку «положительного споспешествования» попался и Вирхов, сын своего класса и своей эпохи.

И — «роли переменились». Прусское правительство, которое в 1849 году выгнало Вирхова из Берлина, в 1856 году предложило ему занять кафедру в Берлинском, т. е. важнейшем университете.

Вюрцбурговцы трогательно прощались с Вирховым. 6 декабря 1856 года, на торжественном заседании физико-медицинского общества, председатель общества профессор Келликер с волнением заявил: «В этом году нас постигло испытание — потеря нашего Вирхова, который этой осенью покинул Вюрцбург. Я называю его сознательно и с гордостью нашим. Ведь Вюрцбург и, прежде всего, наше общество, к которому он принадлежал почти с момента основания, были местом, где он, собственно, стал тем, что он есть теперь, и мы можем выдать себе свидетельство, что с самого начала оценили его по его высокому достоинству и поддерживали его стремления каждый по своим силам. А чтобы никто в этом не сомневался, позвольте мне повторить его слова, сказанные как прощальный привет, именно: «Я многому от вас научился». Если Вирхов от нас научился, то мы ему обязаны куда больше, и среди вас нет, наверное, никого, кто бы не был готов во всякое время открыто и определенно признаться в этом».

Опять в Берлине

Приглашение Вирхова опять в Берлин было обставлено довольно торжественно.

Во-первых, для него была учреждена специальная кафедра патологической анатомии и общей патологии: до Вирхова эти предметы в числе других преподавались энциклопедистом Иоганном Мюллером.

Учреждение самостоятельной кафедры по этим предметам вызывалось ростом этих дисциплин, — ростом, в значительной мере обязанным самому Вирхову. Общая патология считается по справедливости философией медицины. Она изучает сущность болезненного процесса, макро- и микроскопические изменения, которые происходят в нем. Патологическая анатомия раскрывает происходящие при болезни анатомические изменения, видимее простым глазом и под микроскопом. Кроме общей патологии всего организма изучается еще частная патология — болезненные изменения в отдельных органах (в сердце, в легких, в почках и т. д.).

Ясно, что общая патология и патологическая анатомия являются как бы преддверием для изучения болезней и для установления правильного лечения их.

Во-вторых, сам Вирхов со своей стороны поставил ряд условий. Главнейшее из них было требование организации Патологического института. Требование это со стороны Вирхова было совершенно основательным. Нельзя было руководить кафедрой общей патологии и патологической анатомии на базе маленькой покойницкой больницы Charité. Нужна была прочная, широкая база для преподавательской и научно-исследовательской работы.

Министерство согласилось на это условие, и к осени 1856 года институт был уже построен. Это был первый патологический институт в Германии; после этого при всех университетах в Германии стали возникать, по его образцу и подобию, патологические институты.

Вирхов горячо взялся за организацию института и скоро сделал это учреждение первым в Европе по оборудованию и высоте научной работы. Вирхов принялся за создание коллекции препаратов: для патологической анатомии такие коллекции имеют громадное значение — на таких препаратах можно видеть редчайшие экземпляры заболеваний, уродств, пороков развития и т. д.; коллекция препаратов дает ясное представление о ходе того или иного болезненного процесса. Вирхов в 1886 году довел число препаратов до 17000. Институт был богато по тому времени обставлен и в других отношениях. В нем были отделения: анатомическое, микроскопическое, экспериментально-биологическое, химическое, бактериологическое. Под руководством талантливого профессора институт вскоре занял такое место, что врачи считали честью для себя поработать у Вирхова.

Сделавшись профессором Берлинского университета, молодой еще Вирхов вошел в семью ученых, где, по его словам, «почти все члены были его учителями и где не заседал ни один из его товарищей по студенчеству». Слава Вирхова росла. У него уже образовалась своя школа ученых. Вирхов со своими учениками, имея в своем распоряжении громадный институт, занялся той «целлюлярной патологией», основные начала которой он заложил в последний год своего пребывания в Вюрцбурге.

В учении о клетке до Вирхова господствовали воззрения знаменитых ученых Шлейдена (доказавшего в 1833 году, что все растительные ткани состоят из клеток) и Шванна (опубликовавшего в 1839 году работу о сходстве животных и растительных клеток). И Шлейден, и Шванн полагали, что клетки образуются из слизеобразной массы (бластемы). По их теории, называвшейся «теорией часового стекла» (Uhrglastheorie), в студенистой бластеме появляется кучка зернышек, которая обособляется, и затем из нее выходит пузырек, в виде плоского возвышения, располагающегося на кучке зерен, как часовое стекло на циферблате часов. Постепенно это возвышение увеличивается и превращается в клетку.