БЕСПОКОЙНЫЙ ЧЕЛОВЕК - Л. ВОРОНКОВА

Постепенно уходил август. Спадала горячка в полях. Огромную долю полевых работ приняли на себя машины.

Тоня и Дроздиха снова вернулись в табор. А однажды, возвратясь из деревни с пустыми бидонами, Прасковья Филипповна привезла гостей. Первым слез с телеги дед Антон, в голубой выцветшей рубахе, в рыжем картузе, сдвинутом на глаза. За ним осторожно, чтобы не запачкаться дегтем о втулку, соскочила маленькая загорелая, крепкая, как грибок, Анка Волнухина. Доярки тотчас собрались вокруг них.

– Что такое? – спросила Тоня. – Случилось что-нибудь?

– Вот уж сразу и случилось! – ответил дед Антон. – Уж и в гости нельзя приехать! Должен я за своим хозяйством смотреть или не должен? А что ж так удивились?

– Да вроде недавно был… Вот и удивились.

– Да мало ли, что был. А вот теперь особое дело есть – и опять приехал.

– Что это, дед, в гости едешь, а рубаху линючую надел! – смеясь, сказала Аграфена. – Что ж, тебе бабка Анна и рубахи получше не нашла?

– А может, нету… – заметила Таисья.

– Какое там «нету»! – закричала Тоня. – Как добро сушить начнет бабка Анна, так все загородки увешает – и свои и соседские! Нет у них, как же!

– Голова, а на что мне новую рубаху? – возразил дед Антон. – Тут в старой и то от баб отбою нет, а если наряжусь, тогда куда ж мне от них деться?

– Ох ты, старый! «Отбою нет»! Да кому ты нужен!..

Пока доярки балагурили с дедом Антоном, две подружки – Катерина и Анка Волнухина, – схватившись за руки и радостно смеясь, глядели друг на друга, будто век не видались.

– Да как же это ты собралась? – повторяла Катерина. – Вот умница! Вот молодец!

– Да так вот и собралась! – отвечала Анка. – Да если правду говорить, может и не собралась бы, если бы не дед Антон.

– А ты ночуешь у нас? – спросила Катерина. – Ночуй, Анка! Вечером коров пойдем вместе доить! Поужинаешь с нами, а?

– Да, видно, уж ночую! – засмеялась Анка. – А может, еще и не одну ночь… Вот посмотрим, как вы с дедом Антоном договоритесь.

Катерина посмотрела на нее долгим взглядом. О чем ей с дедом Антоном договариваться?

– Ну, скажи, Анка, как следует, чтобы я поняла!

Анка затрясла головой так, что даже сережки с красными камешками закачались в ее ушах:

– Дед Антон болтать не велел. Когда надо, сам скажет!

Дед Антон проверил график удоев, потолковал с теткой Прасковьей, а вечером пошел с доярками на пастбище. Там они с пастухом уселись на упавшей сухостоине, закурили. Разговоров и тут хватило: где пасет, как пасет?

– Пастух ты, Николай Иваныч, хороший, – сказал дед Антон, – но вот, голова, пастбище у нас не так устроено. Не по плану. Где вздумаешь, там и пасешь. А на будущий год мы не так сделаем. Все пастбища на загоны разделим – вот и будем все лето из загона в загон перегонять. Пока до последнего загона дойдем, глядь – в первом-то опять трава отросла. У Малининой так заведено – ну хвалит!

– Так что ж, – согласился Николай Иваныч, – тогда бы и мне без заботы, и коровы все лето сыты….

Дед Антон разговаривал с пастухом, курил самосад, а сам, щуря свои зоркие голубые глаза, неотступно следил за доярками. Сидел от них как будто далеко, на бугре под кустиками, но все видел. Видел, как Тоня гонялась с бадейкой за своими коровами, и как спокойно подходила к коровам Аграфена, и как медленно доила своих коров Таисья… Но когда увидел, как обступили коровы Катерину и как они лизали ее, усмехнулся:

– Ты гляди-ка на них! Скотину ведь тоже не обманешь! Нет, не обманешь! – Но тут же и задумался. – Да-а… Задача!

Николай Иваныч молчал, ожидая, что дед Антон объяснит, какая у него задача. Но, видя, что старик только покряхтывает, а ничего не объясняет, спросил сам:

– Кто ж тебе такую задачу задал, Савельич? Что кряхтишь? Видно, решить не можешь?

– Да вот как тут решить, домовой ее возьми! – проговорил дед Антон. – Сплановал я одно дело, а теперь не знаю, хорошо ли… Ведь лучшую доярку приходится снимать!

– Катерину? Что так? – живо спросил Николай Иваныч. – Ай проштрафилась?

– Да какой там проштрафилась! – возразил дед Антона – Не проштрафилась… наоборот, можно сказать – даже отличилась. Но вот решили мы ее на другую работу взять.

Николай Иваныч покачал головой:

– Ну, не знаю… Тут еще, пожалуй, с Прасковьей Филипповной тебе крупно поговорить придется.

– Вот то-то и боюсь… А как хочешь – в этом деле без Катерины не обойтись. В телятник хочу ее поставить. Попробуем по-новому телят воспитывать. А на такое дело кого ж поставишь? Кроме нее, некого. Тут человек нужен решительный. И человек нужен беспокойный, чтоб над этим делом дрожал и болел. И человек нужен грамотный. Обязательно грамотный и политически сознательный, понимаешь ты?

– О-о… – протянул Николай Иваныч. – А Марфу-то Тихоновну куда же?

– Тут же будет. Катерине самых маленьких, молочников, дадим. А ей старших. Ведь у нас самое ответственное – это молочников до трехмесячного возраста довести. А там уже не страшно.

Николай Иваныч усмехнулся в свою русую раздвоенную бороду:

– Ох, Савельич! Много скандалу примешь!

– Да уж не без этого! – весело согласился дед Антон. – А что же сделаешь? Раз надо, значит надо. А брань-то – она что ж? Брань на вороту не виснет…

Тихо ложились зеленые сумерки на лесную поляну. Закрывались на ночь высокие желтые купальницы в кустах. Оранжевые отсветы зари уходили все выше к вершинам деревьев и, словно запутавшись в густых ветках, тлели там и догорали…

Доярки одна за другой отпускали коров.

– Эй, деды! – закричала Тоня. – Слезайте с бугра – домой пора! – И пошла вперед, затянув какую-то пронзительную песню.

По дороге домой доярки шли все вместе, окружив деда Антона, и тут дед Антон, словно собираясь нырнуть в омут, набрал воздуху и объявил:

– А я Катерине подмену привез! – И кивнул головой на Анку.

– Ты что, дедушка Антон! – крикнула Катерина. – Какую подмену?

Толстая Аграфена даже остановилась от изумления. А Тоня с кривой улыбкой поклонилась Катерине:

– Дослужилась!

– Эй! Эй! Прасковья! – вдруг закричала Аграфена Прасковье Филипповне, которая ехала впереди с молоком. – Остановись! Послушай, что делается-то!

– Поезжай, поезжай! – махнул рукой дед Антон. – Чего останавливаться? Пожалуй, простоишь и молоко проквасишь!

Доярки долго бушевали. Особенно Прасковья Филипповна. Что же это за дело? Только человек начнет себя на работе как следует показывать – его с работы срывают! И что же это за заведующий – своими руками молочную секцию разоряет!

– Служи не служи – почет один! – вставила Тоня. – А Катерине наука – не выслуживайся!

– Да за что такое Катерину-то снимаете? – нападала Аграфена. – Кому она там у вас не угодила?

И большого труда стоило деду Антону объяснить, что не потому Катерину снимают, что она не угодила, а потому, что она в другом месте нужна.

– Она коров-то набаловала, кто их теперь возьмет? – сказала Тоня. – С ними наплачешься!

– Я возьму, – весело возразила Анка.

– Потому и подмену раньше привез, – объяснил Дед Антон, – пусть до осени поживет с вами. А Катерина ее тем временем подучит, как какую корову доить да как с какой коровой обращаться. Пускай привыкнут к новой доярке. А как привыкнут, так Катерина и отойдет от них потихоньку.

– А меня куда же, дедушка Антон? – скрывая волнение, негромко спросила Катерина.

– Не иначе, как председателем сельсовета сделают! – засмеялась Тоня. – А то так прямо в академию куда-нибудь доярок учить!..

– А с тобой, Катерина, нам всерьез поговорить надо, – сказал дед Антон, не обращая внимания на Тонины слова. – Помнишь, я тебе сказал зимой, что одну думу думаю? Ну, так вот я ее и надумал. Если договоримся, значит будет, как я сказал. А не договоримся – все, как было, останется.

Долго сидели на скамейке под березами дед Антон и Катерина.

– Пойми, голова: когда новое дело начинаешь, надо его делать очень хорошо. Отлично даже делать надо. Чтобы народ увидел, что это новое дело – правильное, что вот так и делать должно. А если затеять новое дело да провалить – ну, народ сразу и отобьешь. Скажут: по-старому-то лучше было. А словами никого не убедишь. Кого ж убедишь, если на словах будет одно, а на деле другое? На Марфу Тихоновну нам рассчитывать не приходится, сама знаешь. А вопрос этот – политической важности. Ведь ты ж у нас комсомолка, все это понимать должна!

Катерина молча слушала, тихо перебирая кончик перекинутой через плечо косы. Дед Антон говорил, убеждал, а у нее перед глазами стояла высокая фигура Марфы Тихоновны, ее непреклонный, гневный взгляд… Вот когда придется встать грудь с грудью, будто с врагом! Выдержит ли Катерина?

Но тут же всплыло перед Катериной еще одно лицо – нежное розовое лицо с темными, как вишенки, глазами.

«Бабушка сердилась… Потом плакала. Из-за того, что я доклад буду делать…»