Тайна совещательной комнаты - Леонид Никитинский

— А Тульский? — спросил Кольт, — Помнишь хитрюгу майора Тульского? Я же слышал, это его ребята тебя тащили, когда контузило?

— Да, без него я бы там и остался, был бы не майор уже, а покойник, а сам-то он подполковник уже.

— Я слышал, он у вас в угрозыске, что ли, работает? — Бывший старший лейтенант даже выпучил глаза. — Тульский — мент. Во жизнь разводит, скажи, ротный, а?

— Ну да, ну да, а полковник Семочкин тоже, вроде тебя, заводом теперь владеет, — сказал Зябликов, поспешно уводя тему в сторону и пытаясь увидеть краем глаза, слышит ли их Журналист или нет.

Журналист это понял по движению головы. Понял и то, что про Тульского, чье лицо он сейчас как раз отчетливо вспомнил — ведь это он и передал ему кассету про «Панасоники», — двое за столом говорить больше не будут. Все же другие военные воспоминания, так воодушевлявшие однополчан, мало занимали сейчас Журналиста, а тем более медсестру. Они хотели выйти на улицу вздохнуть, но громила Серый, пускавший пар из кофеварки в приемной, молча преградил им путь и поставил перед ними по чашке кофе.

— Ну вот что, ладно, — сказал Журналист, решительно возвращаясь в кабинет, — Игорь Петрович, ехать надо. Пока доберемся обратно, а вам еще докладывать надо сегодня.

— Да, правда, — не сразу сообразил Зябликов, который опьянел тем сильнее, что виски в таких количествах он никогда и нигде не пил, и на этот раз в отличие от водки его забрало из-за жары или по каким-то другим причинам.

— Стой, ротный! — попытался удержать его хозяин, который был уже совсем пьян. — Когда еще свидимся теперь?

— Да ты ко мне приезжай, — очень убедительно сказал Зябликов. — Садись в свой танк и приезжай ко мне. С ребятами повидаемся.

— А, ну ладно, и с Тульским тоже. — Кольт внезапно зевнул. — А в баню? Ладно… — Он уже засыпал в кресле, — Ты мне свистни, Зяблик, если что. Если тебе надо будет, я свой батальон для тебя зараз подниму…

Воскресенье, 2 июля, 15.00

Елена Львовна с глазами цвета сливы и Виктория Эммануиловна, сейчас не так похожая на лисичку, а очень интеллигентная дама, столкнулись в президиуме Городской коллегии адвокатов, где в этот день шли экзамены по приему в коллегию. Адвокат Кац не могла понять, случайна эта встреча или нет, но, раз уж так вышло, она решила все-таки быть вежливой и поздороваться первой:

— Здравствуйте, коллега, можно вас на минуточку? Вот, я думаю, наша профессия хоть и допускает ложь, чтобы спасти подсудимого, но для того, чтобы его совсем утопить, это уже слишком. Все-таки есть какие-то традиции адвокатуры…

— Коллега! — насмешливо сказала Лисичка. — Я такой же адвокат, как и вы. Но вы — звезда, у вас гонорары, о которых даже здесь шепотом говорят, у вас имидж спасительницы. Вы не можете себе позволить его потерять, вам за это платят. А я что? Я специалист по частному праву, я адвокат бизнеса, наемный работник, как парикмахер. Хотите — бобрик, хотите — перманент, а можно и под ноль по желанию клиента, лишь бы деньги платили. И я уж из себя Плевако не буду строить.

Елена Львовна, которой до сих пор не приходилось работать с ней в процессах, все же уловила в ее словах некоторую как бы рисовку: вот, мол, я какая, смотрите! Она пожала плечами и хотела пройти, но Лисичка еще задержала ее:

— Не надо меня презирать. Вы же спасительница, и такая роскошь, как снобизм, может слишком дорого обойтись вашему клиенту. Кстати, он тоже, кажется, хочет кое-кого утопить. Объясните ему, что это ему все равно не удастся, а неприятности могут быть большие. Нельзя оставаться в бизнесе и топить партнеров, не правда ли? Вы же тут что-то об этике говорили, коллега?

— Хороший бизнес, когда один в тюрьме, а другой… А кстати, где он?

— Ну уж, знаете, коллега!.. — засмеялась Виктория Эммануиловна, — Кстати, я вспомнила, в каком фильме играла наша присяжная, а вот вы помните?

— Это уже другое кино, — не поддержала разговор Елена Львовна Кац и отошла.

Воскресенье, 2 июля, 18.00

На стареньком джипе Журналиста они беспрепятственно миновали ворота и, свернув на шоссе, вырвались из Тудоева. Хинди повеселела и сказала, нагибаясь между передними сиденьями, чтобы перекричать шум ветра из открытого со стороны Старшины окна:

— Видела я таких тоже у нас в клинике… С виду крутой, а как ему ползти на кушетку со спущенными штанами, а я его… — И, вытянув руку почти к ветровому стеклу, она стала показывать, как выдавливает пузырек воздуха из шприца.

— Да нет, он вообще-то нормальный парень, — сказал Зябликов. — В бою я же его видел. Но сегодня тоже все равно что разведка боем. Куда это мы влезли?.. Гляди-ка, Кузякин, река! Давай искупаемся, а? А то меня развезло что-то…

— Ой, давайте, давайте! — радостно закричала Хинди. — Только я купальник не догадалась взять.

— А голышом, по-походному, — озорно сказал Старшина.

Слева в самом деле отражала синее вечернее небо река, и Журналист свернул туда по фунтовой дороге. Через минуту они были на берегу, но, выйдя из машины на траву, вдруг замешкались, стесняясь друг друга. Хинди поняла, что не Майору с его протезом, а ей надо раздеваться первой, быстро скинула голубую блузку и белую юбку и осталась в желтых трусиках с кружевами, полупрозрачном лифчике и в очках, такая неожиданно гладкая, как старшеклассница, а веснушки там, куда под одеждой не могло добраться солнце, были у нее совсем редкие и бледные. Зябликов, конфузясь, снял брюки и отстегнул протез; левой ноги у него не было чуть ниже изуродованного колена. Но во всем остальном тело у него было молодое и мускулистое, особенно если сравнивать с рыхловатым Кузей. Журналист подставил Майору плечо, и они все вместе спустились на песчаную отмель, к реке. Вода оказалась холодной, Хинди только окунулась, пискнув, вышла на берег и накинула на плечи рубашку Журналиста, который уселся рядом и молча курил. Отсюда, с пригорка, извивающаяся река и поле за ней были видны далеко. А Зябликов все плавал и плавал в речке то по течению, то против, то поперек, счастливый тем, что в воде вторая нога была ему вроде как и ни к чему.

— Он бы меня тогда в самом деле прибил, если бы не ты, — сказал Кузякин. — Ты ведь меня спасла и его тоже.

— Да что ты! — сказала Хинди беспечно, кутаясь в его рубашку. — Это у меня на автомате. У нас в клинике как на кого найдет, так его надо первым делом отвлечь. Это же просто. А так он ведь неплохой парень, наш Старшина.

— А кто говорит, что плохой? — сказал Журналист.

— Я пойду помогу ему вылезти. А то как он на одной ноге-то допрыгает? — сказала Хинди, скидывая с плеч рубашку и спускаясь босиком к реке, и Кузякин еще раз удивился про себя, до чего же она вся маленькая, золотистая и нетронутая.

Хинди зашла в воду почти по бедра в трусиках цвета одуванчика на фоне темной воды, подставила Майору плечо, и они стали выбираться на берег. И тут Майор то ли от радости этого купания, то ли под влиянием виски, которое еще не совсем выветрилось у него из головы, совершил промах, облапив медсестру за грудь. Он-то хотел полушутя, а получилось по-солдатски грубо. Хинди тут же, без секунды размышления, влепила ему пощечину, а поскольку она при этом вывернулась, Зябликов не удержался на одной ноге и рухнул в брызги на мелководье.

— Ой, прости, Зябликов, — чуть не заплакала Хинди и бросилась его поднимать, роняя впопыхах очки в воду.

Он понял, что она не только искренне жалеет о пощечине, но что она вот сейчас прямо и дала бы ему из жалости и из чувства долга прямо на берегу, но только из чувства долга и, если шире, вообще из человеколюбия. Майор покраснел, что казалось невозможным при его цвете лица, и сказал:

— Ладно, все нормально. Прости, Тома, я не нарочно.

— Очки!.. — жалостно пискнула Хинди, снова подставляя ему плечо, и лицо ее было беспомощным, как у всякого близорукого человека, лишившегося очков.

— Сейчас!

Он снова опустился в воду на единственное колено и пополз на нем и на руках по течению, время от времени останавливаясь и сноровисто шаря рукой по дну. Потом стало глубоко, и пришлось нырять. Кузякин уже торопился по склону на помощь: издалека он не мог разобрать как следует, что там у них произошло. Но Майор уже нашел очки и поднял их над головой торжествующе, загребая свободной рукой почему-то не к берегу, а обратно на середину реки:

— Нашел! Нашел! Все в порядке, Хинди! Вот они, твои очки.

Она продолжала стоять в воде по бедра, и ее трусики — точно цвета одуванчиков, пестреющих выше на зеленом берегу, отражались желтыми бликами в зеленой ряби реки.

Воскресенье, 2 июля, 20.00

После реки они долго ехали молча. Хинди немножко знобило в мокром белье, а Майор, короткий бобрик которого быстро высох на ветру, делал вид, что спит.

— Кстати, — сказал, глядя на дорогу, Кузякин, — кто такой этот Тульский, про которого вы с твоим лейтенантом там вспоминали?

Поняв, что его закрытые глаза ничуть не ввели водителя в заблуждение и что отвечать надо, хотя и не хочется, Зябликов сказал: