Час презрения - Анджей Сапковский

Наездник осадил коня перед домом, слетел с седла, покачнулся. Лютик сразу же сообразил, кто это. Никогда раньше он не видел этой худенькой пепельноволосой девочки, но узнал ее мгновенно.

– Геральт… – прошептала девочка. – Госпожа Йеннифэр… Простите… Мне надо было. Ты же знаешь…

– Цири, – сказал ведьмак. Йеннифэр сделала шаг к девочке, но тут же остановилась. Молчала.

«К кому она подойдет?» подумал Лютик. Однако никто из них, ни ведьмак, ни чародейка, не сделал ни шага, ни жеста. «К кому она подойдет прежде? К нему? Или к ней?»

Цири не подошла ни к нему, ни к ней. Не в состоянии выбрать, она просто-напросто упала в обморок.

Дом был пуст, все семейство низушков чуть свет отправилось на работу. Цири притворялась, будто спит, но слышала, как Геральт и Йеннифэр вышли. Она соскользнула с постели, быстро оделась, тихонько выбралась из комнаты и следом за ними пошла в сад.

Геральт и Йеннифэр свернули на дамбу, разделяющую покрытые белыми водяными лилиями и желтыми кувшинками пруды. Спрятавшись за разрушенной стеной, Цири сквозь щель наблюдала за чародейкой и ведьмаком. Девочка думала, что Лютик, известный поэт, стихи которого она читала не раз, еще спит. Она ошибалась. Поэт не спал. И застал ее на месте преступления.

– Эй, – хихикнул он, неожиданно подходя. – Разве хорошо подслушивать и подглядывать? Побольше деликатности, малышка. Позволь им немного побыть одним.

Цири покраснела, но тут же сжала губы и гордо проговорила:

– Во-первых, я не малышка. А во-вторых, мне кажется, я им не мешаю, а?

Лютик немного посерьезнел.

– Пожалуй, верно. Мне даже кажется, помогаешь.

– Я? Чем?

– Не прикидывайся. Вчера все было разыграно очень хитро. Но меня не проведешь. Ты изобразила обморок. Да?

– Да, – отвела глаза Цири. – Госпожа Йеннифэр сразу разгадала, а Геральт – нет…

– Они вдвоем отнесли тебя в дом. Их руки соприкасались. Они сидели у твоей постели почти до утра, не произнеся ни слова. Только теперь решились поговорить. Здесь, на дамбе, у прудов. А ты решила подслушать, о чем они говорят… И подглядеть за ними через пролом в стене. Тебе до зарезу надо знать, что они там делают?

– Они там ничего не делают. – Цири слегка зарумянилась. – Беседуют, вот и все.

– А ты… – Лютик присел на траву под яблоней и оперся спиной о ствол, предварительно убедившись, что там нет ни муравьев, ни гусениц. – Тебе до смерти хочется знать, о чем беседуют, да?

– Да… Нет! А впрочем… Впрочем, я все равно ничего не слышу. Слишком далеко.

– Если хочешь, – засмеялся бард, – я тебе скажу.

– А ты-то откуда можешь знать?

– Ха-ха! Я, милая Цири, поэт. Поэты о таких вещах знают все. Поверь, поэты о таком знают больше, чем сами собеседники. Если их можно так назвать.

– Как же!

– Слово даю! Слово поэта.

– Да? Ну тогда… Тогда скажи, о чем они разговаривают? Объясни, что все это значит!

– Взгляни еще раз в пролом и посмотри, что они делают.

– Хм-м-м… – Цири закусила верхнюю губу, потом наклонилась к отверстию.

– Госпожа Йеннифэр стоит у вербы… Обрывает листики и даже не смотрит на Геральта… А Геральт, опустив голову, стоит рядом. И что-то говорит. Нет, молчит. Ой, ну и рожица у него… Ну и странная же…

– Все по-детски просто. – Лютик отыскал в траве яблоко, вытер о брюки и критически осмотрел. – Сейчас он просит простить ему всякие глупые слова и поступки. Просит простить за нетерпение, за недостаток веры и надежды, за упрямство, за ожесточение. За капризы и позы, недостойные мужчины. Просит простить за то, что когда-то не понимал, за то, что не хотел понять…

– Все это неправдивая неправда! – Цири выпрямилась и резким движением откинула челку со лба. – Все ты выдумал!

– Просит простить за то, что понял лишь теперь, – продолжал Лютик, уставившись в небо, а в его голосе послышались ритмы, свойственные балладам.

– Что хочет понять, но боится: а вдруг да не успеет… И может даже быть, что не поймет уже. Извиняется и просит прощения… Прощения… Хм… Значения… Сомнения-Предназначения. Все банально, холера…

– Неправда! – топнула ногой Цири. – Геральт вовсе так не говорит. Он… он вообще молчит. Я же видела. Он стоит там с ней и молчит…

– В том-то и состоит роль поэзии, Цири. Говорить о том, о чем другие молчат.

– Дурацкая она, твоя роль. Все ты выдумываешь!

– И в этом тоже состоит роль поэзии. Ой, я слышу у пруда возбужденные голоса. А ну выгляни быстренько, взгляни, что там деется.

– Геральт, – Цири снова заглянула в щель, – стоит, опустив голову. А Йеннифэр страшно кричит на него. Кричит и размахивает руками. Ой-ей… Что бы это значило?

– Детский вопрос. – Лютик снова глянул на плывущие по небу облака. – Теперь она просит у него прощения.

Глава 3

О любви мы знаем немного. Любовь – что груша. Она сладкая и имеет определенную форму. Но попробуйте дать определение формы груши!

Сим беру тебя, дабы владеть тобой и оберегать тебя, беру на долю хорошую и долю плохую, долю самую лучшую и долю самую худшую, днем и ночью, в болезни и здоровьи, ибо люблю тебя всем сердцем своим и клянусь любить вечно, пока смерть не разлучит нас.

У Геральта были основания подозревать – и он действительно подозревал, – что банкеты чародеев отличаются от пиров и торжественных обедов простых смертных. Однако что различие окажется столь велико и принципиально – он не ожидал.

Предложение Йеннифэр сопровождать ее на предваряющем чародейский Сбор банкете оказалось для него неожиданным, но не ошарашило. Это было не первое предложение такого рода. Уже раньше, когда они жили вместе и их отношения складывались прекрасно, Йеннифэр хотелось присутствовать на сборах и дружеских пирушках в его обществе. Однако он решительно отказывался, полагая, что в компании чародеев в лучшем случае окажется диковинкой и сенсацией, а в худшем – нежелательным пришельцем и парией. Йеннифэр смеялась над его опасениями, но не настаивала. А поскольку в иных ситуациях она умела настаивать так, что весь дом сотрясался и сыпалось стекло, постольку Геральт утвердился в мнении, что его решения были правильными.

На этот раз он согласился. Не раздумывая. Предложение последовало после долгого, откровенного и эмоционального разговора. Разговора, который сблизил их вновь, отодвинул в тень и забытье давние конфликты, растопил лед обиды, гордыни и ожесточения. После разговора на дамбе в Хирунде Геральт согласился бы на любое, абсолютно любое предложение Йеннифэр. Не отказался бы даже от совместного посещения ада ради того, чтобы хлебнуть чашечку кипящей смолы в компании огненных демонов.