Степь отпоёт (сборник) - Виктор Хлебников

204. Хаджи-Тархан

Где Волга прянула стрелоюНа хохот моря молодого,Гора Богдо своей чертоюТемнеет взору рыболова.Слово песни кочевоеСлуху путника расскажет:Был уронен холм живой,Уронил его святой, –Холм, один пронзивший пажить!А имя, что носит святой,Давно уже краем забыто.Высокий и синий, боками крутой,Приют соколиного мыта!Стоит он, синея травой,Над прадедов славой курган.И подвиг его, и доныне живой,Пропел кочевник-мальчуган.И псов голодающих вторит ей вой.Как скатерть желтая, был голОт бури синей сирый край.По ней верблюд, качаясь, шелИ стрепетов пожары стай.Стоит верблюд, сутул и длинен,Космат, с чернеющим хохлом.Здесь люда нет, здесь край пустынен,Трепещут ястребы крылом.Темнеет степь; вдали хурулЧернеет темной своей кровлей,И город спит, и мир заснул,Устав разгулом и торговлей.Как веет миром и язычествомОт этих дремлющих степей,Божеств морских могил величеством,Будь пьяным, путник, – пой и пей!Табун скакал, лелея гривы,Его вожак шел впереди.Летит как чайка на заливы,Волнуя снежные извивы,Уж исчезающий вдали.Ах, вечный спор горы и Магомета,Кто свят, кто чище и кто лучше.На чьем челе коран завета,Чьи брови гневны, точно тучи.Гора молчит, лаская тишь.Там только голубь сонный несся.Отсель урок: ты сам слетишь,Желая сдвинуть сон утеса.Но звук печально-горловой,Рождая ужас и покой,Несется с каждою зарейКак знак: здесь отдых, путник, стой!И на голубые минаретыПрисядет стриж с землей на лапах,А с ним любви к иным советыИ восковых курений запах.Столбы с челом цветочным РимаВ пустыне были бы красивы.Но, редкой радугой любима,Она в песке хоронит ивы.Другую жизнь узнал тот угол,Где смотрит Африкой Россия,Изгиб бровей людей где кругол,А отблеск лиц и чист и смугол,Где дышит в башнях Ассирия.Мила, мила нам пугачевщина,Казак с серьгой и темным ухом.Она знакома нам по слухам.Тогда воинственно ножовщинаБоролась с немцем и треухом.Ты видишь город стройный, белый,Там кровью полита земля,Там старец брошен престарелый,Набату страшному внемля.Уже не реют кумачиНад синей влагою гусей.Про смерть и гибель трубачи,Они умчались от людей.И Волги бег забыл привычкуНосить разбойников суда,Священный клич «сарынь на кичку»Здесь не услышать никогда.Но вновь и вновь зеленый валСтаринной жаждой моря выпит,Кольцом осоки закрывалРукав реки морской Египет.В святых дубравах ПрометеяСедые смотрятся олени.В зеркалах моря, сиротея,С селедкой плавают тюлени,Сквозь русских в Индию, в окно,Возили ружья и зерноКупца суда. Теперь их нет.А внуку враг и божий свет.Лик его помню суровый и бритый,Стада ладей пастуха.Умер уж он; его скрыли уж плиты,Итоги из камня, и грез, и греха.Помню я свет отсыревшей божницы,Там жабы печально резвились!И надпись столетий в камней плащанице!Смущенный, наружу я вышел и вылез,А ласточки бешено в воздухе вилисьУ усыпальницы – предков гробницы.Чалмы зеленые толпойЗдесь бродит в праздник мусульман,Чтоб предсказал клинок скупойКоней отмщенья водопойИ месть гяуру (радость ран),Казани страж – игла Сумбеки,Там лились слез и крови реки.Там голубь, теменем курчав,Своих друзей опередилИ падал на землю стремглав,Полет на облаке чертил.И, отражен спокойным тазом,Давал ума досугу разум.Мечеть и храм песет низинаИ видит скорбь в уделе нашемКрасив и дик, зову муэдзинаЗовет народы к новым кашам.С булыжником там беленаНа площади ясной дружила,И башнями стройно стенаИ город и холм окружила.И туча стрел неслась не раз.Невест восстанье было раз.Чу! Слышен плач, и стан княжныНа руках гнется лиходея.Соседи радостью полны,И под водою блещет шея.И помнит точно летописецСии труды на радость злобы,И гибель многих вольных тысяч,И быстро скованные гробы.Настала красная пораВ низовьях мчащегося Ра.Война и меч, вы часто только мячЛаптою занятых морей,И волжская воля, ты отрок удач,Бросая на север мяч гнева полей.«Нас переженят на немках, клянусь!»Восток надел венок из зарев,За честь свою восстала Русь.И, тройку рек копьем ударя,Стоял соперник государя.Заметим кратко: ЛомоносовБыл послан морем Ледовитым,Спасти рожден великороссовБыть родом, разумом забытым.Но что ж! Забыв его венок,Кричим гурьбой: «Падам до ног».И в звуках имени ХвалынскогоЖивет доныне смерть Волынского.И скорбь безглавых похоронТаится в песни тех сторон.Ты видишь степь: скрипит телега,Песня лебедя слышна,И живая смерть ОлегаВещей юности страшна.С косой двойною бог скота,Кого стада вскормили травы,Стоит печально. Всё тщета!Куда ушли столетья славы?Будь неподвижною, севера ось,Как остов небесного судна.В бурю родились, плывем на авось,Смотрим загадочно, грозно и чудно.И светел нам лик в небе брошенных писем,Любим мы ужас, вой смерча и грех.Как знамя мы молодость в бурю возвысим,Рукой огневою начертим мы смех.Ах, мусульмане те же русские,И русским может быть ислам.Милы глаза, немного узкие,Как чуть открытый ставень рам.Что делать мне, мой грешный рот?Уж вы не те, уж я не тот!Казак сдувал с меча пылинку,На лезвие меча дыша,И на убогую былинкуМолилась Индии душа.Когда осаждался тот город рекой,Он с нею боролся мешками с мукой.Запрятав в брови взоры синие,Исполнен спеси и уныния,Верблюд, угрюм, неразговорчив,Стоит, надсмешкой губы скорчив.И, как пустые рукавицы,Хохлы горба его свисают,С деньгой серебряной девицаЕго за повод потрясает.Как много просьб к друзьям встревоженнымВ глазах, торгующих мороженым!Прекрасен в рубищах их вырез.Но здесь когда-то был Озирис.Тот город, он море стерег!И впрямь, он был моря столицей.На Ассирию башен намек,Околицы с сельской станицей.И к белым и ясным ночным облакамВысокий и белый возносится храмС качнувшейся чуть колокольней.Он звал быть земное довольней.В стволах садов, где зреет лох,Слова любви скрывает мох.Над одинокою гусянойШирокий парус, трепеща,Наполнен свежею моряной,Везет груз воблы и леща.Водой тот город окружен,И в нем имеют общих жен.

205. Сельская дружба

Как те виденья тихих вод,Что исчезают, лишь я брызну,Как голос чей-то в бедствий год:«Пастушка, встань, спаси отчизну!»Вид спора молний с жизнью мушкиСокрыт в твоих красивых взорах,И перед дланию пастушки,Ворча, реветь умолкнут пушки,И ляжет смирно копий ворох.Так, в пряже таинственной с счастьем и бедами,Прекрасны, смелы и неведомы,Юношей двое явились однажды,С смелыми лицами, взорами жажды.Наутро пришли они, мокрые, в росах,В руке был у каждого липовый посох.То вестники блага – подумал бы каждый.Смелы, зорки, расторопны,В русые кудрей покрытые копны,К труду привычны и охотники,Они просилися в работники.Какой-то пришли они тайной томя,Волнуемы подвигом общим, –Ни этих приход мы не ропщем.Так голубь порою крылами двумяВ время вечернее мчится и серое.И каждый взглянул на них, сразу им веруя.Но голубь летит все ж единый.Пришли они к нам урожая годиной.Сюда их тропа привела,Два шумных и легких крыла.С того напрасно снят, казалось, шлем:Покрыт хвостом на медной скрепе,Он был бы лучше и свирепей.Он русый стог на плечах несДля слабых просьб и тихих слез.Другой же, кроток, чист и нем,Мечтатель был и ясли грез.Как лих и дик был тот в забрале,И весел голос меж мечей!Иные сны другого ум избрали,Ему был спутником ручей,И он умел в тиши часамиДружить с ночными небесами.Как строк земли иным созвучие,Как одеянье сердцу лучшее.Село их весело приемлет,И сельский круг их сказкам внемлет.Твердят на все спокойно «да!»Не только наши города.Они вошли в семью села,Им сельский быт был дан судьбой.И как два серые крыла –Где был один, там был другой.Друг с другом жизни их сплелись;С иными как-то не сошлись.И все приветствуют их.Умолкли злые языки,Хотя ворчали старики:Тот слишком лих, тот слишком тих.Они прослыли голубки(К природе образы близки),И парубки, хотя раней косились,Но и те угомонились.Не знаю, что тому виною,Решенье жен совсем иное.Они, наверное, правы.Кто был пред ними наявуОсколком века СвятославаИ грозных слов «Иду на вы», –Пред тем, склонив свою главу,Проходит шумная орава.Так, дикий шорох чуть услышатВ ночном пасущиеся кони,Прядут ушами, робко дышат:Ведь все есть в сумрака законе.Когда сей воин, отцов осколок,Встречался, меряя проселок,На ее быстрый взор спускали полог.Перед другим же, подбоченясь,Смелы, бойки, как новый пенязь,Играя смело прибауткамиИ смело-радостными шутками,Стояли весело толпой,На смех и дерзость не скупой.Бранили отрока за то,Что, портя облик молодой,Спускался клок волос седойНа мысли строгое чело,Был сирота меж прядей черных.Казнили стаей слов задорныхЗа то, что рано поседел,Храня другой судьбы удел,Что пустяки ему важныИ что ему всегда немного нездоровится,А руки слабы и нежны –Породы знак, гласит пословица.Ходила бойкая молва,Что несправедлив к нему законЗа тайну темную рожденияИ что другой судьбы праваНа жизнь, счастье, наслаждениеХранил в душе глубоко он.Хоть отнял имя, дав позор,Но был отец Ивана важенГде-то. То, из каких-то жизни скважин,Все разузнал болтливый взор.Враждуя с правом и тоской,С своей усмешкой удальской,Стаю молний озорницыБросали в чистые зарницы.«Не я, не мы», – кричали те,В безумца, верного мечте,Весною красненький цветок,Зимой холодный лед снежкаПорой оттуда, где платок,Когда летал исподтишка.Позднее с ними примирилисьИ называть их договорились:Наш силач(Пропащая головушка),И наш скрипач,И нам соловушка.Ведь был силен, чьи кудри были русы,А тот на скрипке знал искусы.Был сельский быт совсем особый.В селе том жили хлеборобыВ верстах двенадцатиВоенный жил; ему покой давно был велен:В местах семнадцатиОн был ранен и прострелен,То верной, то шальною пулей(Они летит, как пчелы в улей).И каждый вечер, вод низами,К горбунье с жгучими глазамиСквозь луга и можжевельникС громкой песней ходил мельник.Идя тропою ивняка,Свою он «Песню Песней» пел,Тогда село наверняка,Смеясь, шептало:«Свой труд окончить он успел».Копыто позже путь топтало.Но осенью, когда пришли морозы,Сверкнули прежние угрозыВ глазах сердитых стариков,Как повесть жизни и грехов,И раздавалось бранное слово.Потом по-старому пошло все снова,Только свадьбы стали чаще,С хмелем ссоры и смятений.Да порой в вечерней чащеЗамечали пляску теней.Но что же?Недолго длилось все и то же,Однажды рев в деревне раздался,Он вырос, рос и на небо взвился.Забилась сторожа доска!В том крике – смертная тоска.Набат? Иль бешеные волки?«Ружье подай мне! Там, на полке».Притвор и ствол поспешно выгнув,В окошко сада быстро прыгнув,Бегут на помощь не трусы.Бог мой! От осаждающей толпыОглоблей кто-то отбивался.В руках полена и цепы,Но осажденный не сдавался.За ним толпой односельчане,Забыв свирели и заботы,Труды, обычай и работы,На мясе, квасе и кочанеОбеды скудные прервав,Идут в защиту своих прав.Излишни выстрел и заряд.Слова умы не озарят.На темный бой с красавцем пришлымБегут, размахивающим дышлом.Тогда, кто был лишь грез священник,Сбежал с крыльца семи ступенек.Молва далеко рассказалаОб этом крике: «Не боюсь!»Какая сила их связала,Какое сердце и союз!В его руке высокий шестПолетом страшным засвисталИ круг по небу начертал.Он им по воздуху провел,Он, хищник в стае голубей.Умолкли возгласы: «Убей!»И отступили люди мест,И побежали люди сел.«В тихом омуте-то черт!» –Молвил тот, кто был простерт.

Наверно, месяц пролежалБорис, кругом покрытый льдом, –Недуг кончиной угрожал.Он постарел и поседел.Иван, гордясь своим трудом,Сестрою около сидел,И в темный час по вечерам,Скорбна, как будто войдя в храм,Справлялась не одна села красавица,Когда Борис от ран поправится.И он окрепнул наконец,Но вышел слабый, как чернец.Меж тем и сельских людей гневУлегся, явно присмирев.Борис однажды клятву далРеку Остер двенадцать раз,Не отдыхая, переплыть,Указ судьбы его не спас.Он на седьмом погиб. Не плакал, не рыдалИван, но, похоронив, решил уйти.Иных дней жребий темный вынулИ, незамеченный, покинулНас. Не знаю, где решил он жить.Быть может, он успел забытьТот край, как мы его забыли,Забвенью предали пути.Но голубь их скитаний, хром,Отныне сломанным крыломДрожит и бьется, узник пыли.Так тяжко падает на землюСвинцом пронзенный дикий гусь.Но в их сердцах устало внемлюСлова из книги общей: «Р у с ь».

206. Каменная баба