Обитель Солнца (СИ) - Московских Наталия

Да и Мальстен… Кара никогда не питала к нему симпатий, считала его опаснейшим существом и знала, на какие жестокие манипуляции он готов пойти, однако Бэстифару он никогда ничего плохого не делал. Заслуживал ли он смерти? Кара не считала себя вправе решать это.

Нервно поднявшись с кровати и сжав кулаки, она направилась прочь из своих покоев. Отчего-то сейчас ей было невыносимо там оставаться. Казалось, стены огромной комнаты сжимаются вокруг нее до размеров тюремной клетки.

Тюремная клетка… подземелье. Возможно, Бэстифар сейчас там? — с надеждой подумала Кара. Ей нестерпимо захотелось натолкнуться на него — будто бы случайно. Не раздумывая больше ни минуты, она быстрым шагом направилась на нижний уровень дворца, где Бэстифар периодически проводил время за художествами. Миновав стражу и осторожно обойдя отсек, где держали Грэга Дэвери, Кара прошла в небольшой коридор из красного кирпича и открыла дверь в художественную комнату Бэстифара. Внутри было пусто, хотя по наставлению царя здесь всегда заранее зажигали факел на случай, если эта комната срочно понадобится.

Кара застыла в дверях, увидев множество холстов, изрезанных грубыми мазками краски. Казалось, держа кисть, Бэстифар путал ее с мечом и наносил по холстам удар за ударом, выпуская накопившуюся ярость. Картины с отсутствующим сюжетом пестрили красками. Они были забрызганы пятнами, в которых отчего-то угадывалось ощущение, не знакомое аркалам по их природе. Кара невольно поморщилась и зачем-то подошла к столу, рядом с которым стоял самый свежий холст — она определила его по блеску не успевшей засохнуть краски. На крайних грубых мазках были заметны следы рук, как будто Бэстифар с силой сжал холст руками, едва успев измалевать его.

Ты говоришь, боль тебе не знакома, — с тоской подумала Кара, — но будь я проклята, если это не она…

Злость на Бэстифара начала заметно таять, пусть Кара и не хотела этого. На ее место постепенно приходило странное чувство вины. Кара подумала, что, возможно, поступала жестоко с Бэстифаром, не доверяя ему историю своего прошлого.

Не вздумай его жалеть! Сейчас он твоей мягкости не заслужил, — напомнила она себе, отведя взгляд от холста. Ее внимание привлекли грубые угольные наброски, раскиданные по столу в хаотичном порядке. Кара невольно пригляделась к ним и задержала дыхание.

Художественный талант Бэстифара был сомнителен, и, если сравнивать с талантами того же Мальстена, не имел ни стиля, ни выраженности, однако Кара почувствовала, как сердце ее болезненно сжимается от увиденного. На исчерканных углем листах она не могла не узнать себя. Бэстифар рисовал ее. Много раз, во множестве ракурсов. Иногда едва уловимо, но каждый раз узнаваемо.

— Бэстифар… — шепнула Кара, словно он был здесь и мог услышать ее. Руки тянулись забрать себе хотя бы один набросок, но Кара не решилась этого сделать. Она подумала, что мудрее будет оставить все, как есть. Отчего-то сейчас ей показалось, что одним своим пребыванием в этой комнате она поступает нечестно. Сама она не открыла Бэстифару свое прошлое, так какое же право сама теперь имеет заглядывать ему в душу?

Снова почувствовав себя вором, боящимся попасться, Кара выскользнула из комнаты, притворила за собой дверь и почти опрометью понеслась в свои покои. До нее донеслись голоса, и один из них она узнала безошибочно, но теперь ей вовсе не хотелось попадаться Бэстифару на глаза.

Выбрав другой коридор, Кара поспешила скрыться в недрах дворца и не прислушиваться к чужим разговорам. Видят боги, она не желала знать больше, чем уже знала.

Когда на Грат опустилась ночь, и второй осенний месяц сменился третьим, Кара лежала в своих покоях, пугаясь каждого шороха, и, сколько ни силилась, не могла сомкнуть глаз.

***

Грат, Малагория

Первый день Паззона, год 1489 с.д.п.

Под покровом гратской ночи цирковой распорядитель Левент отошел на несколько шагов от своего творения и критически склонил голову.

— Я сделал все, что мог, мой царь. И все же рост и комплекция у них разнится. С этим я ничего поделать не смогу, — сокрушенно произнес он.

Бэстифар стоял, не в силах сдержать победной улыбки. Для него слова Левента были лишь кокетством, в ответ на которые тот явно надеялся услышать похвалу. И, видят боги, он ее заслуживал.

— Мой друг, ты совершенно бессовестно прибедняешься, — сказал аркал, продолжая широко улыбаться. — По мне, их не отличит и родная дочь. А нам того и надо, не так ли, — он склонил голову, и добавил обращение с особым акцентом, — Грэг?

Лицо пленника в камере было мрачнее тучи. Он, разумеется, был расстроен своим вынужденным положением — покои во дворце прельщали его гораздо больше, чем эта тесная клетка. Однако стороннему наблюдателю его несчастный взгляд мог показаться изможденным взглядом узника.

Бэстифар усмехнулся, вспоминая, как несколько часов назад силком вытащил из камеры сопротивляющегося и плюющегося проклятьями Грэга Дэвери. Тот с ужасом взирал на результат плана малагорского царя.

У тебя никогда не получится ее так обмануть, слышишь?! Будь ты проклят богами и людьми, аркал! Будь ты проклят! Не смей ее трогать!

Бэстифар попросил Дезмонда не связывать нитями его способность говорить. Во-первых, он не хотел просить Дезмонда перенапрягаться с контролем, расплату за который придется тут же забирать. Во-вторых, он хотел послушать крики бессильной злобы охотника.

Когда Грэга Дэвери отвели в другой отсек тюрьмы, вставили ему кляп в рот, а по рукам и ногам сковали кандалами, Бэстифар замер напротив охраняемой клетки и миролюбиво улыбнулся, сообщив, что это совсем ненадолго. Удивительно, но у Грэга хватило сил протестующе мычать два часа к ряду, пока он не сорвал голос и не вынужден был умолкнуть.

Теперь его прежнюю клетку занимал новый узник. Точнее, его можно было назвать произведением искусства перевоплощения Левента. Кожаные накладки и естественная маска. Дополнительно выделенная изможденность. Левент поистине не знал себе равных в искусстве превратить одного человека в другого!

— Постарайся не попортить произведение мастера, Дезмонд, — наставническим тоном попросил Бэстифар. — От этого многое зависит. И говори поменьше. Голос у вас все-таки отличается. Видят боги, таким тоненьким голоском я бы Грэга говорить не заставил, даже если б пытал только его определяющую часть.

Если лицо пленника и должно было исказиться, маска не позволяла этого показать. В приглушенном свете выражение лица данталли осталось неизменным. Бэстифар находил, что так даже лучше — Грэг Дэвери выразительной мимикой не отличался и уж точно не имел привычки строить обиженную мину на манер Дезмонда.

— Я постараюсь, — пробубнил данталли. Маска чуть сковывала его речь, и он старался говорить более басовито, пародируя Грэга. Выходило преувеличенно, но сносно.

— Тебе недолго страдать, — улыбнулся Бэстифар. — Все решится в течение завтрашнего дня. И, поверь, это будет лучшим из твоих представлений. В этом у меня ни малейшего сомнения.

Левент покорно склонил голову, принимая это замечание на свой счет.

— Рад, что сумел услужить, мой царь.

— Не подлизывайся, — осадил его аркал, критическим взглядом окинув Дезмонда. — Когда она придет сюда, не забудь вскочить. Будь драматичнее… впрочем, это ты и без меня умеешь. А вот с самоотверженностью у тебя проблемы. Проси ее спасаться без тебя, проси уйти — все равно она тебя не послушает. А когда придет пора бежать, действуй по сценарию.

— А если она все-таки придет не одна? — испуганно спросил Дезмонд.

— Так не будет, — уверенно качнул головой Бэстифар. — Мальстен будет занят кхалагари и убедит Аэлин идти без него. Так что расслабься. — Он задумался и прищурился. — Хотя нет. Лучше напрягись. Так ты больше похож на Грэга.

Выражение глаз Дезмонда вновь стало обиженным, однако на лице-маске не дернулся ни один мускул. Бэстифар улыбнулся.

— У тебя получится.

***

Грат, Малагория

Первый день Паззона, год 1489 с.д.п.