Одержимый сводный брат (СИ) - Ирсс Ирина

Вот этого Рим уже не может отрицать, поэтому даже больше не спорит, однако для его же успокоения, да и для своего заодно, потому что мне надо это сказать хотя бы для самого себя, чтобы в это поверить, я добавляю.

— Сначала я должен исправить всё то, что разрушил, а потом можно и поговорить, — заверяю я, хотя сам даже пока не представляю, как именно всё проверну. К тому же сейчас есть ещё одна очень серьёзная проблема, которая не может ждать. — И вообще, что между мной и Линой, это только между мной и Линой. Нам же с тобой сейчас важнее решить, что делать с Удавом, пока он не похоронил всё наше дело.

Рим недоволен, я знаю, что он и так был за Лину, а теперь и вовсе хочет содрать с меня шкуру, что я так обошёлся с ней. Но с этим я прекрасно справлюсь сам, а вот, что делать с Удовиченко надо решать прямо сейчас, пока он не натворил дел и не сдал нас всех со всеми потрохами, понимая, что мы так просто этого не оставим.

— Ладно, — наконец сдаётся Рим, — ты прав, надо придумать, что делать с Удавом.

Мы договариваемся завтра где-нибудь собраться и вызванить Серого, чтобы обсудить, как лучше нам поступить, и после этого Рим уходит. Я же так и остаюсь сидеть на лестнице, глядя в окно на ворота. Я соврал, сейчас, когда Рим наконец не испытывает меня взглядом, ожидающим от меня, что я с лёгкостью всё исправлю, осознаю, что на самом деле ни хрена не уверен, что это сработает. Да, я сделаю, что смогу, но я больше чем убеждён, что это не вернёт мне Лину.

По крайней мере, так, как этого я хочу.

Сейчас же надо хотя бы придумать, как вернуть её домой.

Глава 20. Лина

Я не появляюсь дома два дня. Ни с кем не разговариваю, а телефон стараюсь включать только в крайних случаях. Еда, одежда и самое необходимое из бытовых принадлежностей. Знаю, мне не следует сейчас тратить деньги, но я просто не хочу думать о последствиях. Не хочу думать, что придётся брать себя в итоге в руки и начинать уже действовать. Не хочу думать ни о чем.

Номер в отеле вроде и простой, но в то же время уютный. Хотя его можно было бы даже назвать мини квартирой. Комната-студия и большая ванная. Но самый изыск — панорамное окно с видом на город.

Я сижу напротив него уже второй день, пялюсь то в него, то в телевизор, пью много растворимого какао, ем мороженое, суши, китайскую лапшу и даже не думаю это все заканчивать.

Егор знает, где я. Это точно, потому что вчера я внезапно узнала, что мой номер проплачивается автоматически. И далеко не с моего счёта. Не то чтобы я не думала, что он не узнает. Глупо было бы на это надеется, когда привёз меня сюда шофёр Каймановых. В момент, когда оказалась у ворот, я вообще не думала о том, что нужно скрываться. Я просто хотела уехать подальше. Попросила зарядный шнур для телефона и нашла подходящий отель, где можно остановиться, назвала адрес Владиславу и попросила за мной не приезжать. Я думала, что всё это время буду разрабатывать дальнейший план действий, плакать, звонить Диме и пробовать узнать, где моя мать. Но…

Все пошло как-то само по себе. Первым делом я уснула и проспала до обеда следующего дня. А когда проснулась и только подумала о том, что случилось, поняла, что не хочу ничего решать.

Внезапно навалилось такое расслабление, что не надолго даже стало не по себе. Впервые я не думала, что за завтраком меня ждёт кошмар, что за стенкой больная мать, а весь день мне надо притворяться. С тех самых пор я так не захотела возвращаться в тот ужас, в котором жила весь последний год. Мне некуда было спешить. Больше некуда…

Хорошей девочкой тоже притворяться больше не надо было, особенно это касалось Кайманова старшего, перед которым всё время боялась оплошать, чтобы он не выселил нас на улицу, если вдруг я стану обузой. Поэтому меня сейчас не пугало, что он подумает о моём двухдневном отсутствии дома. Да в принципе меня вообще больше ничего не пугало, даже если бы сюда сейчас заявился Егор. Я не боялась больше его разочаровать, стать его занозой, сделать ему что-то плохое, и это оказалось так просто, что стало даже обидно, почему так долго не могла дать отпор.

Этот протест ощущался как никогда приятно.

Немного смущало, что он вообще позволил подобную выходку. “С чего бы?” не давало покоя, а понимание, что это он оплатил мой номер и вовсе сбивало с толку. Я была уверена, что это очередная подстава, даже возможно перед отчимом, чтобы тот точно выгнал меня из дома. Однако это не заставило меня сразу же поехать домой. Больнее, чем уже, он всё равно мне не сделает. А со всеми сложностями я буду разбираться по факту. Выгонит, так выгонит — это и так скорее всего произойдёт, стоит ему только снова жениться. И хотя я по-прежнему собиралась бороться, в отдыхе отказать себе не могла.

И только к вечеру второго дня, я наконец включила телефон окончательно. Домой собиралась завтра, но мне ещё требовалось до этого времени поговорить с Димой и принять его предложение, а заодно узнать, стоит ли мне рассчитывать на помощь его отца с отчимом.

Он на удивление даже не высказывается, что игнорировала его звонки и сообщения несколько дней, а сразу спрашивает, где я и всё ли у меня в порядке, стоит мне только набрать его и подождать пару гудков. А когда признаюсь, что в отеле, тут же спрашивает адрес и через сорок минут уже стучит в дверь, ошарашивая меня таким быстрым приездом. Я успеваю разве что только повернуть замок, а моё лицо уже в его руках. И глаза напротив такие встревоженные и мрачные.

— Он что-нибудь сделал тебе? — рычит парень, выдавая это так жестоко, что мне требуется пару секунд, чтобы прийти в себя и ответить.

— Нет, — качаю головой, а сама так и продолжаю смотреть на его лицо, пытаясь понять, видела ли я за время, что его знаю, эту жёсткость в нём или это ещё одна новая черта его характера, что открывается мне.

Решительный, сильный и необычайно серьёзный Дима совсем не похож на того беззаботного весельчака. Мне становится неуютно, карие глаза, что почти сливаются с хрусталиком, смотрят так интенсивно и требовательно, что мне не по себе. Аккуратно начинаю высвобождаться, как бы невзначай кладя руки поверх его, и чувствую, какие они холодные по сравнению с горячими его.

Дима отпускает моё лицо, но вместо него перехватывает руки и сжимает их в своих пальцах. Ровная линия его стиснутых губ подсказывает, что парень борется с гневом, однако голос его звучит уже намного мягче.

— Ты меня чертовски напугала, — он снова сжимает мои руки, а у меня разбегаются по телу мурашки от ощущения силы рядом со мной.

Это странно будоражит и даже расслабляет. Осознание того, что он действительно может постоять не только за себя, но и за меня, почему-то зарождает внутри меня тёплое чувство покоя.

— Я не хотела, — отвечаю, прикусывая губу и опуская взгляд к нашим сцепленным рукам.

Дима водит большим пальцем по коже тыльной стороны моей руки. Успокаивая и отвлекая, а ещё делая это так просто, по свойски, будто бы для него это в порядке вещей. У меня же ощущение, словно я что-то пропустила, когда мы перешли грань от сообщений до держаний за руки. Вновь пробую незаметно переключить его внимание, освободив руки. Улыбаюсь ему и предлагаю чай или всё тот же какао. Он соглашается на воду, ну а я, специально оттягивая время, ставлю разогреваться молоко. Дима скидывает с плеч чёрную джинсовку и садится на высокий стул за длинный стол, имитирующий барную стойку. Некоторое время он, сложив на столешнице руки, наблюдает за моими действиями.

— Ты расскажешь, что произошло?

Не хотелось бы, однако он должен знать, раз я собираюсь втянуть его в наши семейные интриги.

— Егор отправил мою мать в лечебницу, — я поворачиваюсь к нему лицом, — он, конечно, не сказал, что именно туда, но полагаю, что “там, где ей и место” является той же лечебницей, где лежала его мать.

Последнее я предполагаю из слетевших слов про его мать, но в такие подробности уже не вдаюсь.