Последний бой (СИ) - "shellina"

Фридрих не шел к польскому обозу целенаправленно. Он часто останавливался, обращался к солдатам, многих из которых помнил по именам. Заодно осматривал лагерь, отмечая мелкие недочеты и делая зарубки в памяти, чтобы позже попытаться эти недочеты исправить.

До телег, стоящих полукругом в самом центре лагеря оставалось пройти еще с четверть мили, когда раздался мощнейший взрыв. Телеги подпрыгнули, разбрасывая вокруг себя летящую во все стороны шрапнель. Вокруг быстро распространялось вырвавшееся на свободу пламя разгорающегося пожара. Крики, ржание коней потонули в очередном грохоте. Хоть Фридрих и находился довольно далеко от эпицентра, волна, покатившаяся по земле, сбила его с ног, а резкие, бьющие по ушам звуки на мгновение оглушили, не удержавшегося на ногах короля. К нему тут же бросились генералы, и уже через мгновение Винтерфельдт поднимал его, пытаясь отряхнуть с мундира грязь. Фридрих отмахнулся от него, с ужасом глядя на то, как весьма существенная часть его армии просто прекратила свое существование, даже не вступив в честный бой.

Вокруг уже вовсю суетились прибежавшие к месту трагедии другие полки, пытающиеся помочь раненным и найти выживших, а Фридрих все еще стоял, глядя в одну точку немигающим взглядом. Наконец, встряхнув головой, он сорвал с головы набитую землей треуголку и повернулся к Винтерфельдту.

— Ганс, пошли гонца в Ганновер, — буквально пролаял задыхающийся от ярости король. — Пускай передаст, что я согласен со всеми последствиями. И найдите мне этих поляков, или лжеполяков, кем бы эти твари не являлись! Я лично с них живьем шкуру снимать буду!

— Ну где же они? — Олег Груздев осадил нетерпеливо перебирающего под ним ногами жеребца. Когда раздался взрыв, привыкший к подобному на поле боя конь только уши прижал, больше ничем не выдавая своего беспокойства. Но сидящий на нес всадник нервничал и постепенно это чувство смутной тревоги начало передаваться верному коню. Олег же привстал на стременах, оглядывая доступное его взгляду пространство.

Он с большей частью своего небольшого отряда покинул расположение лагеря пруссаков уже несколько часов назад. Уходили по одному, стараясь не привлекать внимания. Сам же Груздев вел себя просто отвратительно вызывающе, отвлекая все внимание на себя, как солдат, так и офицеров. В последний же час он очень громко возмущался тем, что его держат, как какого-то преступника и наверняка не сообщили о благородном пане королю Фридриху, иначе чем можно объяснить то, что он так долго ждет встречи с королем, чтобы передать ему уже подарок польской августейшей семьи.

Его вопли так всех утомили, что пара офицеров отправилась спросить про скандального поляка, да так и не вернулась. И когда пан Шиманский сам изъявил желание найти ставку короля, чтобы испросить аудиенцию самостоятельно, окружающие его люди, смертельно уставшие за долгий и тяжелый переход, вздохнули с облегчением и даже не попытались его как-то задержать. Надо ли говорить, что ни в какую ставку Груздев не поехал, а изрядно попетляв по лагерю, уехал прочь, чтобы присоединиться к ожидающему его отряду. В лагере возле телег остались четверо солдат, которым предстояло сделать самое сложное.

Идея подорвать обоз, сделать из него огромную мину с чудовищным поражающим действием, родилась у Салтыкова в тот самый момент, когда он узнал о предательстве поляков. Все высшие офицеры прекрасно помнили, как на том поле, которое Великий князь назвал полигоном, где они испытывали новую гаубицу Данилова, этот самый Данилов на спор взорвал небольшой бочонок с порохом на расстоянии, подтянув к нему вымоченный в жиру шнур. Взрыв тогда произошел не слишком далеко от места, где располагался Петр Федорович, за что шутнику едва головенку не открутили, но сам принцип из-за этого конфуза прочно засел в памяти у принимавших участие в испытаниях офицеров.

И здесь им предстояло сделать нечто похожее. Самым трудным было проникнуть с заполненными шрапнелью телегами в лагерь прусской армии. Да впечатление у пруссаков оставить, что это поляки так сильно их пощипали и унизили, несмотря на все договоренности, которые существовали между королем Фридрихом и королевой Софией Августой. Не зря же Груздев горло рвал, все польские ругательства вспомнив, чтобы у последнего рядового все сомнения пропали.

— Где же они? — Олег поднес руку ко рту и вцепился в тыльную часть ладони зубами. Боль слегка отрезвила молодого офицера, который никак не мог заставить себя признать, что оставил людей в лагере врага на верную гибель.

— Бегут! — крик раздался совсем с другой стороны, не с той, с которой Груздев ожидал подрывников. Резко развернувшись в седле, из-за чего конь недовольно заржал и тряхнул головой, Олег увидел, как к ним бегут трое солдат в польской форме. Поравнявшись с ним, один из них, держась за бок и переводя дыхание через слово отрапортовал.

— Васильев подорвался. Слишком близко к телеге подошел. У него постоянно шнур гас, уже и пруссаки начали внимание на его метания обращать, так что он сделал вид, что что-то поправляет под рогожей, да и... — он махнул рукой, а потом размашисто перекрестился. — Упокой Господь душу его грешную. — Его примеру последовали все остальные. Немного помолчав, почтив память погибшего солдата, Груздев коротко приказал.

— По коням. Нас сейчас будут со всеми собаками искать, так что поспешим, ребятушки, авось сумеем уйти. — Пока к вернувшимся подводили коней, он негромко спросил. — Как все прошло?

— Хорошо пруссаков положило, много полегло, да еще больше раненных. Иной раз гаубицы такого урона не наносят.

— Вот только такие фокусы не чаще, чем раз в тысячу лет получаются, — невесело хмыкнул Груздев. — Был когда-то Троянский конь. Ну а мы польскую свинью подложили. И армии урон, да и короли между собой переругаются, пока истину выяснят. А чтобы как следует переругались, надо сделать так, чтобы нас не поймали, и продолжали на ясновельможных панов напраслину наводить.

И небольшой отряд под предводительством Олега Груздева, блестяще справившийся с возложенной на него миссией, поскакал в ту сторону, откуда шел навстречу прусской армии. Им предстоял сейчас длинный путь до Дрездена, который осложнялся еще и тем, что за ними вскоре будет вестись самая настоящая охота.

— Бог не выдаст, свинья не съест, — процедил про себя Груздев, переходя в галоп, что еще позволяла сделать не слишком раскисшая дорога.

Карета качнулась в очередной раз и остановилась. Именно отсутствие покачивания, к которому я уже начал привыкать, вырвало меня из сна, в который я погрузился, судя по потому, что день уже начал клониться к закату, несколько часов назад. Рядом всхрапнул Карл Александр Лотарингский, и сел прямо, протирая кулаками заспанные глаза.

— Где мы? — со сна его голос звучал хрипло.

— Понятия не имею, — я выглянул из окна кареты. — И потому, что я не вижу вокруг никакого намека на жилье, остановились мы просто посреди поля. Сейчас выясним, — и я несколько раз сильно стукнул кулаком по стенке, отделяющей нутро кареты от козел, на которых сидел кучер. — Эй, что происходит?

Дверь кареты тут же распахнулась, словно открывший ее Михайлов ждал, когда же я заору, оповещая всех на пару верст вокруг, что мы с его высочеством изволили проснуться.

— Ваше высочество, — Михайлова отодвинул Олсуфьев и принялся докладывать обстановку. — Ваше высочество, — он наклонил голову, приветствуя моего спутника, а затем снова повернулся ко мне. — Мы находимся неподалеку от Гадебуша. Если погода не испортится, то через пару дней достигнем Шверина.

— Я помню, что мы планировали остановиться в Гадебуше, — я невольно нахмурился. — Объясни нам, вот это точно Гадебуш? — и я ткнул в направлении окружающего нас поля.

— Нет, мы немного не доехали, — невозмутимо ответил Олсуфьев. — Нам навстречу движется карета в сопровождении троих всадников. Михайлову это показалось немного подозрительно, и он велел остановиться. Тем более, что мы обогнали ваши полки уже на трое суток и с вами не слишком много охраны.