Жизнь как цепочка обстоятельств (сборник) - Наталья Симонова

– Да что же мне делать? Я и сам не рад, но не могу ей отказать.

– Не знаю, что именно делать! А только знаю, что дело выеденного яйца не стоит. Можно, например, перенести переезд, можно попросить кого-то другого… Можно… вообще отлипнуть уже от тебя, перестать наконец трясти как грушу! Вот так я думаю! А тебе почему-то легче все время жертвовать мной ради нее – и никогда наоборот!

– Ну-у… ты не права, Алька… Ты не права. Она ж одна осталась! По моей вине, между прочим, по моей вине, – бормотал Андрей.

Они поссорились. Аля почти не разговаривала с Ширским весь вечер и на другой день была угрюма. Ее мучила тоска: опять она болезненно зависела от Андрея, ей его не хватало.

«С этим пора кончать, – решила. – Очень хорошо, что он не идет на банкет. Я должна вернуть себе нормальное самочувствие. Должна снова стать самодостаточной».

Игорь Сергеевич встретил ее в ординаторской.

– Надеюсь, позволите подвезти до ресторана?

– Конечно, – ответила Аля устало. – Я без машины и собираюсь сегодня напиться. – Почувствовав неуместность своей откровенности, она тут же поправилась: – Ну, то есть, естественно, хотела бы выпить с вами за наш договор. Повод такой… особенный…

– Отличный нахожу у вас настрой, Альбина Владимировна, – подхватил Былов. – Я тоже сегодня выпью с удовольствием. По этому случаю и шофера не отпускал. И знаете, – добавил, немного помявшись и, видимо, несколько развязнее, чем хотел: – Думал предложить это в ресторане, но лучше прямо сейчас: а не перестать ли нам отягощать отчествами имена друг друга? Что скажете?

– Пожалуй, – скучно согласилась Альбина. «Уж лучше сразу, – подумала желчно. – А то еще, чего доброго, станет предлагать брудершафт! И слог-то какой дурацкий: перестанем отягощать! И манеры эти незатейливые… А впрочем, что мне за дело до его манер! Он для меня только нужный человек – и все. Вот и пусть чудит».

Банкет в «Цветущей сакуре» оказался очень представительным. Собрался весь цвет «Эскулапа», прибыли лучшие люди из «Леды». Первые обязательные тосты за плодотворное и долговременное сотрудничество двух славнейших компаний прозвучали кратко и жизнерадостно. Руководство «Эскулапа» выразило признательность руководству «Леды» и лично Игорю Сергеевичу Былову, пожелав фирме неслыханного процветания. «Леда» рассыпалась в ответных любезностях, пожелав «Эскулапу» невиданного благоденствия. Выпили за здоровье присутствующих. Затем, как водится, – «за прекрасных дам!»…

Аля пила шампанское и все ждала, что накатит приятная легкость. Но легкость – не то что приятная, а никакая – все не накатывала.

– Что с вами? – прошептал Былов, давно наблюдавший за ней. – Такое лицо, будто вас сильно обидели. Аленька, забудьте вы обо всем, посмотрите, как люди веселятся.

Женщины давно уже смеялись в голос, мужчины распустили узлы галстуков. Аля обернулась к Былову – его взгляд был серьезным.

– Никто меня не обижал, с чего вы взяли? – отвечала, как могла убедительно. – Так что-то, устала. Пройдет.

Он поторопился сменить тему:

– А вот почему, – спросил навскидку, – суши едят все, а сакэ почти никто не пьет?

– Ну а что тут удивительного? – вяло реагировала Аля. – Для мужчин не достаточно крепко, для женщин пресно. А суши – в моде. Социальный протокол, знаете ли, здоровый образ жизни… Вот все и демонстрируют… – Она замолчала угрюмо. «Что со мной? – подумала. – Совсем разучилась держать удар». И, с хищной улыбкой взглянув на Былова, сказала: – Хочу мяса. И побольше!

– Похвально, – закивал Былов, радуясь, что хоть немного разговорил Альбину, подозвал официанта, сделал заказ. – Знаете, у вас такая мимика разнообразная! – заметил осторожно.

– Что-то не так? – спросила она, в общем зная ответ.

– О нет! Что вы! Все просто потрясающе! – заверил он и предложил, надеясь закрепить успех: – А может, водочки? Или коньячку?

– Плесните, – кивнула она.

Подержала коньяк во рту, проникаясь его жалящим вкусом, проглотила. Почувствовала, что тоска отпускает, подступает долгожданная легкость.

Игорь Сергеевич, который уже не казался противным, увлек Альбину в толпу танцующих. Двигался он, несмотря на плотность телосложения, на редкость воздушно.

– О! Как у вас получается! – удивлялась Аля. – Вы кажетесь… флегматичным, а танцуете легко, и музыку чувствуете удивительно.

– Все оттого, что в детстве был послушным мальчиком. И в то время как мои сверстники радовались жизни, гоняя мяч на футбольных площадках, я, горько им завидуя, занимался, по желанию мамы, бальными танцами и музицированием.

– Стало быть, права была мама, заставляя вас. Теперь об этом не жалеете?

– И да, и нет. Я, видите ли, в танцах ловок, а в жизни мешковат. И в детстве от этого натерпелся. У всего на свете есть и плюс, и минус.

– Всего-всего? – спросила Аля, думая о другом.

– Ну да.

– А если, например, любовь уходит? Что хорошего?

– Одна уйдет – другая явится на освободившееся место.

– А если кто-то умер? – ядовито поинтересовалась Альбина. – Один усоп – другой родился, да?

– Вот именно!

Але стало смешно, последние остатки уныния покинули ее. «Какой он все-таки забавный, – подумала про Игоря. – Ни с кем здесь сегодня мне не было бы так комфортно, как с ним».

Дома нетерпеливо ждал Андрей. На столе прохладно благоухал гигантский букет махровой сирени, который, по его расчетам, должен был привести к желанному миру. Никогда они не ссорились на целых два дня! Аля и сама устала от мрачной обстановки в семье и от души поцеловала мужа, но видно было, что обида на Андрея ушла не совсем.

– Ты войди в мое положение, Альк, – старался объяснить Ширский. – Это же я бросил Наташу! Ведь если женился, – значит взял на себя определенные обязательства, ну так ведь?

– Хм! – вставила Альбина скептически.

– Ну так, так! – продолжал Андрей. – Я взял на себя вроде бы ответственность за нее. Но теперь эти обязательства не в состоянии выполнить. И поэтому у меня очень сильное чувство вины, понимаешь? Ведь, что бы там ни было, а, в сущности, она не провинилась передо мной ничем, просто наш брак с самого начала был ошибкой. И теперь я хочу сделать для нее все, что в моих силах. Почти все, кроме любви и семьи, я, наверное, и могу для нее сделать. Ну хоть попытайся меня понять!

– Хочу напомнить, – категорично заявила Аля, – что я тоже оставила двух мужей и считаю это нормальным ходом вещей. Да, так бывает, не нами придумано. Брак, знаешь ли, – не тюрьма. И они оба не маленькие и без меня не пропадут.

Андрей вздохнул. Ему тяжело было говорить об этом, разговор затрагивал больную тему, грубо педалировал его виноватость.

– Ну… может… они не демонстрируют так свое одиночество…

– Вот именно, не демонстрируют, как некоторые! – перебила Альбина.

– …свою несчастливость, – болезненно морщась, договорил Андрей. – Наташка, понимаешь, она…

– Да бог с ней, – примирительно сказала Аля. – Еще не хватало полночи проговорить о твоей Наташке, как будто больше заняться нечем. Только, знаешь, будь я на ее месте – не нужна бы мне была твоя жалость.

«А что я, собственно, обижаюсь, – подумала она. – Если бы мне самой нужно было что-то делать или не делать – я ведь точно поступала бы по-своему, ни с чем и ни с кем не считаясь».

Утром позвонил Игорь, напомнил об уговоре попраздновать вдвоем. Еще недавно Альбина, пожалуй, отказалась бы, с шутками да посулами, в общем ничего не обещающими, но оставляющими надежду. Но теперь ее главным желанием было бороться с зависимостью, в которую погрузила ее любовь к великолепному Андрею Ширскому. Изменять любимому Аля не собиралась, но всей душой стремилась снова обрести самостоятельность, почувствовать отдельность себя от него. «Буду гулять допоздна», – твердо решила, собираясь. Но, еще издали увидев Игоря Сергеевича, ощутила… скуку. Ну да, скуку и замешательство. И, когда они уже сидели в «Якоре», ожидая своего заказа, опять испытала что-то похожее, вздохнула, сама не зная о чем, и, взглянув на часы, сказала:

– Вообще-то я не надолго.

Официанты работали как детали точного механизма, бесшумно и быстро, с балетной безупречностью двигались между столиками, бесстрастно улыбаясь. Но их профессиональная ненавязчивость искупалась настырной суетливостью скрипача, бродящего по залу в обнимку с неумолкающей скрипицей. В унисон беспокойному смычку, в унисон своей нервной руке и плечу, музыкант, мелко встряхивал кудрями и почти прижимался к столикам, заглядывая в глаза клиентам надрывно тоскующим глазом – собирал взносы от меломанов. Скука у Альбины перешла в злость, она сама себя не понимала. То ли ее злила назойливость тапера, то ли эта бессмысленная встреча с Быловым.