Жестокое перемирие - Александр Тамоников

– Так, парни, сторожите этого выскочку, а я отлучусь на пару минут, – сказал Андрей и ползком двинулся наверх.

Через минуту он уже лежал на опушке между бугорком и муравейником, в котором протекала оживленная жизнь. Склон холма густо зарос колосящимся мятликом. Панорама открывалась действительно живописная. Осень цвела всеми красками спектра, за исключением разве что синего. Возвышенность плавно перетекала в равнину. Справа по холму спускался лес и простирался далеко на юго-восток.

Из-за него как-то стеснительно выглядывало село, перед которым расположился погост. Темнели покосившиеся кресты, выделялись могилки, заросшие травой, невзрачные оградки. На кладбище, судя по его облику, давно никого не хоронили.

То, что обнаружил упрямый шкет Ванька, располагалось перед погостом, в нескольких шагах от леса. Видимо, раньше там был какой-то сарай с погребом, но к нынешнему времени от этой постройки осталось только основание. Доблестные украинские военные замаскировали его ветками, камуфляжной сеткой и на этом успокоились. Позицию для наблюдения они выбрали наихудшую.

«Лень-матушка, – подумал Андрей. – Зато в лес можно сбежать в случае опасности».

В лучах заходящего солнца показалось что-то буро-зеленое, блеснули окуляры бинокля. Андрей застыл. Вряд ли в данный момент он чем-то отличался от неживой природы. Прав пацан – какими бы ленивцами ни были эти вояки, а пройти мимо них незамеченными нереально. Он дождался, пока укроповский «смотрящий» слезет за бугор, и стал отползать назад.

– Ну, ты даешь, пацан! – заявил капитан, забравшись в ложбину. – Молодец, глазастый.

– То есть он может рассчитывать на дальнейшее сотрудничество с нами, так? – осведомился Костюк и одобрительно хмыкнул.

– Наш сумеречный гений, – добавил Дорофеев. – Берем в штат?

– Нет, приемным останется, – сказал Липник.

Парнишка неуверенно улыбнулся, утер рукавом соплю, сползающую с носа.

– Хорошо, парень, спасибо. Ты помог нам. – Упрямый ты, чтоб тебя!.. Ладно. – Командир решился. – Вот тебе правда. Мы ополченцы из Ломова, должны выйти в район Распадово, где находится батарея укропов, и уничтожить ее. Сам понимаешь, нет никакой гарантии, что мы выживем. Ты можешь довести нас до базы, если не струсишь и настолько хорошо знаком с местными лесами. Но в операции участвовать не будешь, тут у тебя действительно нос не дорос. Получаешь благодарность от командования и бегом бежишь до мамки, лады?

– Но в ополчении воюют такие же, как я!.. – пробубнил Иван и насупился.

– А мне до фени! – разозлился Андрей. – Эти парни гибнут на войне пачками именно потому, что ни хрена не умеют. Я бы их командирам за такие кадровые решения отрывал не только руки, но и головы. Точка. Доходим до Распадово и адью.

– Ладно, – отмахнулся Иван. – Дойдем до места, там посмотрим. Если реально все плохо будет, уйду до хаты.

Андрей почувствовал, что начинает краснеть. Ополченцы втихомолку ухмылялись, переглядывались. Приняли, называется, пополнение.

Налицо и потеря времени. Не за горами сумерки, полная тьма, а до базы еще не меньше семи километров. Эти клятые посты теперь будут понатыканы в самых непредсказуемых местах!

Командир провел краткий инструктаж. Мол, смещаемся к югу, спускаемся с холма по лесу, обходя дозор. Село тоже, по всей вероятности, придется обогнуть, но это будет ясно по обстановке.

Группа сместилась к югу на пару сотен метров и начала спускаться с возвышенности. Ополченцы двигались осторожно, замирали, сливались с деревьями, напрягали слух. Как они ни пытались углубиться в лес, но северная опушка все равно оказалась рядом.

В какой-то миг Андрей услышал голоса. Переговаривались украинские дозорные, потом прозвучал взрыв хохота. Окуленко знаком приказал своим бойцам замереть.

– Может, сделаем их, командир? – прошептал Голуб. – А то прикинь, мы убегаем от проблем, а потом нам придется возвращаться, чтобы их решать. Нападем, завалим вояк. До утра их не сменят, рация не работает, а нам не помешала бы украинская форма. Пусть даже три комплекта.

– Не отвлекаемся! – Андрей поморщился. – Уходим спокойно.

Но с этим не сложилось. Неуклюжий Костюк сделал неловкий шаг, и его нога оказалась зажатой в раздвоенной сухой ветке! Он непроизвольно вскрикнул, не удержал равновесия и повалился, учинив отчаянный треск и возню.

Сердце командира похолодело. Застыли ошеломленные товарищи. Солдаты на опушке прервали свою беседу. Там воцарилась тишина. Потом кто-то передернул затвор.

– Кто в лесу? – настороженно выкрикнул украинский боец. – А ну выходи оттуда!

Костюк отчаянно гримасничал, лежа на боку. Мол, я не виноват!

«А кто, дядя Вася тут крайний? Бегемот неуклюжий! – Андрей лихорадочно размышлял. – Атаковать? Прикинуться пеньками, сохранять интригу, ждать, пока на лес обрушится свинцовый ливень?»

Тут он обратил внимание, что Иван, присевший от неожиданности, вдруг начал оживленно жестикулировать, таращась ему в глаза. Такого языка Андрей не знал, но в принципе понял содержание «послания» и раздраженно мотнул головой. Давай, мол!

– Дяденьки, не стреляйте! Местный я, из Астахово, – закричал парень. – Не стреляйте! Упал я, больно очень. Грибы собираю.

– А ну выходи! – проорал солдат. – Посмотрим, что ты за груздь. Вылезай, говорю, а то стрелять буду!

Иван, хрустя ветками, выбрался из леса и жалобно заныл, что он не террорист, еще не дорос, а вот его старший брат служит в украинской армии. Дома мамка старенькая, а отец – подлец и горький пьяница. Денег нет, кормятся только грибами…

– Заткнись! – перебил его старший дозора. – А если ты грибник, то где твоя корзинка?

– Да вон в лесу. Я там упал, грибы рассыпались. Сходи да посмотри. – Иван усердно делал вид, что поранил ногу, растирал ее, морщился.

Сквозь дыры в листве было видно, как из ямы вылез бравый военный в камуфляже с бордово-черным шевроном на рукаве.

При виде эмблемы правых радикалов ополченцы выразительно переглянулись.

– Какая сексапильная униформа! – пробормотал Голуб.

Военный вальяжно подошел к пареньку, сделал вид, будто хотел ударить его в живот, но не стал и снисходительно засмеялся. Иван отшатнулся, подобострастно хихикнул.

Из ямы выбрались еще двое, встали на краю. Боец обыскал пацана, потом схватил его за шиворот и поволок на пост. Парень жалобно скулил, солдаты смеялись. Неизвестно, что они хотели с ним сделать, но, судя по отношению западенцев к жителям Донбасса, ничего хорошего. Остальные тоже спрыгнули вниз.

Андрей бросился из леса. За ним метнулись подчиненные. Он взлетел на бруствер, обрушил вниз поток глины, запутался в сетке, поволок ее за собой. Трое солдат вскинули головы, вылупились на него как на дьявола.

Пацан почуял свободу, просочился у бойца между ног и откатился к стенке ямы, обитой горбылем.

В каком-то надрывном, оглушительном молчании Андрей спрыгнул вниз. В одной руке нож с увесистой рукояткой, обтянутой резиной, в другой автомат, который теперь выполнял функцию холодного оружия. Мелькнула перекошенная харя. Он от всей души съездил по ней прикладом. Ножом не надо, одежонку можно попортить. Укроп завертелся, как юла, треснулся челюстью о деревянный бруствер.

На пост уже слетелись другие ополченцы, били солдат без всякой жалости. Те даже не сопротивлялись. Сработал фактор внезапности, да и численное превосходство было на стороне противника.

– Властью, данной мне Господом Богом!.. – утробно урчал Савельев, работая кулаками. – Получи, фашист, гранату! – Завершающим ударом в горло он опрокинул противника навзничь.

Третий с окровавленным лицом вырвался из клешней Липника, полез на бруствер, но получил оплеуху по загривку, да такую, что каска зазвенела, сполз обратно и резво перевернулся на сто восемьдесят. Перекошенное лицо парня было серым от ужаса, он судорожно елозил конечностями.

– Не поддаваться спокойствию, сохранять панику! – злобно прохрипел Савельев.

Липник наклонился над бойцом и двинул его по челюсти. Голова солдата задергалась, он отчаянно завыл.

– Что-то не так? – осведомился Липник. – Новые ощущения, незабываемый опыт. – Он двумя короткими, но мощными ударами выбил из бойца дух.

Бывшие милиционеры города Ломова драться умели.

Липник с тяжелым выдохом выпустил пар.

– Фу!.. Дайте сто грамм фронтовику.

– Злой ты, Серега, – посетовал Голуб, которому не удалось размяться.

– Это я еще добрый, – проворчал Липник, разминая пальцы отбитого кулака. – А злой, когда меня в пять утра поднимают. Вот попробуй когда-нибудь, узнаешь.

Из трех солдат лишь один подавал признаки жизни. Ему крупно повезло. Как ни странно, это оказался тот самый боец, которого обрабатывал Липник. Он издавал разбитым ртом щелкающие звуки, непроизвольно вздрагивал. Добивать его желающих не нашлось.