Во власти (не)любви (СИ) - Аваланж Матильда

— Погоди-ка, Милош, — осадил второй, приглядываясь к Джине. — Похоже, на этот раз Чижик притащил знатный трофей.

— Со всем моим почтением к нашей великой республике, — угодливо поклонился Марцин и пихнул Джину в сторону солдат. — Беглая чернавка была мною изловлена и доставлена куда следует. Между прочим, собиралась через границу перебраться, в самый, так сказать, последний момент я ее изловил.

Не веря тому, что все обрушилось в самый последний момент, когда она была так близка к свободе, Джина попятилась назад, но наткнулась спиной на одного из солдат. Мужчины в черной форме с автоматами наперевес будто в самом страшном сне окружили ее, и тогда отчаянье вернулось огромной штормовой волной, девятым валом, затопившим все изнутри.

Наверное, это глупо и это неправильно, но безнадежность была такой силы, что Джине показалось, словно жизнь ее кончена. Солдаты переговаривались, но их голоса доносились как сквозь вату.

— А точно не пестунья, а беглая юбка?

— Она… Я видел ее портрет, когда ориентировку на нее прислали. Красивая, стерва!

— Надо же, все искали юбочницу, а нашел ее Чиж! Надо его за это премировать! Реплика была откровенно издевательской, но Марцин тут же закивал:

— Вы уж премируйте, премируйте, ребятушки! Своих юбок нам иметь не положено, так мне талонами на посещение Женского дома, вот уж я б премного благодарен был. Чтоб это не один в месяц, а три или лучше четыре, а то, сами понимаете, хочется бабу-то! Ну, вам не понять, у вас, военных, завсегда талонов в изобилии… А может оно… Этого-того… А нельзя мне эту юбочку использовать? Я очень аккуратно и по-быстрому! Надо же ее проучить за то, что сбежать посмела!

Эти гадкие речи звучали где-то на периферии ее слышимости. В груди залег тяжкий-тяжкий камень, и у Джин никак не получалось вдохнуть.

Доведенная до крайней степени, она рвалась и брыкалась, но это сопротивление было курам на смех. Мужчины и посмеялись. А командир наставительно сказал:

— Ишь чего удумал, Чиж! Эту кралю мы с ребятами и сами б не прочь пустить по кругу, но от комиссара Кнедла четкое указание поступило — чтоб и волос с головы чернавки не упал. И за то, что сбежать посмела, да еще и пестунскую форму нацепила, ее сама пестунья Магда накажет примерно, чтоб другим юбочницам неповадно убегать было. А четыре талона для тебя, конечно, слишком жирно, Чижик, но насчет двух в месяц я договориться попробую… Четко сработал, молодчага!

ГЛАВА 15.

5 лет назад

Он хорошо запомнил время, когда пришла эта смс — семнадцать часов десять минут. Телефон мелодично пиликнул, но Вацлав, думая, что снова пишет дядя, не спешил брать его в руки и открывать только что полученное сообщение.

Вацлав Кнедл знал, чего хочет дядя Пий — его немедленного возвращения в Догму.

Это произошло. Величайшее событие в истории княжества, которое его дядя вместе со своими последователями готовили без малого десять лет. И его, Вацлава, родители тоже делали все для борьбы с действующим режимом, пока их не поймали и не расстреляли без суда и следствия по личному распоряжению князя Войцеха.

Взяв Вацлава под свое крыло, дядя Пий первым делом отправил его подальше от Асцаинского княжества и его госбезопасности, которая уже начала присматриваться к сыну изменников. Как только княжеская власть будет свергнута и установлена республика, которую возглавит дядя, Вацлав сможет возвратиться.

Видит бог, он хотел, ждал возвращения домой все пять лет, что проучился бок о бок с вампирами — странными, чужими, не принимающими его в свой кровавый круг на равных… Если уж на то пошло, он никогда не стремился в этот круг попасть.

И вот это случилось! Возвращение наконец-то стало возможным! Взволнованный, Вацлав как раз смотрел репортаж о перевороте с фрагментами выступления дяди по телевизору, когда сам Пий позвонил и велел срочно выезжать. Племянник как никогда сейчас нужен ему для строительства нового, справедливого государства. Вацлав ответил, что хочет доучиться в Академии Вампиров, ведь осталось всего полгода, а военное образование, которое он здесь получит, пригодится республике. Поначалу Пию этот ответ не понравился, но, немного подумав, он согласился с племянником и заявил, что через полгода Догма ждет его — место полномочного Комиссара дядя оставит за Вацлавом.

Если бы дядя Пий узнал истинную причину, по которой Вацлав хотел остаться в Академии Вампиров, то, скорее всего, подослал бы к нему наемных убийц. Он всегда говорил, что женщины — наглые, распутные, лицемерные твари, которым нельзя давать волю и никогда бы в жизни не простил Вацлаву то, что он отсрочил возвращение в родные пенаты из девушки…

Из-за девушки с золотисто-карими глазами и именем, которое обжигает сорокаградусной крепостью алкоголя. В этих глазах насмешка, в этом имени — можжевеловая ягода, фиалковый корень, ангелика и цедра апельсина.

С самой первой минуты, когда он оказался в аудитории и увидел ее — в откровенном блестящем платье и с дурацким пучком на голове, Вацлав знал, что она не для него. Красивая, избалованная, богатая, Джина Моранте была живым воплощением того, что ненавидел в женщинах его дядя Пий и ненависть к чему всегда прививал ему, Вацлаву.

Ее нужно было срочно возненавидеть, пока своей легкой походкой не вошла в его душу, не сжала его сердце тонкими изящными пальцами, пока не вольготно не обосновалась в каждом его сне, в каждой бредовой мечте, которую потом можно было вспоминать лишь со стыдом и наслаждением.

Джину Моранте нужно было возненавидеть. Но он не смог, и, как последний дурак, обрадовался совместному заданию, которое им дал профессор литературы Горанов. Знал ли он, какой пыткой это обернется?

Она не для него.

Вацлав повторял себе это тысячу раз, но лишь одно случайное касание тонкого шифона ее платья к кисти его руки, лишь едва уловленный лучистый, чуть сладковатый аромат ее цитрусовых духов, лишь узкая полоска черного кружева лифа, мелькнувшая в вырезе платья, когда она склонилась над книгой, лежащей на столе, сводили с ума. Он отдергивал руку, задерживал дыхание, закрывал глаза, но этот тайком увиденный кусочек черного кружева на алебастрово-белой коже стоял перед ним, будто наяву. Вацлав настолько в своих мыслях изучил этот узор, что мог повторить его на листе бумаги с закрытыми глазами. Лишь бы только не представлять, что было под ним…

Она не для него.

Вацлав с этим смирился. Он знал, что буквально на днях в его княжестве произойдет переворот, и, как они с дядей и договаривались, собирался вернуться сразу же после провозглашения Асцаина республикой. Эта мысль помогла взять себя в руки и смотреть на Джину Моранте почти спокойно.

Почти…

Даже когда она поднималась по лестнице и ее бедра, обтянутые платьем, оказались вровень с его лицом. Даже когда она споткнулась, и его бросило в жар от неловкого объятия, в котором Вацлав ее поймал. Даже когда он едва прикоснулся к изящной лодыжке, вынимая застрявший каблук из деревянного плена. Даже когда она, погруженная в присланную дядей Пием книгу, не задумываясь, опустилась на его кровать и рой самых запретных, самых преступных, самых бесстыжих желаний налетел на него.

Так просто — прямо в это мгновение. Сейчас. Откинуть покрывало и уложить ее на чистые белые простыни. Чтобы шелковистые волосы разметались по его подушке, которая бы впитала их аромат. Чтобы платье задралось, чтобы увидеть ее черное кружевное белье, которое снилось Вацлаву в каждом своем сне… Наконец, увидеть и снять с нее, а потом… Нечеловеческим усилием воли ему удалось остановиться и отогнать эти проклятые неотступные мысли, спросить ее про чай, кофе…

Когда Джина ушла, в комнате остался ее нежный ненавязчивый запах, от которого кружилась голова. Вацлав знал — ему надо сейчас, сию же секунду сделать что-то, иначе он просто не выдержит и бросится за ней вдогонку. И тогда он сел за стол и написал Джине, только что вышедшей за дверь, письмо. Такое бесстыдно- откровенное, какое никогда в жизни не решился бы отправить.