Советская система: к открытому обществу - Джордж Сорос

Не Может быть сомнений, что национальные движения в эпоху Горбачева показали сначала свое доброе лицо. Они породили народные фронты, которые стали определять политическую жизнь в большинстве республик. Народные фронты образовали альянс -

Межрегиональную группу, которая фактически стала парламентской оппозицией, пробивающей гораздо более радикальные реформы (в советской парадигме – левые, правые – в западной терминологии). На пике Нагорно-Карабахского конфликта, когда Горбачев издал ультиматум, грозящий ввести войска, чтобы снять экономическую блокаду Армении, Межрегиональная труппа смогла организовать перемирие.

Но национальные движения становились все более и более радикальными и озлобленными. Наверное, самое тревожное – это подъем российского национализма, который по сравнению с другими республиками совершенно явно находится на правом крыле политического спектра. Он имеет очень сильную тред-юнионистскую, эгалитарную окраску. Он враждебно настроен по отношению к кооперативам и другим предпринимателям, считает, что русских одурачили этим «общим делом коммунизма», что они вынесли на себе самую большую тяжесть, а все остальные республики живут за счет России. Он противостоит всем иностранным, космополитическим влияниям, и. похоже, определенная часть бюрократии поддерживает его. Рост его влияния был потрясающим. Во время мартовских 1989 года выборов он еще не существовал, и все кандидаты. поддерживаемые «Памятью» (экстремистской организацией). потерпели поражение. Теперь же считают, что правое крыло в России по силе сравнялось с левым. Что-то похожее происходит и в Азербайджане, где Народный фронт, похоже, раскололся и появилась радикальная правая группировка, которая начала напала на пограничные посты и провоцировать кровопролитные столкновения с военными.

Национализм в Прибалтике имеет совершенно другой характер, чем на Кавказе и в Средней Азии. Украина – это еще одна, отличная от других ситуация. Лидеры украинского национального движения в Киеве – художники и интеллектуалы. А столица Западной Украины – Львов – населена людьми, которые после войны заняли квартиры депортированных, бежавших и репрессированных поляков. Национализм принимает более экстремистские формы во Львове, чем в Киеве.

Но, мне кажется, между двумя лицами национализма существует более любопытная историческая связь. Мне кажется, что национализм развивается по той же модели бума/спада, как и экономическая реформа, и в значительной мере по той же причине. Именно неспособность доброго, образца 1848 года, национализма принести позитивные результаты и вызывает непременно радикализацию движения. Экстремисты оттесняют в сторону художников и интеллектуалов.

Национальные движения с экономическими процессами связывает фактор неудачи. Если бы национальные движения принесли положительные результаты, они сохранили бы свое кроткое лицо. И если бы перестройка удовлетворила национальные устремления, у нее был бы шанс на успех. Прибалтийские республики требуют независимости. Одним из важнейших пунктов этого требования является наличие собственной валюты. Но пока остальной Советский Союз не имеет валюты, которая выполняла бы функции денег, введение настоящих денег в одной части страны вызовет серьезный подрыв отношений с остальным Советским Союзом. Именно потому, что этот подрыв и экономически и политически неприемлем, не может быть выполнено требование автономии. Если бы Советский Союз имел реальную валюту, законные желания Прибалтики могли бы быть удовлетворены и перестройка могла бы двигаться вперед, хотя и с различной скоростью в различных регионах страны. Это, возможно, единственная надежда для перестройки хоть как-то продвинуться. К сожалению. Советский Союз не в состоянии превратить рубль в реальную валюту. Этого нельзя достичь в приказном порядке.

Я хотел бы подчеркнуть, что нет ничего неизбежного в модели бума/спада. Она просто представляет линию наименьшего сопротивления, путь, по которому вероятнее всего будут разворачиваться события. Если сопротивление будет достаточно сильным, линию можно разорвать в любом месте. Прерывистость присуща рефлексивным моделям – в противном случае тенденция, катящаяся под уклон, так и катилась бы вечно, ускоряясь в соответствии с физическими законами. При нормальном ходе событий тенденция должна зайти довольно далеко, пока соберутся достаточные силы, чтобы выровнять уклон. Но тенденции могу! быть остановлены в любой момент, особенно если в игру вступают экзогенные (внешние) силы. Откуда же могут исходить эти силы? По-моему, только с Запада.

Я постараюсь быть более конкретным и обозначить возможный путь линии наименьшего сопротивления. Не стоит и говорить, что это только одна из многих возможностей, которая – так уж случилось – более вероятностна, чем остальные, о чем свидетельствуют факты, которыми мы сегодня владеем. Но по мере развития событий расклад может поменяться. Таким образом, мое предсказание не обладает исторической неизбежностью.

Сегодня явно проявляются две линии конфликта. Одна линия – между требованиями автономии и независимости в республиках и желанием центра сохранить целостность Союза. Другая – между левой ориентацией народных фронтов в республиках и нарастающей правой ориентацией России. Вог как может разрешиться драма.

По-моему, центр не сможет противостоять требованиям республик. Своими действиями в ходе армянско-азербайджанского конфликта Горбачев продемонстрировал, что он не хочет применять силу. Это обозначило поворот от режима террора к эпохе уговоров. Горбачев – мастер убеждать, но слова бессильны против законных требований народа. Горбачев побил все рекорды, бесчисленное количество раз повторив, что Советский Союз не может санкционировать независимость Прибалтийских республик. Это сделало его позицию уязвимой. Какой бы компромисс он ни выработал, это все равно неизбежно приведет к дальнейшему ослаблению центральной власти. На мой взгляд, положение Горбачева более шатко в Прибалтике, чем в Азербайджане и в других азиатских республиках. В Азии он может применить силу, в Прибалтике – нет. Даже если его сменит на посту консерватор. Советскую власть не удастся удержать силой, потому что армия ненадежна. Сегодня в Советском Союзе просто недостаточно сил, чтобы уговорить Прибалтику подчиняться. Какой консерватор захочет взять власть, если он не может применить силу? Таким образом, положение Горбачева более устойчиво, чем может показаться; только власть, которую дает этот пост, может ослабляться. Ослабление центральной власти просто ускорит процесс дезинтеграции. Уход Горбачева завершит этот процесс. Невозможно предсказать, как далеко зайдет этот процесс, но распад Советского Союза очень вероятен. В конце концов, после краха царизма Российская империя тоже развалилась.

Чем более независимыми становятся республики, составляющие Союз, тем более вероятно то. что реакционный националистический режим захватит власть в РСФСР. Подобный режим питается вековой антизападной и антисемитской интеллектуальной традицией. Не случайна схожесть его с нацизмом. У них общие философские корни[20] и общее чувство национального унижения, обиды, которое будет стимулировать экспансионистскую политику. Принимая во внимание широкое размещение атомною оружия, трудно удержаться от вывода, что новый русский националистический режим будет представлять большую опасность для мира, чем когда-либо Советский Союз. Пока ему удавалось удерживаться в роли сверхдержавы, контролирующей весь мир, он очень осторожно действовал, потому что осознавал свою уязвимость. Новый режим будет пытаться показать себя, доказать свою состоятельность, и единственным средством в его распоряжении будет военная сила. К счастью, атомные арсеналы становятся бесполезными с течением времени (это связано со временем полураспада трития), поэтому угроза будет скорее региональной, чем глобальной.

Совершенно не обязательно, что события развернутся именно таким образом, но, если ничего не будет предпринято, чтобы предотвратить это, вполне вероятно, что так все и произойдет. Что должен делать Запад в этой ситуации? Это вопрос, к которому я обращусь в следующей главе.

Глава V. Европа как открытая система

Мой анализ, основанный на принципах рефлексивных изменений, привел меня к глубоко пессимистическим выводам. Такое впечатление, что, будучи предоставлен самому себе. Советский Союз не сможет превратиться в открытое общество. Я пришел к этому выводу, несмотря на свой собственный постулат о том, что Горбачев считает превращение Советского Союза в открытое общество своей наипервейшей задачей, которая превалирует над всеми другими целями и задачами, включая его собственное выживание, не говоря уже о выживании всей советской империи. Получается, что вывод противоречит моей теоретической схеме, которая открытое и закрытое общества представляет как две взаимодополняющие альтернативы.