Завтрак палача - Андрей Бинев

Я ничего в их запутанной политической истории не понимаю, хотя по линии матушки происхожу как раз почти из того же народа. Как предки матери очутились за Уралом, в Сибири, я теперь знаю… Их туда сослали нищета и власть, душившая все, до чего дотягивались ее лапы.

Моя мать, от которой ушел мой отец почти сразу после того, как привез ее в Сан-Паулу, не решилась возвращаться в холодную Сибирь. Может, из-за меня? Из-за младенца-мулата, которому нет места в Сибири? Мать кое-как устроилась на работу официанткой в ресторане одного старого еврея, бог знает какими силами когда-то заброшенного в Бразилию, и надолго стала его любовницей. Вот ведь и он не захотел возвращаться в Палестину, а ведь тогда там уже был Израиль, новое государство.

Да бог с ним, евреем, но почему все-таки мать, страдавшая от безденежья в Бразилии, не пожелала вернуться к себе? Возможно, по той же причине, что и древние князья когда-то решили остаться на новых тогда владимирских, суздальских, ростовских и московских землях и даже сговорились с очередными варварами о взимании дани со своей древней родины, что крайне возмущало молодого историка. Может быть, они были обижены на землю предков? Или же именно так мстили ей, а заодно и самим себе.

Если бы не примеры из жизни моей семьи, разумеется, неизмеримо малые по масштабам, я бы не понял и того, что так сердило ученого историка Богатого и его очаровательную женушку Олесю.

Это как представить себе форму земли по маленькому, забавному глобусу. У меня был такой. Я на нем в детстве разрисовывал Сибирь. Вклеивал туда картинки с изображением медведей, в основном почему-то белых. Тоже ведь свою теорию выдумывал! Мне даже казалось, что все люди, живущие там, по большей части чернокожие, мулаты, индейцы или креолы. То есть все так, как у нас. Ведь снежно-белокожей в нашем крошечном квартале в Сан-Паулу была лишь моя мама. А почему иначе должно быть в Сибири?

Каждый видит мир таким, какой ему дорог. В этом беда человечества, потому что для всякого дорого что-то одно, а остальное враждебно. Лишь наивное детство позволяет смириться с чужими фантазиями, а в зрелости разрешить тлеющий годами конфликт возможно только силой. Отсюда и войны, и завоевания, и захваты земель, и присоединение обширных территорий всеми правдами и неправдами.

Вот, скажем, Гитлер, этот ополоумевший упырь. Он с чего начал? С аншлюса Австрии, с присоединения Судетов… А дальше его понесло, как пьяного матроса в чужом порту. Он уже сам не знал, где палуба его шхуны, а где чужая портовая земля и чужие корабли. Ну и что из этого вышло? Матросу бы просто морду набили, а тут дело другое, тут масштабы! Вот где, например, теперь Пруссия? У Польши, у России и даже у Литвы. Нужны ли были все эти маневры, если в результате их у твоей страны отняли даже то, что ей всегда принадлежало?

А сколько народу угробил, в том числе свой собственный! Сколько же гениев, сколько талантов не появилось на свет, так как от мертвых не то что гении, вообще ничего не родится! Это все потому, что его больные фантазии, да и вообще фантазии всяких масштабных скандалистов, не ограничиваются школьным глобусом, а расползаются, как вирусы, по земному шару. Прямо по живому!

Семья Богатых была уже давно зрелой, когда в их огромной стране все в очередной раз перевернулось и в конце концов расползлось по швам.

Историк Богатый продолжал уже официально развивать свою бескомпромиссную теорию независимости, а его жена Олеся принялась выступать сначала на небольших квартальных собраниях, потом на городских митингах, а дальше с республиканских трибун — с его далеко идущими тезисами. Жаждущая бури толпа подхватила ее на руки и радостно понесла во мглу будущего. Толпе-то казалось, что погода как раз очень ясная и дорога хорошо видна, каждая ее песчинка высвечивается и отражает свет солнца. Очень коварная иллюзия зрения! Большой обман. Незрячий должен знать, что он незрячий, и сообщать об этом стуком палочки по мостовой, иначе за ним доверчиво пойдут толпы других несчастных слепцов. Куда они придут? А главное, зачем?

Во мне тихо кипят и булькают горькие мамины обиды. А обижаться ей надо было на себя. Она умерла совсем недавно от рака матки. Просто тихо угасла. А когда умирала, велела мне искать в жизни надежную платформу по размеру моей же задницы, не больше и не меньше. Чтобы можно было на ней усидеть до смерти. Она опоздала с этими своими советами. Да и кто прислушивается к советам родителей…

Впрочем, вся эта философия нашей Олесе Богатой не очень-то и подходила. Ее место занял холодный математический расчет, складывающийся из упрямых цифр о годовых объемах добываемой электроэнергии, угля, о наполняемости труб, по которым с востока на запад через святые земли ее «независимой» державы идут газ и нефть.

Этим или чем-то таким же приземленным и расчетливым обычно и заканчиваются все добрые сказки. То есть этим они прерываются. Гасится свет, и на самом интересном месте строгий родитель приказывает закрыть глазки и спать до утра.

Страна крепко заснула, зато бывшая учительница Олеся Богатая неусыпно бодрствовала. Тут возле нее появился решительный мужчина (нет, вы не подумайте, не в интимном смысле, исключительно в общественном), который сколотил патриотическую партию и втянул в нее Олесю. Как раз в это время объявились решительные гонцы с запада и с востока. Восточные ребята платили деньги одной части общества, в основном страдающей от тоски по неясному прошлому, а западные сорили деньгами в другой части общества, с не меньшим отчаянием тоскующей по столь же неясному будущему.

Те и другие похожи друг на друга, как уши на одной голове. Только одно ухо всегда обернуто к западу, а другое — к востоку. Звук с обеих сторон попадает в «среднее» ухо, то есть в голову. Выбивается искра, которая бьет в мозг. В нормальном организме все сбалансированно, потому что в нем работает мозг, переваривающий «звуки». А в организме, в котором мозг ворочается лишь вполсилы или даже вообще дремлет, случаются коллапсы, подвергающие смертельной опасности все тело вместе с ушами.

К чести Олеси, ее мозг в то время работал достаточно эффективно, потому что она быстро сообразила, что собирать урожай можно на любом Поле чудес, в которое вкапываются золотые. И не важно, каким ветром принесены эти золотые — западным или восточным. Решительный мужчина, который прослыл главным патриотом, после шумного, продолжительного скандала на главных площадях древней столицы выскочил на самый верх и протянул ей руку. Она ухватилась за нее, подтянулась, и вот они уже вместе.

Восточные же ребята избрали себе собственного партнера из местных. Тот, правда, оказался парнем с греховным прошлым. Тут очень кстати для его поддержки тоже была создана партия, объединившая некоторые центральные, но в основном восточные территории нового государства.

Одни орали до чертей в глазах, что мир оранжевый, как заходящее солнце, а другие, до тех же чертей, — что он кроваво-красный, как утренняя заря. Первых прозвали «оранжевыми» революционерами (с ними как раз и была наша Олеся), а вторых, по привычке, — красными. С этими был тот сомнительный тип с уголовной биографией.

Столкнулись лбами толпы возбужденного народа, несущие впереди себя свои святые иконы, хоругви и знамена. Было ощущение безумного марша сомнамбул, а поводырями у них стали вполне зрячие и совсем не глупые парни и одна хорошенькая девчонка.

По трубам с востока на запад по-прежнему текли газ и нефть. Олеся Богатая, как многие говорили (может и врали!), якобы вовремя сообразила, что в трубы можно ввинтить собственные краники. Чем больше был объем газа и нефти по главной трубе, тем эффективнее капал краник в ее личное корытце.

Вот так святая теория независимости стала очень для многих разрушительной практикой зависти и зависимости. А зависть — это всегда зависимость. Как бы она ни рядилась. Зависимость от амбиций, от чистогана, от чувства мести, от алчности и от прочей вредной муры. Кстати, в русском языке «зависть» и «зависимость» имеют даже как будто один корень. Во всяком случае, слова очень похожи.

Обе стороны руководствовались именно этим чувством как в отношении друг друга, так и внутри своих шумных обществ. Но кроме этого, было и кое-что похуже: святая, почти искренняя уверенность в своей непогрешимости и даже в избранности. Для таких уже нет ограничений, нет стыда, нет суда.

Человек думает, он бог, по крайней мере, его вечный белый ангел, а на самом деле он — дырявый сосуд, куда наливает свои помои черный сатана. Сатана же многолик. Он ведь и с запада заходит, и с востока. Вранье, что человек не может его распознать! Не хочет! Потому что тогда придется от многого отказаться. А человек ведь уже привык к этому «многому». Человек смертен, а сатана вечен. В этом наша главная трагедия! Мы приходим и уходим, а он остается. Ждет нас, новых, лживых и алчных.