Спасти Каппеля! Под бело-зеленым знаменем - Герман Романов

— Вы можете мне ответить на один вопрос, Федор Артурович?

— На любой, ваше превосходительство. — Старик сверкнул глазами. Ермаков крякнул — в голосе Келлера не было скрытой издевки при таком обращении к полковнику, как у других царских «воевод». Титуловать его таким тоном могли только адмиралы, Колчак и Смирнов, да престарелый казачий генерал Катанаев, намыкавшийся в эвакуации. И еще атаман Оглоблин, но тот на войне с немцами полковником был.

— Служить под вашим началом для меня, как и для многих других офицеров, будет великой честью. Вы генерал от кавалерии, одно из легендарных имен русской армии! И потому мне непонятен ваш отказ Петру Васильевичу Вологодскому! Извините великодушно, но и я сейчас обращаюсь к вам с покорной просьбой возглавить армию.

— Прошу простить, ваше превосходительство, но я отказываюсь. И попрошу вас, Константин Иванович, не возвращаться к этой теме.

— Но почему, Федор Артурович? — Ермаков не справился с удивлением, ведь и Артемьев, Ханжин и многие другие генералы вели себя совсем иначе.

С руками бы вырвали назначение, а тут такой резкий отказ.

— Вам знакома одна поговорка, ваше превосходительство? Что коней на переправе не меняют. Тем более не заменяют их старыми клячами!

— Федор Артурович! — Ермаков ошалел от слов Келлера. И только смог возмущенно прошипеть, ошарашенно взирая на ухмыльнувшегося генерала. Тот, словно не заметив изумления своего молодого собеседника от такой прямоты, продолжал чеканить слова, блестя юношескими глазами.

— Когда началась война с германцами, наши генералы зачастую не знали, что делать с пулеметами и пушками. А сейчас бой ведут бронепоезда, аэропланы, блиндированные автомобили и танки. Я внимательно вас слушал, а потому представил, что произошло бы с кавалерийской дивизией, будь она атакована тремя десятками аэропланов. Массированная воздушно-штурмовая атака, как вы говорили…

Келлер остановился, прикрыв веки, беззвучно пошевелил губами, будто смакуя услышанный от Арчегова термин. В такт мыслям покачал головой.

— Страшное дело… Война меняется до неузнаваемости. Тут не переучиваться, тут заново учиться надо. Нет, Константин Иванович, мне, старику, этого сейчас не потянуть. А раз вы и знаете войну по-новому, и, главное, умеете так воевать, — Келлер обвел взглядом трофейный салон, на стенке которого был нарисован чешский флажок, — вам и карты в руки. А я помогать буду. Как говорится, на подхвате. Вот так-то, ваше превосходительство, и иначе нельзя, в этом я убежден, и не только я один…

Вот, значит, как! Теперь Ермаков был убежден, что Келлер имел приватный разговор на эту тему не только с Вологодским, но и с Колчаком. И те не только смогли убедить генерала, но и заочно сделать его сторонником молодого командующего. И что старик постоянно употреблял «ваше превосходительство», стараясь не переходить на имя-отчество, в этом случае имело обоснование. Демонстрируя такое обращение перед всеми, старый граф не только укреплял его авторитет, но и приручал его самого к мысли, что иного он на должности командующего не видит.

«А ведь он меня своим именем, как щитом прикрывает. Ведь каппелевцы супротив шипеть будут — не может быть молодой полковник Арчегов, выскочка, главкомом. А раз у него в замах граф Келлер, полный генерал, к тому же полностью поддерживающий, то пересуды разом утихнут. Против такого имени, как говорится, не попляшешь!»

Ермаков отвлекся от раздумий и бросил короткий взгляд на генерала. Старик в ответ блеснул глазами, вроде как усмехнулся, и этого Косте хватило, чтобы понять, что графу все его затаенные мысли видны, будто облачко летним днем на голубом небушке. Да что говорить, он все зубы съел на службе, и если Колчак в отцы годится, то этот в деды. Хитрить перед ним бесполезно, и для дела вредно, ведь помочь Келлер может изрядно. Недаром говорят, что старый конь борозды не портит.

— Хорошо, граф, — подытожил Ермаков. — У нас есть еще дней пять, чтобы натаскать авангард, а вам наладить взаимодействие между частями. С офицерами бронепоездов и десантно-штурмового батальона я вас сегодня познакомлю. С пехотой и казаками завтра учения. Посмотрите на тактику…

— Есть, ваше превосходительство, — коротко отозвался Келлер.

— Я приказал собрать все старые аэропланы, потому послезавтра надо провести учения с участием пяти самолетов. Пилотам тоже предстоит многому научиться. И еще одно — вы не только мой заместитель и командующий авангардом. Вы сами блестящий кавалерийский генерал. А потому приказываю вам немедленно подтянуть казаков, другой конницы у нас нет. Атаман Оглоблин окажет вам всю помощь, которая потребуется.

— Есть, ваше превосходительство.

— Через неделю железную дорогу полностью очистят, ее берут под охрану роты государственной стражи и «шпалированные» бронепоезда. Вы же эти дни только натаскиваете свои части, их еще готовить и готовить. Нужно время, но что делать, если его нет. И как только путь будет полностью свободен, тогда с бронепоездами и десантом вы совершите молниеносный бросок к Красноярску…

Давненько Генрих Шульц не испытывал такого душевного наслаждения, как за эти две недели. И как давно было то постоянное чувство унижения и беззащитности, когда любой из этих сумасшедших русских мог запросто убить его. Когда от местных бауэров немец чаще получал не обесцененную бумажку с двуглавым орлом, а кусок черствого хлеба.

И все изменилось в одночасье, когда он послушал этого русского генерала, что носил офицерские погоны, и предложил ему в залог свое наградное оружие. Да и не только это — устав от революционного безобразия, Генрих увидел, что русские опамятовались от безумия, и стали наводить порядок и дисциплину. И пусть было им далеко до родного сердцу Шульца орднунга, но на станциях стали прибираться, вагоны тщательно прибирать, а путейцы снова начали уважать власть.

Именно эти долгожданные перемены и подтолкнули Шульца к тому, от чего раньше он отбрыкивался. Оказавшись снова на службе, ощутив на плечах жесткость погон, Генрих почувствовал, что словно переродился. И этот бой с чехами, что алчно присвоили не только тысячи вагонов русского добра, но и нагло оторвали большой кусок милой сердцу Германии — Судеты.

И той ночью, сражаясь с ними, слыша, как свистят над головой пули, видя, как твой снаряд сносит вражескую пушку за секунду до ее ответного выстрела, он сражался не только за русских, но и за Германию. А вместе с ним дрались и три десятка немцев, воевали умело и расчетливо…

— Генрих, ты чего задумался?!

Тычок в бок вывел Шульца из воспоминаний. И первым делом он скосил глазом на грудь, еще раз полюбовавшись на серебряный крестик на колодке из чередующихся оранжевых и черных полосок. Русскую боевую награду — Георгиевский крест, что аналогичен Железному кресту 2-го класса, час назад ему вручил сам командующий флотом, контр-адмирал Смирнов. Да еще в присутствии бывшего Верховного правителя, вице-адмирала Колчака, с горящими глазами и усталым лицом. Такого же креста вместе с ним были удостоены многие немцы — матросы и стрелки, а обер-лейтенант Кноппе получил зеленый сибирский крест — редчайшую награду.

Шульц был очень рад, даже если бы дело ограничилось этим, но русские еще выдали по десять маленьких золотых кругляшков, их полуимпериалов. Огромная по нынешним временам сумма, Генрих был просто ошарашен — целая сотня золотых довоенных марок, в нынешней Германии можно чувствовать себя Крезом…

— Зволле, ты чего в окно уставился. Все не можешь со своей лоханкой попрощаться?! — Зычный голос кого-то из гренадер снова вывел Шульца из приятных воспоминаний. Он поднялся с лавки и подошел к оттаявшему окну вагона. И пусть третий класс, но немцам он показался настоящей роскошью. Вагон жарко натопили и навели самый настоящий порядок, как на императорской яхте «Гогенцоллерн».

Далеко на «вилке» грозно высился бортами ледокол «Ангара». А вот за ним, полностью спрятавшись за корпусом, высунул мачту его «Кругобайкалец». И невольно в горле запершил комок — первый раз в жизни Генрих не хотел покидать корабль, который за эти дни стал его вторым домом. Но приказ есть приказ, и теперь лежит дорога в дальний город Владивосток, где ему предстоит служить на русском вспомогательном крейсере.

Признаться честно, и Генрих, и его матросы втайне надеялись, что всю зиму простоят в Мысовой, ничего не делая, только отдыхая, ведь Байкал затянется льдом. Но русские научились считать денежки, и вот они едут в вагоне. С ними адмиралы и какой-то генерал из Иркутска. Пронырливый Зволле уже выяснил, что того назначили командующим округом в Приморье.

Сейчас Шульц предвкушал дальнее путешествие в роскошном вагоне, он побывает в загадочном Китае и получит незабываемые впечатления. Потому что сейчас у него, как говорят русские, в кармане не блоха на аркане, а самые настоящие золотые, ох и кутнет он. Найдет настоящий немецкий ресторан, закажет сосиски, рюмку шнапса и кружку, нет, он закажет целых две кружки пива с белоснежной пеной. Нет, кутить, так кутить, будет еще гороховый суп с гренками и еще одна рюмка шнапса…