Агитбригада (СИ) - Фонд А.

— Прекрати! Не паясничай! — закричала Клара.

— Клара, — тихо сказал я, — ну включи мозги. Ты же умная девушка. Сама подумай, разве такое бывает?

— Но ведь было! — не сдавалась Клара.

— Да всё просто, — устало вздохнул я, — Зубатов полез в торбу с харчами. Барсик его расцарапал за это. Ты же сама знаешь, что мы с ним голодаем. Мои зарплатные деньги идут сразу на счета школы, своих продуктов у меня нету. Один раз Гудков дал мелочь, так хватило на каравай черствого хлеба и кусочек старого сала. Ещё один раз мы позавчера на ужине в сельсовете были, так я полпирога на утро взял и немного рыбы. Здесь же, у вас, не кормят. Конечно, когда Зубатов полез в торбу, Барсик решил, что он хочет отобрать последние харчи. Ну и защищал еду как умел. Коты же хищные животные, сама знаешь. Тем более он всегда голодный. А, может, Зубатов и побил его. С него станется…

— А воробьи? — уже менее уверенно сказала Клара, плечи её поникли.

— Воробьи стайные птицы. Обожрались чего-то, перелетали и случайно оказались над Зубатовым. Они же не соображают, где можно гадить, а где нет. Сдается мне овёс тот протравленный был.

— Наверное… — задумчиво протянула Клара и вдруг без перехода спросила, — А где плащ?

Чёрт, о плаще я совсем забыл.

— Клара, — умирающим голосом сказал я, чтобы отвлечь её от ненужных мыслей, — ты можешь меня за лоб потрогать, температуры нету? Что-то плохо мне, трясет аж всего.

Клара протянула руку…

— Ого! — сказала она. — Да ты же горишь весь!

Буквально через каких-то полчаса-час я уже лежал в жарко натопленном помещении (Клара сгоняла Жоржика и Гришку за дровами и велела натопить), укрытый тремя одеялами (натащила изо всех фургонов) и Клара, осторожно поддерживая мою голову, своими руками поила меня горячим липовым чаем с мёдом и малиновым вареньем. Из ложечки, чтобы я не обжегся.

Красота. Всегда бы так. Даже моя бывшая супруга за мной так никогда не ухаживала.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Клара тревожным голосом.

— Уже лучше, — прохрипел я.

— Я сказала Жоржу, он скоро кипятка из нашего дома принесет, мы тебе сразу ноги попарим. С горчицей. До утра должно отпустить.

— Клара, — сказал я восхищённо, — ты — лучшая из всех женщин в этом мире! Я на тебе женюсь! Когда вырасту…

Крала зарделась и смущённо засмеялась. Мой неуклюжий комплемент ей явно понравился.

После всех манипуляций я с трудом отправил Клару, у которой материнский инстинкт встал на дыбы, к себе домой, уверив её раз пятнадцать или двадцать, что до утра ничего со мной случиться не может, что я буду спать, и если вдруг что — то я её обязательно разбужу. И да, чай я попью. И да, мёд тоже через час съем. И раскрываться нет, не буду. И да, дрова сам подкину.

Фух, наконец, она ушла, и я остался один.

Ну как один — рядом на кровати спал обнаглевший Барсик. После того, как я сказал Кларе, что мы голодаем, она развила бурную деятельность: и если меня она вконец залечила, то Барсика закормила и затискала. И теперь эта шарикообразная скотина валялся на мой постели, отжав у меня лучшую часть, и урчал как трактор.

Я задумался: таких, как Клара, женщин я хорошо знал ещё по моей прошлой жизни. Очень неоднозначный женский тип. С виду суровые, скучные ледышки, на самом деле эти женщины глубоко несчастны внутри — их биологические часы, нереализованное материнство, хроническое одиночество, чувство собственной ненужности и молчаливо-насмешливое осуждение окружающих — всё это формирует у них сложный, порой даже язвительный и вздорный характер. С такими женщинами очень непросто общаться, у них постоянные перепады настроения, подозрительность, они как ёжики, постоянно ждут подвоха. А на самом деле они очень добрые, нужно только быть с ними хоть капельку по-человечески. И самое грустное, что такие «синие чулки» обязательно норовят влюбиться в самого недоступного нарцисса, который есть поблизости. Чтобы потом страдать. Вот и Клара безответно и горячо любит Зубатова, а он это давно просёк, вот и пользуется.

Я вздохнул. Обещал Кларе выпить ещё чаю с мёдом. Она-то не узнает, но не хотелось обманывать хорошего человека. Да и мне лечиться надо.

Кряхтя, я пододвинулся ближе к печи и налил из закопчённого чайника уже заваренный липовый настой в кружку. Добавил туда три ложки мёда и принялся помешивать.

— Ты заболел, человек, — сообщил мне Енох, который возник из воздуха прямо передо мной.

— Угум, — отпил я немного чая и отставил кружку, горячо.

— Человеческая плоть слаба, — продолжил поражать меня сенсационными выводами призрак.

— Так, говори, чего хотел, — буркнул я, — у меня голова болит и философствовать я сейчас не способен.

— Да я вижу, — замерцал Енох. — Клара догадалась. Хоть и женщина, а думать может…

— С воробьями здорово получилось, — хмыкнул я и сказал, — спасибо, кстати. Жалко только, что этот гад выкрутился…

— Шухер! Сюда идут! — предупредительно шикнул Енох и исчез.

Через секунду дверь распахнулась.

— С кем это ты разговариваешь? — на меня с подозрением уставился Зубатов.

— С Барсиком, — я кивнул на развалившегося на моей постели кота. И добавил, — дверь, кстати, закрой. Я заболел, Жорж и Гриша растопили, а ты тепло выпускаешь.

— Ничего тебе не будет! — зло фыркнул Зубатов, но дверь, однако, закрыл. — Я тебя предупреждаю, паря, со мной твои штучки не пройдут! Не знаю, как ты это устроил, но я тебя на чистую воду выведу!

— Ты о чем? — шумно отхлебнул чай я.

— Сам знаешь! — скрипнул зубами Зубатов.

— Опять товарищеский суд будешь изображать? — невинно поинтересовался я и добавил в чай ещё ложечку мёда.

Зубатова аж передёрнуло:

— Я тебя предупредил…

И тут Барсик, который всё это время лежал на постели и спал самым что ни на есть наглым образом, внезапно подскочил. Распушил хвост и с утробным адским рычанием и горящими глазами начал медленно и неотвратимо надвигаться на Зубатова.

Тот охнул и выскочил во двор. Даже дверь не закрыл, скотина.

Пришлось мне, бедненькому, больному ребёнку вставать с тёплой постельки и идти закрывать дверь. Заодно ещё дров в печку подкинул.

— Ну как? — весело спросил Енох.

— Это было здорово! — от души похвалил его я.

— Но ты же понимаешь, что он от тебя не отстанет? — с тревогой спросил Енох.

— Понимаю, — задумчиво ответил я и добавил, глядя через мутное оконное стекло во двор, где при свете большой керосиновой лампы Зубатов и Гришка Караулов болтали и курили. — Енох, слушай, ты говорил, что с ночными животными тоже так можешь… ну как с Барсиком…

— Кое-что могу, — с явной гордостью похвастался Енох.

— Вот именно сейчас прекрасный момент, — хмыкнул я, — если бы ему в волосы, к примеру, вцепилась сова или белка.

— Я лучше придумал! — хохотнул Енох, — летучая мышь! И страшно, и готично!

С этими словами он исчез.

Буквально через пару мгновений во дворе раздались хлопки перепончатых крыльев и нечеловеческий вой.

Кричал Зубатов, и кричал с перепугу.

Я быстро нырнул под одеялки и притворился спящим.

Через несколько минут дверь в мой дом с треском распахнулась, аж штукатурка (или что там её заменяет) посыпалась. На пороге стоял Зубатов. На лбу у него была кровь. И он был страшно зол. За его спиной маячили Гудков, Караулов, Нюра и ещё кто-то.

— Ты что творишь. Сопляк! — закричал он.

— Что? — я разлепил глаза и высунулся из-под одеял.

— Ты сам знаешь, что!

— Не знаю, — зашелся в кашле я. — Извините, уснул. Клара малиной напоила и меня вырубило. А что случилось?

— Виктор, ты перегибаешь, — тихо сказал Караулов, — глянь, вот он в хате больной спит. Ну как он мог?

— Не знаю, как, но это его работа! — желваки на лице Зубатова заходили, — ты доиграешься. Убью!

— Ты сейчас убивать будешь или подождёшь пока я немного выздоровею? — невинно спросил я. — Что я опять украл?

— Ты летучую мышь на Виктора напустил, — сказала Нюра и неуверенно посмотрела на Зубатова.