Мир Смерти и твари из преисподней - Гарри Гаррисон

Однако экстрасенсорные способности Миди всегда считались выше на порядок, и Язон надеялся. Увы, и она оказалась практически бессильна. Нет, в отличие от Язона, Миди ощутила нечто, исходящее оттуда. Но это был даже не разговор на чужом языке, это было как шелест листвы или рокот моря. Как можно расшифровать бездушные и абсолютно неосмысленные в нашем понимании шумы? А это оказался именно «телепатический шум» (термин, введенный Миди) – далекий, пугающий, зловещий. Тут и гениальный ученый, такой как Арчи, просто разводил руками.

И только Язон по-прежнему не терял надежды на контакт. Он очень устал за последние дни, решая сразу десяток проблем, но именно после разговора с Уризбаем и последовавшего за этим совещания почувствовал: завтра, именно завтра должно произойти что-то важное.

А когда Язон заснул, ему приснились большие мохнатые люди с фруктами вместо голов. Стэн бросал в них криогенные бомбы, а люди радовались этому, они превращались в мороженое мясо, начинали с аппетитом жевать друг друга, отрывая зубами куски от самых разных частей тела, и весело кричали: «Мы все вспомнили! Теперь мы все вспомнили!» А потом земля под этими людьми задрожала и с грохотом треснула. Грохот был настолько сильным, что Язон проснулся.

Грохот прозвучал на самом деле. Началось очередное извержение.

Глава десятая

Жизнь персонального охранника Фуруху становилась день ото дня все фантастичнее. Радостей, удовольствий, развлечений было хоть отбавляй, а работы – никакой. Во всяком случае поначалу. Случались утомительные разговоры со всякими занудами типа Свампа, только более скучными и еще менее приятными на вид. Бывали странные процедуры, когда его погружали в сильно пахнущие жидкости, светили прямо в глаза разноцветно мигающими фонариками, щекотно кололи тоненькими иголочками, после чего он обыкновенно засыпал. А очнуться случалось и в постели, и в собственной купальне и даже однажды за столом. Случалось, от всей этой гадости поташнивало, случалось, болела голова или появлялась ломота в суставах, но в целом, по молодости лет переносил он издевательства эти относительно легко и в себя приходил быстро.

Мало-помалу Фуруху начинал понимать, что его изучают, словно некий новый вид животного. Ведь он же какой-то необычный. Один носатый тип в ярко-желтом плаще еще в самый первый день спрашивал:

– Почему ты так точно запомнил слова бесноватого? Тебя кто-нибудь просил об этом? Тогда почему? Почему? – монотонно допытывался он. – Просто так не бывает! Говори, почему.

А Фуруху действительно запомнил просто так. Чего они все привязались? Ну, если до конца честно, он и сам понимал, что просто так ничего не бывает. Однако запоминание таинственных слов никак не зависело от его, Фуруху воли. И теперь – тоже: рассказать этим докучливым людям или не рассказать что-то новое о себе – зависело опять же не от его воли! А от чьей?!!

Когда до Фуруху дошел немудрящий смысл его собственного предположения, он чуть не закричал от страха. Ведь это же полнейшее сумасшествие. Ведь это же получается, что внутри него кто-то поселился. Как в бесноватых! Охранник султана тогда пошутил, общаясь с Фуруху через переговорник, а дело оказалось нешуточным. Видать, он и впрямь сделался бесноватым.

Позднее Фуруху успокоился. Догадался каким-то образом, смекнул, что все в действительности гораздо сложнее. И не разобравшись в главном, делать выводы и психовать – просто глупо. Особенно ясно это стало после самого ужасного случая, когда ради очередного эксперимента ему не давали есть и пить целых два дня. Или три. Он сбился со счету, потому что это было чудовищно. Фуруху и не знал, что человеку может быть так плохо! Ребята раньше рассказывали, а он не верил.

Он лежал скрючившись на полу, кусал ножки стола из твердой сарателлы и время от времени хрипел сквозь запекшиеся губы:

– Убейте меня! Убейте меня! Пожалуйста, убейте!

Больше он ничего сказать не мог. А эти кретины стояли вокруг суетились, цепляли что-то к рукам и к голове. Фуруху было наплевать на них. Он просто хотел умереть. Впервые в жизни.

Вернули его к нормальному состоянию довольно резко, с помощью какого-то укола, и, если он правильно понял, все это оказалось зря. Жестокий эксперимент не принес ничего нового этим «фэдерам».

Он не знал, кто такие фэдеры, но словечко это часто мелькало в разговорах, и про себя Фуруху именовал фэдерами всех своих мучителей. Надо же было как-то называть их. Поначалу, например, он придумал кличку «желтые» – по цвету этих ужасных блестящих плащей, в которые они вечно выряжались. Но желтыми были, как правило, те, что делали уколы и окунали его во всякую дрянь, а другие, которые любили поболтать по душам, чаще одевались в черное и облегающее, как Свамп.

Кстати, он уже очень много слов понимал в их языке, и не только в том, на котором говорили охранники, но и в другом, «макадрильском». Желтые заметили это и предложили черным не пытаться извлекать выгоду из необразованности подопытного, а наоборот – интенсивно обучать его, раз уж он такой способный.

Изучение языков было трудным, но интересным занятием. Фуруху в какой-то момент по-настоящему увлекся лингвистикой или филологией (в таких словах он еще путался пока). Так или иначе, ему особенно нравилось сопоставлять, как странно и даже смешно звучат одни и те же понятия в разных наречиях.

Наконец, когда первый этап языковой подготовки был пройден ему вручили специальный обруч, называемый гипноизлучателем и велели запоминать слова и грамматические правила, предварительно надев эту штуку на голову. Вот веселье-то началось! Словно какой-то псих внутри него думал в десять раз быстрее, чем это возможно. Опять Фуруху вспомнил про бесноватых. Но страшно уже не было. Было действительно весело. И очень интересно.

Гипнообруч у Фуруху не забирали даже на ночь, и, очевидно, заразившись от этих «фэдеров» духом экспериментаторства, он вначале попробовал с обручем есть. Появились новые вкусы! Потом – пить чорум. И это было потрясающее опьянение! Как любили говорить десятники, очумительный, ломовой кайф. Затем, не снимая чудодейственного прибора, он взял в руки гынду, на которой теперь сам умел играть. О! Фуруху изобразил такое «под чорум с обручем»!.. Птицы слетелись слушать! Возможно, впрочем, птицы ему и примерещились, но в любом случае, впечатление осталось очень яркое. И наконец, он рискнул не снимать обруча, когда остался ночью с женщиной. Вот что было по-настоящему неописуемо! «Ах, если бы еще второй обруч!» – мечтал Фуруху. И высказал свою оригинальную мысль очередной пришедшей к нему подруге. С этого все и началось.

Подруга была самкой фруктовика.