Добро Наказуемо - Анатолий Отян

— Почему? — спросила кокетничая, уже стоя у двери, Марина.

— Умна уж больно.

Марина вышла и пошла в сторону кладбища. Она увидела, что за ней поехала машина и остановилась. «Волга» тоже остановилась. Тогда Марина дождалась частника, села в его «Жигули» и подъехала к дому, у которого есть выход на противоположную улицу, хотя это было уже, наверное, и не нужно, потому что она не видела, чтобы кто-то за ними ехал.

Марина ещё побывала у тётки Соколова. Она её видела всего второй раз и ей было от души жаль женщину, которая имеет такого племянника.

Марина ещё во Франкфурте купила ей на Flohmarkt(е) (блошином рынке) или на толчке, который работает по субботам вдоль реки Майн, у русской женщины пуховый оренбургский платок-паутинку, и сказала, что это передал племянник. Фаина обрадовалась, стала хвалить своего Фимочку и говорить о том, что она скоро будет с ним часто видеться.

Она расспрашивала о Германии и больше всего её интересовали цены на продукты и всевозможные товары. Квартиру свою, вернее, комнату в коммуналке, она договорилась продать, как она считала по очень выгодной цене, хотя за такую цену нельзя во Франкфурте купить и один квадратныё метр жилой площади.

Ещё несколько дней Марина посвятила оформлению документов на Светочку, для чего пришлось ездить в немецкое посольство в Киев.

Марина прилетела во Франкфурт, дала дочери отдохнуть два дня и повезла её в Бельгию. Она заплатила за жильё на три месяца вперёд и сказала хозяину дома, что, возможно, переедет жить в другое место.

Если такое случится, то она сообщит и если будет нужно заплатит.

Хозяин, пожилой немец, был доволен своей жиличкой, с пониманием отнёсся к её положению и пожелал успешной операции её дочери.

В клинике, куда приехала Марина, её с дочерью разместили в двухкомнатный номер с двумя кроватями в одной комнате, где на стенах висели разные приборы и всевозможные датчики, а в другой комнате стоял диван, два кресла, стол, несколько стульев, телевизор с полусотней программ. На журнальном столике лежали детские книжки, несколько из них были на русском языке. Четверть комнаты занимали детские игрушки. Казалось, что они попали в детский санаторий, и Света остаток дня провела в этом детском царстве.

С утра началось обследование Светланы и Марины. Её заранее предупредили, что если не будет донорской печени, то возьмут у Марины, это тоже тяжёлая операция и нужно её перетерпеть. Марина отвечала, что ни секунды не сомневается и пусть хоть сейчас её кладут на операционный стол. Но профессор, который должен был делать операцию, сказал:

— Мы уважаем Вашу материнскую преданность, но наша задача провести операцию при минимальном риске для ребёнка и матери.

После трёхдневного тщательного обследования решили, что печень возьмут у погибшего в автокатастрофе молодого мужчины, потому что его группа крови и другие параметры подходят для пересадки печени Светлане. Марину спросили не желает ли она присутствовать при операции, предупредив, что это будет долго и довольно страшно для человека никогда не присутствовавшем на операциях.

Марина даже испугалась такого предложения. Она понимала, что ожидать окончания операции не присутствуя на ней, будет очень тяжело, но смотреть, как режут по живому тело твоего ребёнка ещё ужасней, и она сказала, что будет находиться рядом, и если возникнут проблемы с донорской печенью, она готова в любую минуту стать донором.

Операция началась в восемь утра. Марина сидела в комнате ожидания, уютно обставленной, с различной литературой, телевизором, но ни читать, ни, тем более, смотреть телевизор она не могла, а беспрерывно смотрела на часы и подносила их к уху. Ей казалось, что часы останавливались, потому что она думала, что прошло полчаса, а часы показывали что прошло только пять минут. Неверующая, как и большинство людей воспитанных советской властью, она просила Бога о благополучном исходе операции.

Она уже начала впадать в прострацию, когда к ней зашёл один из оперирующих врачей и сказал, что всё сложилось удачно и девочку отвезли в реанимационное отделение, где она пробудет два-три дня, а увидеть её Марина сможет завтра утром.

Как она дождалась этого "завтра утром", вспоминалось с трудом.

Когда она зашла в реанимационную палату, Света лежала с открытыми лазами, в нос ей была вставлена прозрачная трубка_ и в вену из капельницы поступала лекарственная смесь. Губы у ребёнка были сухими, и сестричка смачивала их влажной салфеткой. Света увидела мать и попыталась сказать «мама», но сестричка сказала, что ей нельзя сейчас разговаривать. Марина готова была расплакаться, но взяла себя в руки и стала уговаривать дочку, что всё будет хорошо и нужно немножко потерпеть.

Это «немножко» растянулось на много дней и через месяц Марину выписали из больницы дали направление в немецкий реабилитационный санаторий на целых два месяца. Санаторий**находился в небольшом городе с прекрасным парком и небольшой речушкой, протекающей через него. В санатории находились детишки из разных стран, в том числе из Украины и России.**

Руководство санатория, узнав, что Марина владеет несколькими языками, предложили ей поработать переводчицей и даже предоставили ей жильё на территории санатория. Марина согласилась ещё и потому, что Светочке требовалась минеральная вода, источников которой здесь находилось в избытке, да и дополнительный заработок был нелишним, потому что деньги, которые ей были положены от незаконного бизнеса, заметно поубавились на оплату за операцию и послеоперационную реабилитацию.

**Семён получил двухкомнатную квартиру в шестнадцатиэтажном доме, построенном для еврейской общины в конце шестидесятых годов, а точнее в 1968 году (эта дата стояла на табличке в лифте). Он по совету знакомых поступил в Еврейскую общину или как её называли русскоязычные евреи — Гемайда (Gemeinde). Несмотря на то, что он был полукровок, его в общину приняли, видимо потому, что его принимал директор Общины в отсутствие раввина, которого, правда, вскорости освободили от должности, не то за то, что он имел какую-то незаконную корысть, не то за нарушение иерархической дисциплины, а может и за то и другое, а может и третье, или ещё что-то. Говорили, что когда принимал в общину раввин, то он смотрел внимательно документы (а вдруг в Гемайду проникнет нееврей или «гой» по-еврейски) и задавал вопросы на знание еврейских праздников, обрядов и традиций. Директор являлся официальным должностным хозяйственным руководителем, так как у общины на балансе находились три больших жилых дома и один строился, а также здание школы, детского сада, общественного культурного центра с рестораном и других объектов, находящихся за пределами Франкфурта. Он, по всей вероятности, торопился и принял Котика и ещё две семьи в Общину за две минуты.*(см. примечание).

По количеству членов семьи Котикам полагалась трёхкомнатная квартира, но так как социальных (дешёвых) трёхкомнатных квартир на тот момент ни в Гемайде ни у города не было, им предложили некоторое время пожить в двухкомнатной. Свободными стояли две квартиры — на пятом и пятнадцатом этажах. Вера к тому времени устроилась работать продавщицей в большой магазин, а Маргарита посещала детский сад, находящийся в этом же доме на нижнем этаже — эрдгешоссе (Erdgeschoss). Семёну позвонили из Гемайды и сказали, что он может посмотреть обе квартиры, и если даст согласие, то одну из них может получить. Дом находился рядом с зоосадом (ZOO) и через пятнадцать минут Семён был у подъезда. Он начал рассматривать панель с кнопками, ища на ней фамилию хаусмастера** или старшего по дому, назначенного Гемайдой. Панель содержала 60 кнопок, по количеству квартир, и Семён не мог сразу же найти нужную фамилию, и услышал за спиной голос, спрашивающий по-немецки:

— Кого Вам нужно?

Семён оглянулся и увидел полицейского, который улыбался. Вид улыбающегося полицейского смутил Семёна, хотя он знал, что полицейский автомобиль постоянно дежурит у дома во время работы детского сада и он, немного растерявшись навал фамилию старшего по дому.

— Он только что выехал. А зачем он Вам?

Семён объяснил.

— Вам может помочь и хаусмастер, вот его кнопка.

Семён нажал.

— Что нужно? — ответил из динамика мужской голос.

— Моя фамилия Котик, я…, ему не дали договорить:

— Один момент, уже выхожу, — прохрипел динамик.

Хаусмастер, мужчина лет сорока пяти, вышел, протянул для рукопожатия ладонь и назвался:

— Бехле.

Они поднялись по одному из двух лифтов на пятый этаж. Лифтовая шахта вместе с лестничной клеткой стояли отдельно от дома и соединялись с ним трёхметровыми переходами с бетонным ограждением с одной стороны и застеклённой блоками стенкой с другой. На этаже находились четыре квартиры и в одну из них они зашли. Длинный коридор, из которого двери вели в большую спальню, туалет с ванной и кухню, заканчивался застеклённой дверью, ведущей в большую комнату.