На первой полосе - Вэл Корбетт

Короткое молчание.

— Так, значит, вы разбираетесь в спорте?

— Я научилась многому такому, о чем прежде и не подозревала, — ответила Лиз не раздумывая.

Он усмехнулся.

— Хм-м-м, выясните у телефонной компании, какую прибыль мы сможем иметь.

Все, пока хватит. Лиз торжествовала.

Мысли вихрем кружились у нее в голове, когда они вдвоем с Фергусом Кейнфилдом возвратились в кабинет. Там они немного поговорили на разные темы, главным образом, о политике. Лиз рассказала Кейнфилду о министре внутренних дел, ставшем в палате общин притчей во языцех благодаря своим многочисленным ошибкам, которые он допускал в речи всякий раз, как только открывал рот, и не только во время публичных выступлений. Например, он очень любил произносить речи в баре парламента — последние его «перлы» уже высмеивались на первых страницах бульварных газет.

— Премьер-министр заверил меня лично, что в министерстве внутренних дел не будет никаких изменений. Это означает, — продолжил Фергус, хитро прищурив глаза, — что там определенно намечаются изменения, возможно, даже большие кадровые перестановки, которые коснутся также и всех шутников.

Он позволил себе криво улыбнуться.

— Помнится, кто-то из великих сравнил политику с собачьей жизнью, до которой Королевскому обществу защиты животных нет никакого дела, — вставила Лиз.

— Никто не сможет помешать их грызне из-за должностей, — возразил Фергус. — Я слышал, что на должность министра внутренних дел имеется нетривиальная кандидатура, Дейвина Томас. Судя по всему, она должна пойти на повышение, но сначала премьеру нужно снять с должности самого министра.

Он улыбнулся и сел на край письменного стола. Она могла быть свободна.

Было еще только без десяти два, когда Лиз, находившаяся в эйфории, вышла из здания. Невозможно в это поверить, но она была голодна. Лиз подняла глаза на окна четвертого этажа, и в одном из них, там, где, собственно, и ожидала, заметила Белинду, шпионку Тони. Поняв, что Лиз обнаружила ее, она сразу же отпрянула от окна.

Потом Тони еще наверняка потреплет ей нервы. Каждый раз, когда они сталкивались лицом к лицу, Тони заводил разговор о готовящейся им статье о душевнобольных, которые стали объектом его пристального внимания. Однажды он даже упомянул о «крупной клинике где-то на Майорке, в которой лечат знаменитостей, страдающих психическими расстройствами. Может получиться прекрасная статья…»

Это не могло быть простым совпадением. Каким-то непостижимым образом ему удалось узнать, что с ней случилось на острове. Опасность заключалась в том, что он не замедлит воспользоваться этими сведениями в нужный момент. Ей придется быть настороже.

Лиз зашла в небольшой бар в нескольких кварталах от здания, где размещалась редакция «Кроникл». У нее не было сейчас настроения общаться с коллегами из ежедневных газет, которые проводили свой обеденный перерыв в барах и закусочных недалеко от работы. Она заказала горячий шоколад и бутерброд с колбасой. Потом она медленно, слово за словом, прокрутила в голове весь свой разговор с Фергусом.

Правильно ли она его поняла? Неужели он всерьез рассматривает ее в качестве кандидата на должность редактора «Дейли кроникл», одной из самых преуспевающих газет в мире? А каков тираж! Свыше трех миллионов экземпляров. Господи Иисусе!

Лиз почувствовала огромную усталость, когда спало наконец напряжение, в котором она пребывала целое утро. А может быть, он просто тешил ее несбыточными надеждами. Сколько еще человек таким образом придут к нему на обед? Она ведь уже могла бы назвать имена Джима Дэвиса и кое-кого еще.

Но, кажется, он и в самом деле полагает, что интерес со стороны читательниц возрастет, если редактором станет женщина. Ведь всем известно, что «Кроникл» у слабого пола не слишком популярна. Возможно все же, так в конце концов и произойдет. Все зависит от следующих двух недель.

Эти мысли побудили ее к действию. Она быстро доела бутерброд и поймала такси. Во-первых, нужно срочно отправить факс в Фулхэм. Потом ей нужно обзвонить всех своих знакомых, и, может быть, если ей повезет, они придумают ей тему для сенсационной статьи.

Но, кроме всего прочего, самое главное, ей надо все рассказать Джоанне и Кате. Ей хотелось посмотреть, как вытянутся их лица, когда они узнают, что она, может быть, станет редактором ежедневки.

Глава седьмая

Катя перерыла всю аптечку в поисках аспирина, анадина или нурофена — ну хоть чего-нибудь. Может быть, если она выпьет таблетку, ее ипохондрия пройдет?

Комнату наполнял тошнотворный запах жасмина, от которого ее голова разболелась еще сильнее. Все утро она принимала поздравления и букеты цветов — самые шикарные были от австралийского телемагната Брюса Джинджела из Сиднея («От всего сердца», — написал он на своей карточке) и от Александра Лестора, владевшего частью пакета акций телекомпании.

На автоответчике было записано множество поздравлений с наилучшими пожеланиями от коллег и знакомых, многие из которых в разное время были гостями ее программы, но Катя хотела услышать поздравление только от одного-единственного человека, пусть даже оно и будет на пленке.

Приехав домой с телестудии, Катя переоделась в старый выцветший серый спортивный костюм и растянулась на диване, ожидая звонка. У нее не было сил даже умыться. Интересно, позвонят ей или нет? Всего несколько слов, пусть коротких, лишь бы только они были сказаны. Ну почему, почему этот проклятый телефон до сих пор молчит?

Попытайся подумать о чем-нибудь другом, убеждала она себя, например о беседе с премьер-министром, которая состоится на этой неделе. Это ведь не простое интервью. Попробуй придумать несколько интересных вопросов, Катя.

Ничего не получается. Трудно сосредоточиться на чем-то другом, кроме телефонного звонка. Что происходит в больнице?

Телефон наконец зазвонил и через секунду включился автоответчик. Вздрогнув, Катя вскочила с дивана и бросилась к телефону. После того как прозвучала фраза «Вы можете оставить свое сообщение», Катя вся обратилась в слух, желая понять, кто говорит. Какой-то незнакомый голос просил ее дать ему интервью. Проклятье!

Катя не решалась выйти из квартиры, опасаясь пропустить звонок. Она уже три раза пыталась связаться с больницей, но там отвечали, что согласно полученным инструкциям, они не могут ей дать какую-либо информацию.

Телефон снова пронзительно зазвонил. Это Джоанна. Взяв трубку, Катя постаралась как можно бодрее произнести приветствие.

— У тебя такой голос, будто ты слишком бурно отпраздновала присуждение премии. — Ее подруга была явно в хорошем настроении.

— Не совсем так. — Катя приложила все усилия, чтобы скрыть разочарование.

— Я горю желанием обо всем поскорее услышать, — продолжала Джоанна. — Лиз предложила сегодня устроить вечеринку. Ты приедешь?

При мысли о еде Катя почувствовала тошноту.

— Я постараюсь.

Она не могла открыть Джоанне правду, то есть заявить, что ждет звонка от одного человека. Тут Катя вдруг вспомнила, поругав себя за забывчивость, что сегодня Джоанна собиралась сходить к гинекологу. — Ты, по-моему, хотела сегодня отметиться у доктора Бишофф? Ты себя чувствуешь нормально? — спросила Катя с неподдельной тревогой.

— Если хочешь обо всем узнать, приезжай к нам, — дразнила ее подруга. — Мы будем только втроем, так что тебе не нужно наряжаться.

— Я постараюсь, обещаю. Мне тебе перезвонить?

— Лучше сразу приезжай, — сказала Джоанна и попрощалась.

Какое облегчение она бы испытала, если бы могла во всем откровенно признаться Джоанне и Лиз. В любом случае она не слишком-то умеет хранить свои секреты, и тем более не сможет им солгать, но поймут ли они, что за сумасшествие на нее нашло. И как она сможет им все объяснить?

Только они вдвоем и могли бы ей посочувствовать. И в отличие от большинства «специалистов по гражданскому праву», они могли бы дать ей несколько действительно ценных советов по поводу того, как она должна реагировать, если в средствах массовой информации появятся сообщения, раздувающие скандал из ее личной жизни.

Для Кати, единственного ребенка в семье, Джоанна и Лиз были словно сестры. Ее отец слишком любил, чтобы ему подчинялись, и был чересчур консервативным. С матерью она тоже не могла поговорить откровенно — та уж очень старалась во всем угодить отцу. Лиз уж, конечно, сумела бы уладить дело со снимком, сделанным в Роланд-Мьюс. Но как ей все объяснить, не вдаваясь в подробности? Ничего не получится. Если она все им расскажет, останутся ли они после этого ее подругами?

Катя Крофт, удостоенная звания «Лучший телеведущий года», сидела у телефона и плакала.

Час спустя, на другом конце города, на Харли-стрит, дом 55, где когда-то был танцевальный зал, Джоанна проходила медицинский осмотр. Она лежала на акушерском кресле, раздвинув ноги, а врач в белом халате проводила осмотр. Расслабившись — Джоанна хорошо знала своего врача и полностью ей доверяла, — она размышляла о недавних событиях, связанных с ее работой, в частности, о последней стычке с директором-распорядителем, когда она в сердцах едва не хлопнула дверью. Ярый сторонник соблюдения иерархии, пришел в ярость, когда ему доложили, что в Нью-Йорке она осмелилась обсуждать с генеральным директором бюджет журнала и средства, выделяемые на привлечение читательского интереса. Он считал, что решение подобных вопросов является его и только его прерогативой.