На первой полосе - Вэл Корбетт

Правда, через несколько месяцев миссис Кейнфилд обнаружила, что ее муж импотентом был не со всеми. Как-то раз она заехала без предупреждения к нему в офис. Когда она познакомилась с новой секретаршей мужа, выглядевшей, как она сама пятнадцать лет назад, у нее почему-то мелькнуло подозрение, что муж ее обманывает. Ее опасения подтвердились после того, как она прослушала запись на автоответчике, посвященную вовсе не работе. Томным голосом секретарша говорила своему шефу о том, что она собирается делать, когда они снова останутся в кабинете Кейнфилда. «Я опущусь на колени и буду у тебя сосать медленно, очень медленно», — предвкушал женский голос. Миссис Кейнфилд была несколько шокирована.

Роман с секретаршей давно закончился, но именно она выпорхнула навстречу Лиз и, приветливо улыбнувшись, проводила через двустворчатую дверь в кабинет Кейнфилда — тот сохранил за ней прежнюю должность.

Фергус стоял в углу к ней спиной, с телефонной трубкой в руке. Не поворачиваясь к Лиз, он просто указал ей рукой на стул и быстро произнес: «Садитесь, садитесь».

Она очень осторожно опустилась на изящный, обитый шелком стул в стиле Людовика XIV (он как-то ужасно заскрипел под ней) и принялась внимательно изучать Фергуса. Это был мужчина намного выше среднего роста, около шести футов и трех дюймов, решила она, крупного телосложения, с седеющими волосами и уже заметной лысиной. Он улыбнулся ей своей знаменитой плотоядной улыбкой. Если бы они были немного получше знакомы, она бы ему посоветовала сменить очки в стиле Гиммлера на что-нибудь более располагающее на дружеский лад.

На письменном столе стояли три телефона, а также лежали кучи всяких бумаг, контрактов и факсов. Она вспомнила рассказ одной своей знакомой о том, как она однажды побывала на приеме у премьер-министра в его кабинете. Там он обратил ее внимание на два телефона — один черный, другой красный. «Одна линия проведена прямо из Белого Дома, другая — из Кремля, — веселым голосом объяснил ей премьер, — но я всегда забываю какая откуда».

Рядом с телефонами Фергуса стоял компьютер, соединенный по сети с фондовой биржей. Работали сразу три телевизора, по одному шли новости «Скай Ньюс», два других показывали программы Би-би-си-2[13] и Си-эн-эн[14], причем звук у всех трех телевизоров был выключен.

При первом же взгляде на него становилось ясно, что это очень энергичный человек. Разговаривая по телефону на неплохом беглом французском, он умудрился одним жестом усадить Лиз за стул и взглядом прищуренных глаз послать дворецкого выполнять поручение. Через несколько минут дворецкий вернулся с серебряным подносом в руках, на котором стояли два фужера с пенящейся жидкостью цвета янтаря.

Лиз решила, что одна рюмочка ей сейчас не повредит.

Фергус быстрым движением сел на стул напротив нее. Он уже говорил по второму телефону, диктуя цифры на каком-то другом языке. Французский Лиз понимала, ну, а что касается цифр, то она догадалась, что речь идет об очень больших суммах. Что он еще решил купить? Город переполняли слухи о сделках, которые он совершает в Европе. Пока его пальцы бегали по клавиатуре компьютера, его глаза перескакивали с экрана одного телевизора на другой. На мониторе стали появляться постоянно меняющиеся столбики цифр, шириной во весь экран.

— Attend[15]! — произнес он в трубку.

Положив трубку, он крикнул секретарше: «Принеси мне папку по сделкам с французами и, если сможешь, переключи Жака на другую линию». Наконец он повернулся к Лиз и хитро ей улыбнулся. Что он задумал?

Он протянул свою здоровую загорелую ручищу. Но пока Лиз раздумывала, нужно ли ей встать и пожать его руку или просто протянуть свою, не вставая при этом, он был занят уже другим делом.

— Вы не будете возражать, если мы выпьем шампанского? С моего собственного виноградника, — Фергус снова обратил внимание на нее. И не дожидаясь, пока Лиз ответит, предложил: — И давайте перекусим.

Лиз повеселела. Может быть, его верноподданные уже донесли ему, что она не просто любит, а обожает шампанское. Есть ли сегодня повод что-нибудь отметить или он всегда угощает шампанским, когда приглашает к себе на обед? Он еще раз ей улыбнулся, прежде чем поднять бокал.

— За полезную встречу.

Полезную для кого? — подумала Лиз, машинально поднимая свой фужер.

У нее не было уверенности, что этот человек готов назначить женщину редактором одной из своих газет. Но он не относился к тому типу людей, которые станут угощать вас обедом, чтобы потом выгнать вон. Следовало ей просто улыбаться или нужно было сказать что-нибудь умное? Лиз раздражало, что ничего дельного по этому поводу ей в голову не приходило. Это было непривычное для нее ощущение, когда она совсем не владела ситуацией.

Она еще размышляла по поводу того, следует ли ей вступить в разговор, когда вошла другая секретарша с бумагами, которые он должен был подписать. Пока Фергус читал эти документы, зазвонил телефон и он взял трубку. Лиз начала волноваться, чувствуя, что она стала здесь чем-то вроде мебели. Ее стул стоял довольно далеко от его стола, и она нервничала, ожидая, когда же Фергус снова обратит на нее внимание.

Она немного справилась со своим волнением, и ее взгляд принялся блуждать по кабинету — Лиз старалась сделать вид, что не обращает внимания на телефонный разговор. Лиз чувствовала себя униженной, потому что она его интересовала не больше, чем дверь его кабинета. Пока хозяин мерил крупными шагами комнату, натягивая при этом пиджак, Лиз рассматривала фотографии в серебряных рамах, на которых его дети были запечатлены в разные периоды своей жизни.

— Хорошо, давайте приступим к обеду, вы не против?

Лиз торопливо нащупала рукой сумку, поставила бокал и тут же спросила себя, нужно ли брать бокал с собой.

Он заметил ее неуверенность.

— Оставьте, Генри все захватит.

Через секунду его высокая фигура уже отражалась в зеркальных дверях, которые вели в небольшую, но безупречную во всех отношениях гостиную, выдержанную в белых и небесно-голубых тонах. Гостиную отделяли от мира три прозрачные стены, а на единственной непрозрачной висели два огромных зеркала эпохи Регентства, в которых отражался город с высоты птичьего полета, и поэтому создавалось ощущение, что комната парит в воздухе. Если возникало желание насладиться мельчайшими подробностями открывавшейся панорамы, в углу на треножнике, изготовленном еще во времена королевы Виктории, стоял старинный медный телескоп; но линзы для него были сделаны в Восточной Германии только три месяца назад. Ходили слухи, что Фергус подсматривает за окнами соседних зданий, чтобы узнать, какие сделки там заключаются. Правда, никто не утверждал, что Фергусу удается прочитывать содержание документов, но это как-то в расчет не принималось.

Столик был сервирован на двоих. Края белоснежной ирландской скатерти ниспадали по углам безукоризненными треугольными складками. В сотый раз Лиз спрашивала себя, какую цель преследовал Фергус, пригласив ее на этот обед и перейдет ли он когда-нибудь к делу.

Чарли Мейс, проработавший в газете более двадцати лет, уже выходил из игры. Правда, двадцатилетний юбилей его редакторской деятельности был отпразднован со всей помпой и совсем не свидетельствовал об окончании его карьеры, но стали появляться слухи, что в это здание слишком часто захаживает бывший редактор «Санди телеграф». Лиз также было известно, что на этом же самом стуле несколько недель назад сидел другой возможный кандидат на пост редактора, Джим Дэвис из «Геральда».

Все это указывало на то, что Фергус взялся за поиски наилучшей кандидатуры на должность редактора всерьез. Хотя дела в «Санди кроникл» шли хорошо, тираж этой газеты был пока на 200 000 экземпляров меньше, чем у их ближайшего соперника, «Санди гэзетт».

Фергус Кейнфилд обсуждал с дворецким, какой бифштекс ему принести.

Ненавижу решать вопросы во время ленча, подумала Лиз. Меня бесит, что решение, от которого зависит моя жизнь, будет принято во время еды. Начиная с библейских времен, размышляла она, разломанный надвое хлеб являлся символом дружбы, гостеприимства и доброй воли. Теперь этот обряд извратили и стали использовать в чисто деловых целях, превратив его в «обед». Во время таких обедов о дружбе думают в последнюю очередь.

Стол был сервирован великолепно. Лиз пробовала многочисленные изысканные блюда, но при этом все время чувствовала не поддающееся описанию волнение, боясь, как бы ненароком не разбить какой-нибудь бокал, или случайно не перепугать ножи для рыбы и для масла, а Фергус беспрерывно шутил на отвлеченные темы, обращаясь к ней при этом как к Лиззи из Нью-Касла.

От яркого солнечного света в этой стеклянной комнате стало жарко и душно, но Лиз ни за что на свете не согласилась бы снять жакет и открыть взгляду Фергуса готовые отлететь пуговицы на юбке. Лиз так нервничала, что даже согласилась съесть горячую булку, хотя никогда не ела мучного после завтрака.