Вихри перемен - Александр Лапин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дубравин оглядел своих подопечных – собкоров, сидящих справа и слева, и подумал: «Эк, он высоко повел! Они-то приехали за простыми и ясными решениями. Им дай простой ответ. Кто начальник? А кто дурак?»
– Не рваться к копированию других более радикальных газет. У нашей газеты свой образ, сложившийся за годы и десятилетия. И его надо просто развивать и совершенствовать…
– Это, конечно, все правильно, – наклонился к Александру и зашептал ему на ухо Игорь Шалопутов. – Но хотелось бы знать, что будет с нашей корсетью? Вон «Правда» уже загибается. Увольняет собкоров!
Дубравин пожал плечами, но ответил:
– Понимаешь, без решения главного вопроса о направлении, о собственности дальше тоже не продвинешься. А вот, кажется, и о наших делах заговорил!
– Я не против расслоения прежней крупной, единой центральной газеты для широчайшего контингента читателей на ряд отдельных изданий, скрепленных общей маркой, коллективы которых представляют собой сообщающиеся сосуды и позволят работающим в редакции журналистам одновременно удовлетворять творческие и собственнические амбиции…
Главный остановился на секунду и внимательно оглядел зал поверх очков. Но аплодисментов не последовало. Только «коммерсанты» удовлетворенно переглянулись.
Ну, естественно, после выступления главного все ждали речи лидера «моджахедов». И Дима Уматов, крупный, вихрастый, демократично одетый в широченную блузу, уже поднимает руку, чтобы прямо сейчас доказать правоту своей команды и разоблачить заговор против молодежки. Но раньше его на трибуне уже оказывается обозреватель Леня Пенитинский. Бородатый, в возрасте «мальчик» с четким, чисто журналистским видением проблем. Выступление его – «сущая арфа Эолова».
– На самом деле! – предваряя дискуссию по существу, он уже определяет присутствующих журналистов в два лагеря. – Мы имеем дело с прагматиками и романтиками. Я тоже романтик! И меня настораживают симптомы утраты газетой собственного лица. Появление стилистически чуждых газете вкладок бизнес-контакта, использование имени газеты для производства продукции и оказания услуг, ничего общего с ней не имеющих. Я считаю, что надо так акцентировать газету, чтобы уставной фонд был невелик и защищен от влияния стороннего капитала, с какой бы стороны он не предлагался. И дивидендов не должно быть! И продавать акции нельзя!
«Что ж он предлагает? – слушая одобрительный гул народа, думает Дубравин. – Окуклиться нам надо? Законсервироваться? И жить в состоянии анабиоза? И тогда все будет хорошо? Н-да, господа журналисты! Пишете-то вы совсем другое. Рекомендации горазды давать. А сами?»
В этот момент Леня собрался с духом и, наконец, выдвинул главный лозунг:
– Выгоним торговцев из храма!
С одной стороны зала раздались аплодисменты. На что «торговцы» – те же бывшие журналисты – зашумели, зашикали и затопали ногами.
Дима Уматов был более дипломатичен. Он понимал, что без экономики газета выходить не сможет. Поэтому он, походя, снисходительно похвалил «коммерсантов» за принесенные в кассу доходы. И сосредоточился на главном.
– Мы должны издавать «нравственную газету!» – гремел он с трибуны. – Молодежка всегда была просветительской газетой. И сегодня ее позиция должна быть распространена и на сферу политики!
«Все прекрасно! – так и хотелось встать и воскликнуть Дубравину. – Я сам за нравственность. И даже недавно опубликовал в молодежке статью “Секстрасенсы” – о том, что в страну потоком хлынула чернуха и порнуха. Только почему-то на летучке был подвергнут вами же остракизму и бешеной критике. Дескать, я консерватор и ретроград. Где же ты правду говоришь? А где лицемеришь? Дима?»
А в воздухе уже звенит новый красивый лозунг:
– Не издание газеты для извлечения прибыли, а извлечение прибыли для издания газеты!
– «Аркадий, не говори красиво!» – прошептал Дубравину, обернувшись с переднего ряда, его коллега по цеху Андрей Паратов.
– Точно! – ответил тот. – Только никто не говорит, на какие шиши будем издавать эту самую нравственную газету.
– Ну почему же? – смеется Андрюха. – Сейчас Володя Афигенов нам все объяснит, – кивает он на идущего к трибуне обозревателя.
Афигенов – экономический обозреватель, встал к микрофону. Тряхнул густой, пышной шевелюрой. И начал нести такое:
– Дела, конечно, плохие! Денег из-за инфляции нет. Поэтому газету можно спасти только одним способом. Пойти в правительство к Егору Тимуровичу. И попросить у него. Они дадут…
С места поднимается корреспондент Федор Пыжий, чернобородый с наглыми навыкате глазами:
– И еще есть предложение! Обратиться к нашему народу. Давайте, мол, соберем денег на издание любимой молодежки. Скинемся на бедность… Я думаю, народ нам поможет!
Шум в зале. Разочарование.
Владик Хромцов стучит ручкой по графину с водой. И призывает:
– Давайте не будем превращать наше собрание в базар! Тишина в зале!
А Федя продолжает по-деловому агитировать:
– Надо обратиться к богатым людям. Например, в леспромхозы. Пусть нам выделят делянку льготного леса. Напилим его. Наварим из леса бумаги. На этой бумаге и будем печатать газету!
– Садись, Федор! – уже просит его главный. – Мы потом рассмотрим твое предложение!
Зал притихает. На «поляну» как-то боком, слегка сгорбившись, какой-то дерганной походкой выдвигается Володя Протасов:
– Я даже не буду рассматривать и критиковать те предложения, которые мы услышали. Можно делать все, что угодно, – идти с протянутой рукой в правительство, собирать деньги с любящего нас читателя, валить лес, варить бумагу, да мало ли чего можно придумать, сидя в тиши кабинетов.
У нас же есть свой план. Это децентрализация газеты. Нельзя издавать из одного пункта такую гигантскую по охвату территорий и населения молодежку. Вторая важная задача – это создание службы рекламы и распространения. Они должны дать средства на издание как самой молодежки, так и тех проектов, которые могут быстро обеспечить финансовую отдачу. И третье – создание собственной производственной базы.
Мы уже идем по этому пути, который только один может обеспечить нам финансовую стабильность, а значит, и реальную, а не мифическую независимость.
Видно было, что Протасов сильно волнуется, выступая перед такой блестящей и авторитетной аудиторией. Его скуластое лицо пошло пятнами, он стал перекладывать лежащие перед ним листочки и периодически сбиваться с ровного тона на сторонние примеры. А самое главное, он не считал нужным скрывать свою позицию, сглаживать острые углы.
И Дубравин, слушавший своего товарища по борьбе, четко понимал его боль и волнение.
«Действительно. Корабль вот-вот пойдет ко дну. Нет бумаги, нет денег, нет ничего. А его команда в это время митингует. Рвет на себе рубахи. И борется за то, чтобы «не поступиться принципами»!
– Тут мне много говорят, – обострил свое выступление Протасов, – что акционирование – это дробление собственности, чтобы потом ее аккумулировать в одних руках. И тогда у газеты появится хозяин. Он же патрон. Что ж, я не исключаю и такой перспективы. Но в очень отдаленном будущем…
В зале раздался гул негодования.
Но Протасов не стал микшировать и утешать трудящихся журналистов. Он, наоборот, подлил масла в огонь:
– Но это было бы даже неплохо! Потому что без руля и без ветрил мы далеко не уплывем…
Провожали его с трибуны жидкими аплодисментами. Только коммерсанты и сочувствующие им реалисты.
Но так уж устроен наш человек. Пусть будет предложена самая утопическая, красивая иллюзия. В нее он готов поверить. А вот правду? Правду он на дух не переносит. И хотя внутренне понимает ее необходимость, не любит тех, кто ее преподносит. Собрание понимало, что Протасов прав на сто процентов, но согласиться с этим открыто ну никак не могло.
Выступила очередная метресса от журналистики. Дама среднего возраста и во всех отношениях приятная, а главное, литературно подкованная. Видно было, что это мастер слова, хотя бы по тому, что она начала свое выступление с яркого литературного примера:
– Давайте вспомним пьесу «Вишневый сад». В ней ярко и образно рассказывается о том, как пришел в Россию дикий капитализм в лице мужика в поддевке и с топором. И сгубил прекрасный сад, вырубил его для того, чтобы получать деньги. Я сегодня вижу, – пафосно продолжала она, – что наша газета, наш «вишневый сад» тоже подвергается такой же опасности.
Сидевший в уголке после выступления Протасов аж застонал, услышав такое сравнение.
А Дубравин в эту минуту думал о жестокости и несправедливости людских суждений: «Это кто же мужики в поддевках и с топорами? Это мы, вчерашние такие же журналисты. Просто мы взяли на себя смелость не болтать, не молоть языками, а начать работать, спасать родную газету. И вот уже готов ярлык, которым нас награждают наши же товарищи!»
