Очень большие деньги - Алексей Макеев

– Для этого нужны всего лишь хорошие деньги, – возразил Гуров. – Не знаю, в чем там дело, но думаю, что эти хорошие деньги он уже получил. Не облагаемые налогом и не предъявленные жене. Но теперь он задумается и будет искать выход из положения. Боюсь, он постарается избавиться от этой скандальной парочки. И хорошо, если это произойдет мирным путем.

– Ты так уверен, что эти двое у него?

– А ты не обратил внимания на маленькую оговорку, которую обронил Малыгин во время беседы? – спросил Гуров. – Мне она показалась очень симптоматичной. Он сказал: «Бугай наш, здешний» – и мне кажется, это не случайно. Он твердо знает, что второй – не наш.

– А чей он, черт возьми?!

– Я так полагаю, он оттуда, где водятся эти милые птички с гадами вместо перьев, – сказал Гуров. – Эксперты обещали разнюхать, что это за мутант. Но меня сейчас больше волнует другое – что предпримет Малыгин, на что он решится.

– Тогда нужно организовать наблюдение за его поместьем, и все дела, – заявил Крячко.

– Этот район – не самое удобное место для наблюдения, – озабоченно сказал Гуров. – Да и никакой гарантии, что Малыгин прячет преступников именно здесь. У него слишком много недвижимости. В каждую дырку мы наблюдателей все равно не поставим.

– Что же делать?

– Во-первых, разузнать, откуда к нам эта птица залетела, – ответил Гуров. – Тогда и общая картина яснее станет. А еще нужно объявить в розыск Глумова – во всероссийский. Ищут Глумова? Прекрасно! Мы тоже будем его искать. Тогда они сами вылезут на поверхность.

Глава 11

Об исчезновении Панкрата заговорили через два дня, когда километрах в пятнадцати южнее поселка прибоем выбросило перевернутую лодку. Ее нашла компания подростков, которые прогуливали уроки. Показали ее взрослым, и кто-то признал в посудине собственность Панкрата. Тут вспомнили, что уже давно никто в поселке его не видел. Правда, было непонятно, зачем Панкрату понадобилось выходить в море в такую погоду, и кто-то высказал предположение, что лодку просто-напросто унесло с причала ветром, а Панкрат жив и здоров – сидит у себя в хате пьяный, а тут за него люди волнуются.

Наскоро составилась делегация, в которую вошли почему-то одни мужчины, и эта делегация отправилась к Панкрату домой, втайне надеясь, что все объяснится и только появится лишний повод для дегустации превосходного панкратовского вина.

Но хижина Панкрата оказалась пуста – только встревоженная собака встретила людей у порога. Осмотрели дом, двор, погреб. Везде было пусто. Погреб был заперт, дом нараспашку. Но Панкрат всегда жил так, и это не было удивительно. Мужики потоптались и разошлись по домам. Для очистки совести все-таки сообщили в милицию.

Милиция приехала к вечеру – двое оперативников и хмурый следователь по фамилии Макаркин. Эти трое тоже обошли двор, где жил Панкрат, немного покопались в доме, а один из милиционеров потрепал за ухом печальную Флейту. Потом следователь поговорил с жителями и, услышав от них, что пропавший имел в прошлом обширный тюремный опыт, глубокомысленно покивал головой, словно хотел сказать, что теперь ему многое понятно.

Разумеется, был задан вопрос, кто из соседей и когда видел Панкрата последним. Тут мнения разошлись. Кто говорил – три, кто – два дня назад. Опять же никто в последние дни близко с Панкратом не общался. Его дом стоял немного на отшибе, да и не вызывал этот человек большого желания с ним общаться. Конечно, мужики забегали порой перехватить один-другой стаканчик винца, но этот факт мало кто старался афишировать, потому что жены были рядом, и вообще это было несущественно.

Не избежали внимания и приезжие. Следователь был настолько дотошен, что побеседовал также и с четой художников, и с одиноким молодым человеком по фамилии Смолянинов. Ни та, ни другая беседа много времени не заняла. Художники вообще были не от мира сего. Оказалось, что они и не подозревали о существовании Панкрата до тех самых пор, пока не услышали про выброшенную на берег лодку, хотя жили в поселке уже без малого месяц. Объяснялось это на удивление просто – художники совсем не пили вина. Следователь был потрясен этим фактом. До сих пор Макаркин был убежден, что все художники – горькие пьяницы, о чем по простоте душевной и поведал тут же супругам. Бородатый мазила заметил на это с ядовитой иронией, что художники пишут картины, а пьянством, судя по телесериалам, в основном занимаются как раз работники правоохранительных органов. Макаркин на это возразить ничего не сумел, потому что в душе был отчасти согласен с грубияном – в кино с этим делом действительно был перебор, да и в жизни тоже случалось.

Смолянинов, в отличие от художников, ехидных замечаний не отпускал, держался очень корректно, на вопросы отвечал вежливо и охотно. Документы у него были в порядке, а взгляд спокойный, но какой-то уж слишком печальный. Макаркин не удержался и спросил, нет ли у гражданина неприятностей.

– Неприятность только одна – болезнь, – спокойно ответил Смолянинов. – Видите ли, у меня неважно с нервами. Врач посоветовал перемену обстановки – спокойное место, минимум стрессов, желательно море. Знакомые посоветовали этот поселок. Вот, собственно, и все.

– Что же, такой молодой, и нервы? – посетовал Макаркин. – Не рано ли?

– Жизнь нынче сами знаете какая, – пожал плечами Смолянинов. – В газетах пишут – растет число самоубийств, и сумасшедших развелось без меры. Опять же чеченский синдром…

– Ага, ну, тогда понятно. – Следователь снова глубокомысленно покивал головой, будто суть проблемы была им ухвачена.

Больше никаких мероприятий группа проводить не стала и отправилась восвояси, предупредив жителей поселка, что уголовное дело заводить рано, никаких признаков криминала в наличии не имеется, и нужно некоторое время подождать – возможно, в ближайшие дни Панкрат объявится сам. На том все и кончилось.

Один Глумов точно знал, что Панкрат не объявится – разве что его вслед за лодкой выбросит на последний берег равнодушное море. Тогда все встанет на свои места, и милиция начнет землю рыть, чтобы выяснить, кто загнал в Панкратову требуху пистолетную пулю. Тогда и за приезжих возьмутся всерьез.

Но пока этого не случилось, Глумов решил не пороть горячку. Он еще той страшной ночью переменил свои планы. Уходить на веслах в неизвестность вдруг показалось ему полной глупостью. Не такой уж он был знаток моря, чтобы пускаться в подобную авантюру. Тем более что после некоторого размышления обстоятельства не показались ему такими уж трагическими.

Когда он сбросил в воду завернутые в парусину тела и остался в полном одиночестве посреди шумящего моря, с его души будто свалился огромный камень. Он совершил ошибку, но теперь все вернулось на исходную позицию. Ни одного свидетеля его промаха не осталось в живых. Вины Глумов за собой не чувствовал – эти люди сами напросились. Просто нужно было как следует собраться и действовать в дальнейшем аккуратнее. Теперь у него есть оружие и две запасные обоймы. Голыми руками его не взять.

Глумов был убежден, что новых гостей нужно ждать со дня на день. Можно было, конечно, сразу пуститься в бега, но что-то подсказывало Глумову, что, узнав про исчезновение «разведчиков», сюда приедет сам Бабалу. Он нетерпелив, и ему наверняка хочется поскорее вернуться в свою жаркую гористую страну, где самые красивые на свете девушки, самые сладкие бананы и самый ароматный кофе. Про кокаин и говорить нечего. Там дорожная пыль наполовину состоит из чистого кокаина. В представлении Бабалу так и должен выглядеть рай на земле. И ради этого рая Бабалу пойдет сейчас на любой риск. Да и по логике вещей ему следовало давно убираться из Москвы. Менты не дадут ему покоя. Слишком лихо он начал.

Все это Глумов обдумал той бурной ночью, когда возвращался к причалу на веслах. Он зверски устал и был опустошен морально. Но, добравшись до берега, заставил себя принять некоторые меры для собственной безопасности. Он бросил лодку, которую волны медленно поволокли в открытое море, и пошел к Панкрату.

Собака даже не вышла к нему, словно догадываясь, кто расправился с ее хозяином. Она, кажется, уже смирилась со своей участью. Похоже, старик ее не слишком баловал.

Глумов убедился, что он один, и занялся делами. Он прибрался в доме, протер стаканы, убрал со стола посуду. Потом разыскал ключи – Панкрат перед уходом бросил их на подоконник – и открыл погреб.

Это было самое слабое место. Здесь все было перепачкано в чужой крови, и где-то здесь валялась стреляная гильза, которую лучше было бы найти. Он провозился минут сорок, но гильзы не обнаружил. Она как сквозь землю провалилась. Оттирать кровавые пятна, скоблить кирпичи у него уже не было ни желания, ни времени. Глумов поступил проще.

Вино хранилось у Панкрата в бутылях и в двух деревянных бочках. Глумов выбил из них пробки, и вино, вырвавшись на свободу, устремилось во все стороны, покрывая каменный пол липкой, остро пахнущей пленкой. Глумов надеялся, что вино в какой-то степени уничтожит подозрительные следы, во всяком случае, основательно смажет картину.