Мои воспоминания - Алексей Крылов

Карышев вновь представил проект, составленный им 27 лет назад и казавшийся мне столь интересным, когда мне было 15 лет.

Теперь мне было 42 года, я имел серьезный теоретический и практический опыт, и наша комиссия признала полную практическую непригодность проекта Карышева и необоснованную фантастичность как этого, так и многих других его предложений.

Однако вернусь к заседанию Технического общества в 1878 г. После доклада были прения; выступил живой, небольшого роста, молодой человек, быстро начертивший на доске продольный разрез подводной лодки с винтовым двигателем, приводимым во вращение ногами единственного человека, составлявшего весь экипаж лодки, и рассказал, что эта лодка им построена, он на ней плавал по одесской гавани и по одесскому рейду и в присутствии главного командира Черноморского флота адмирала Аркаса взорвал специальной миной поставленную на якоря баржу.

Это был инженер Степан Карлович Джевецкий. Я его встречал затем много раз в Техническом обществе, но знаком с ним не был.

В январе 1886 г. в залах так называемого Соляного городка Техническим обществом была устроена первая электротехническая выставка. На этой выставке участвовало и Главное гидрографическое управление, выставив последний образец компаса де Колонга с новым дефлектором и девиационными приборами; мне было поручено присутствовать по вечерам при этих экспонатах и давать объяснения.

На выставке участвовала также парижская фирма «Breguet», в числе экспонатов которой особенно выделялись по тщательности исполнения и чистоте отделки два прибора, изобретенные адмиралом французского флота Фурнье, — дромоскоп и дефлектор, относившийся к компасному делу. Эти приборы привлекли внимание управляющего Морским министерством адмирала И. А. Шестакова, и Главным гидрографическим управлением было поручено исследовать эти приборы, для чего и была назначена комиссия под председательством И. П. де Колонга, взявшего себе в помощь лейтенанта Н. М. Яковлева и меня. Оказалось, что дромоскоп воспроизводит не точную, а приближенную формулу девиации и для решения обратной задачи, т. е. определения возмущающих сил по наблюдениям девиации и силы, непригоден, ибо дает значительные ошибки.

Дефлектор Фурнье был предназначен для измерения только горизонтальных сил и был основан на правильном принципе, но в его устройстве было случайно сделано крупное упущение, требовавшее устранения; кроме того, прибор не был уравновешен. Однако и после этих переделок дефлектор Фурнье во всех отношениях уступал бы дефлектору де Колонга.

Что касается дромоскопа, то в Главном гидрографическом управлении был один экземпляр дромоскопа Паугера, воспроизводивший точную формулу девиации, дававший точное решение только прямой задачи, т. е. вычисления девиации по известным ее коэффициентам (возмущающим силам).

И. П. де Колонг поручил мне составить описание приборов Фурнье, их точную, а не приближенную теорию, изложить произведенное исследование и результаты его. Эта работа была затем напечатана в «Морском сборнике».

В мае выставка заканчивалась, была образована комиссия экспертов Технического общества, а так как приборы Колонга были вне конкурса, то и я был включен в эту комиссию. Вошел в нее и Джевецкий, здесь мы и познакомились; хотя Джевецкий был старше меня на 20 лет, наше знакомство, перейдя затем в дружбу, продолжалось 52 года.

После моего доклада в экспертной комиссии о произведенном исследовании приборов Фурнье Джевецкий заявил, что им еще в 1873 г., после всемирной выставки в Вене, был построен по заказу Морского ведомства «автоматический прокладчик» и в него как необходимый элемент включен дромоскоп, автоматически исправляющий показания компаса, что в 1876 г. этот прибор был отправлен на всемирную выставку в Филадельфию (США); где он теперь находится — ему, Джевецкому, неизвестно.

Я доложил об этом начальнику Главного гидрографического управления, а также о проявленном адмиралом Шестаковым интересе к такого рода прибору. Мне немедленно было оказано полное содействие, и на основании документов установлено, что прибор Джевецкого сдан на хранение в Морской музей; здесь я его и нашел упакованным в ящики, стоящие в недоступном для публики отделении музея. Мне было поручено эти ящики распаковать и собрать прибор. Оказалось, что этот весьма сложный аппарат, работы знаменитого Брауера, вполне исправен, лишь утеряно несколько второстепенных частей, вскоре восстановленных Петербургским отделением фирмы «Брегэ». В состав прибора действительно входил дромоскоп, воспроизводящий точную формулу девиации.

Кроме Джевецкого, я тогда же познакомился с инженером Дюфлоном, представителем фирмы «Брегэ», весьма симпатичным швейцарцем, приятелем Джевецкого.

Джевецкий пригласил меня бывать у него запросто по вечерам и иногда приглашал позавтракать вместе с Дюфлоном. Занимал Джевецкий роскошную квартиру в доме 6 по Адмиралтейской набережной, совершенно своеобразно меблированную. По вечерам обычными гостями Джевецкого были: братья Павел и Петр Соломоновичи Мартыновы, Дюфлон, ботаник профессор Пуаро, иногда заходил живший в том же доме К. Е. Маковский и кавалергард, претендент на сербский престол кн. Карагеоргиевич, ранее служивший во французском иностранном легионе, в который принимали всякого годного к военной службе, не спрашивая никаких документов о личности, а довольствуясь тем nom de guerre,[22] под которым поступающий желал числиться.

Разговоры шли по преимуществу на научные или на технические темы, не касаясь ни карт, ни городских слухов, ни сплетен.

Не раз заходила речь о полете аэропланов, автором впоследствии оправдавшейся теории которого был Джевецкий, в этом смысле являющийся «дедушкой современных самолетов».

Джевецкий изложил свою теорию в обстоятельном докладе Техническому обществу, прочитанном в апреле 1884 г. и напечатанном в записках Общества под заглавием «Аэропланы в природе, опыт теории полета». Он был удивлен, когда я принес ему номер «Кронштадтского вестника», где было кратко, вполне ясно и точно приведено содержание доклада и сформулированы в виде теорем основные выводы. Еще более его удивило, когда я сказал, что эта статья была написана мною, тогда гардемарином, а потому и помещена без подписи.

Зашла как-то речь о воздушном змее. Джевецкий выразил пожелание иметь полную теорию змея с учетом давления ветра не только на самый змей, но и на нить, ибо при длине нити около 1000 и более метров этою силою нельзя пренебрегать по сравнению с давлением ветра на самый змей. Он сам пытался составить такую теорию, но встретил ряд математических затруднений, в особенности в интегрировании уравнений, к которым задача приводится.