Буря мечей - Джордж Мартин

Красный Змей присел, щуря глаза, и снова сделал выпад копьем. Клиган рубанул по нему, но это был только финт, и он, потеряв на миг равновесие, качнулся вперед.

Оберин наклонил свой щит, и солнце, отразившись от полированного золота и меди, ударило в глазную прорезь врага. Клиган, защищая глаза, поднял собственный щит, и копье молниеносно устремилось в щель между панцирем и ручными латами — под мышку. Острие пробило кольчугу и вареную кожу, и Оберин тут же выдернул его назад.

— Скажи это! Элия Дорнийская. — Принц описал круг, наставив копье для нового удара. — Скажи!

Тирион про себя произносил другое заклинание. «Упади и умри», — звучало оно. Упади и умри, проклятый! Из подмышки Горы теперь текла его собственная кровь, а под панцирем кровотечение, должно быть, еще сильнее. Когда он попытался шагнуть, одно колено у него подогнулось, и Тириону показалось, что он падает.

Принц Оберин обошел его сзади и крикнул:

— ЭЛИЯ ДОРНИЙСКАЯ! — Клиган стал поворачиваться, но сделал это слишком медленно и слишком поздно. На этот раз копье кольнуло его под колено, между латами на бедре и голени. Гора закачался и ничком рухнул наземь, выпустив из пальцев огромный меч. Медленно и величественно он перевернулся на спину.

Дорниец отшвырнул свой щит, перехватил копье двумя руками и отбежал назад. Гора застонал и приподнялся на локте. Оберин по-кошачьи быстро проделал поворот и ринулся на поверженного врага. С криком «ЭЛИЯАААААААА!» он всей своей тяжестью вогнал копье в тело Горы. Треск переломившегося ясеневого древка был почти столь же сладок, как полный ярости вопль Серсеи. На миг у принца словно отросли крылья, и Змей перелетел через гору. Встав на ноги, Оберин стряхнул с себя пыль. Из живота Клигана торчали четыре фута сломанного копья. Принц бросил обломок древка и подобрал меч противника.

— Если ты умрешь, так и не назвав ее имени, сир, я найду тебя даже в седьмом пекле, — пообещал он.

Сир Григор попытался встать. Копье пригвоздило его к земле, и он с рычанием потянул за древко обеими руками, но освободиться так и не смог. Под ним расплывалась лужа крови.

— С каждым мгновением я чувствую себя все более невинным, — сказал Тирион Элларии Сэнд.

— Назови ее имя!! — Принц Оберин поставил ногу на грудь Горы и обеими руками поднял меч. Что он намеревался сделать — отрубить Клигану голову или вогнать острие в глазную щель его шлема, — для Тириона так и осталось тайной.

Гора вскинул руку и ухватил дорнийца за колено. Оберин с размаху опустил меч, но он уже потерял равновесие, и клинок только оставил еще одну вмятину на стали, защищавшей руку Горы. Еще миг — и Клиган повалил дорнийца на себя. Они схватились в пыли и крови, вихляя сломанным копьем туда-сюда. На глазах у объятого ужасом Тириона Гора обхватил принца своей ручищей и прижал к груди, как влюбленный.

— Элия Дорнийская, — прогудел из-под шлема Григор. — Я убил ее скулящего щенка. — Он взялся свободной рукой за незащищенное лицо Оберина, вогнав стальные пальцы ему в глаза. — А уж потом изнасиловал ее. — Его кулак вошел в рот дорнийца, ломая зубы. — А после разбил ей башку. Вот так. — Он вытащил кулак обратно. Казалось, что кровь на перчатке дымится в холодном утреннем воздухе. Раздался тошнотворный хруст. Эллария Сэнд закричала, охваченная ужасом, и завтрак Тириона не улежал на месте. Упав на колени, он извергал из себя ветчину, колбасу, пирожки с яблоками и двойную порцию яичницы с луком и огненным дорнийским перцем.

Он так и не услышал, как его отец произнес приговор. Да и нужны ли здесь были какие-то слова? Он вложил свою жизнь в руки Красного Змея, а тот ее выронил. Тут Тирион вспомнил с запозданием, что у змеев рук не бывает, и на него напал истерический смех.

Он проделал уже половину пути вниз по наружной лестнице, когда понял, что золотые плащи ведут его не в башню.

— Значит, теперь меня заключат в темницу, — сказал он. Они не позаботились ответить. Что толку разговаривать с мертвецами?

Дейенерис

Дени завтракала под айвовым деревом на террасе, глядя, как ее драконы гоняются друг за другом над верхушкой Великой Пирамиды, где прежде стояла бронзовая гарпия. В Миэрине пирамид около двадцати, но ни одна из них даже наполовину не достает до Великой. Отсюда ей виден весь город: узкие извилистые переулки и широкие кирпичные улицы, храмы и житницы, лачуги и дворцы, бани и публичные дома, сады и фонтаны, большие красные круги бойцовых ям. А за стенами — оловянное море, петляющий Скахазадхан, сухие бурые холмы, сожженные поля и рощи. Здесь, в своем садике, Дени порой чувствовала себя богиней, обитающей на вершине самой высокой в мире горы.

Неужели все боги так одиноки? Некоторые, определенно, да. Миссандея рассказывала ей о Владыке Гармонии, которому поклоняется мирный народ Наата. Это единственный истинный бог, сказала девочка, бог, который всегда был и всегда будет, который сотворил луну, звезды, землю и всех тварей, живущих во вселенной. Бедный Владыка Гармонии. Дени жалела его. Это ужасно, все время быть одному, в окружении женщин-мотыльков, которых ты можешь создать или уничтожить одним только словом. В Вестеросе по крайней мере семеро богов, хотя септоны, если верить словам Визериса, говорят, что эти семеро — только лики единого бога, семь граней одного кристалла. Какая путаница. А красные жрецы, она слышала, верят в двух богов, постоянно воюющих между собой. Это Дени устраивало еще меньше — ей бы не хотелось воевать постоянно.

Миссандея подала ей утиные яйца, собачью колбасу и полчаши подслащенного вина с лимонным соком. Мед притягивал мух, но душистая свеча их отгоняла. Мух здесь гораздо меньше, чем повсюду в городе — за это Дени тоже любила свою пирамиду.

— Надо что-то сделать с этими мухами, — сказала она. — На вашем Наате их тоже много, Миссандея?

— Там водятся бабочки, — ответила девочка на общем языке. — Желаете еще вина?

— Нет. Скоро здесь соберется мой двор. — Дени очень привязалась к Миссандее. Эта девочка с большими золотистыми глазами умна не по годам. И смелости ей не занимать — иначе она и до своих лет не дожила бы. Дени надеялась когда-нибудь увидеть ее сказочный остров Наат. Миссандея говорит, что Мирный Народ не знает войн — войну им заменяет музыка. Они никого не убивают, даже животных, и питаются одними плодами. Духи священных бабочек защищают остров от всех, кто хочет причинить ему вред. Многие завоеватели высаживались на берега Наата с оружием в руках, но их постигала болезнь, и они умирали. Но против невольничьих кораблей даже бабочки оказались бессильны.

— Когда-нибудь я отвезу тебя домой, Миссандея, — пообещала Дени. Продал бы ее Джорах или нет, если бы она и ему дала такое же обещание? — Клянусь.