Вершина мира. Книга первая - Евгения Прокопович

— Пошел вон, — спокойно, но твердо приказала я, стиснув зубы, ощущая вполне реальную боль в сердце.

— Что? — опешил он.

— Пошел вон! — повторила я, указывая пальцем на дверь.

— К-куда? — такого поворота он не предполагал, впрочем, и я тоже, но мне уже было наплевать на то, куда он пойдет и где проведет ночь и всю ближайшую жизнь. Я устала.

— Мне плевать, — с ноткой горечи ответила я, хотя заставляла себя не проявлять никаких эмоций, чуть пожав плечами, — я же непробиваемая шлюха и убийца, совсем, как моя мать.

Влад вперился в меня мрачным взглядом, затем тяжело развернулся и, накинув на плечи измятую рубашку, вышел из моей комнаты. Через некоторое время послышался шум закрываемой двери. Влад ушел не только из моей комнаты, но и из дома.

Держаться теперь смысла не было, и слезы горячим потоком хлынули по щекам, обжигая, как на морозе. Я нашарила подушку и как в детстве плотно обхватила ее руками, прижала к животу и медленно сползла на пол. Рыдания застревали в горле не давая дышать. Господи, за что? Я раскачивалась из стороны в сторону, обнимая подушку — единственную непреложную реальность в окружающем мире — ощущая себя брошенной и никому не нужной. Скрипнула дверь.

— Я тебе сказала — пошел вон! — напомнила я, не поднимая головы, а на сердце на миг стало легче — он вернулся! Он пришел, и сейчас попросит прощения за все те гадости, что наговорил в порыве гнева и обиды и я его, конечно же, прощу, а потом мы будем пить чай и смеяться над всем произошедшим, и я ему все-все расскажу и про себя, и про мать, и про вольную…

— Аньк, я не вовремя? — в комнату осторожно просочился Никита, не подозревающий, что я готова его убить. Он действительно не вовремя и не тот, кто нужен. Тот, без кого жить нельзя ушел навсегда и с этим придется существовать, а Никита ни в чем не виноват. Я быстро вытерла лицо о подушку и посмотрела на друга.

— Что ты хотел? — я поднялась, швырнула подушку на кровать, всем сердцем желая выпроводить гостя и в одиночестве продолжать предаваться жалости к себе и постигшему меня горю.

— Нас на труп вызвали, а наш эксперт ногу сломал, остальные заняты, а ты не дежуришь, да и знаешь, что делать надо, вот я и… ну, ты понимаешь?

— Хочешь, что б я вылетела с бригадой? — через силу улыбнулась я, Никитина просьба опровергала все, что говорил Влад — во мне нуждались, вот прямо здесь и сейчас и кроме меня это решить никто не сможет.

— Если не трудно, — облегченно выдохнул Никита, обычно я так просто не соглашалась, ведь это не моя работа.

— Хорошо, дай мне пять минут, — мои губы более уверенно растянулись в улыбке, вот она моя жизнь и никто мне не нужен ни любовник, ни тем более муж, как-нибудь обойдусь. Я провела рукой по волосам и направилась в ванну переодеться в более подходящую одежду.

Никита схватил меня за руку, когда я уже открыла дверь, резко развернул к себе и внимательно посмотрел глаза.

— Аня, что с тобой? Ты плакала?

— Нет, всего лишь аллергия, — покачала я головой, преисполненная благодарностью к другу за участие.

— Хочешь, я твоей аллергии морду набью? — с унылой серьезностью спросил он.

— Не стоит, все нормально.

…Влад еле передвигая ноги притащился в участок. Ему больше некуда идти и что делать дальше он определенно не знал. Его впервые в жизни выгнали из дома. И что теперь с ним будет? Где он будет ночевать? Жить? Он вдруг понял, что совершенно не умеет самостоятельно о себе заботиться. Всегда был кто-то, кто решал, где ему спать, сколько работать, что есть. От него требовалось всего лишь выжить и не свихнуться, а обо всем остальном позаботятся хозяева. Владу в жизни они попадались всякие, жестокие и не очень. Его могли избить почти до смерти, оставить висеть на кандалах столба под палящим солнцем, когда кажется, что кожа вот-вот лопнет от жарящих лучей. Или кинуть подыхать на сырой каменный пол подвала, где по углам таятся полчища крыс, но что бы выгнали из дома такого просто не случалось. А если еще учесть, что при этом проявили ледяное равнодушие, это вообще что-то выходящее за пределы понимания, это не поддается никакому объяснению.

Влад очень жалел, что ему слишком быстро удалось справиться со своими эмоциями, и он сумел выйти из благословенного летаргического сна, в который он, казалось, попал после подслушанного разговора. Теперь на него все чаще накатывал самый обычный животный страх, справиться с которым все сложнее. Он не врал своей хозяйке, когда говорил, что не может и не желает ее видеть, но это была лишь часть правды. Больше всего он боялся того момента, когда его продадут кому-то чужому и страшному, совсем как в детстве, когда продавали маленького, худенького мальчонку.

Он хорошо помнил, как его продали в первый раз. Как он цеплялся за чью-то ногу, обутую в высокий кожаный сапог кричал, плакал, умолял, и как его отшвырнула эта самая нога, словно никому ненужный мусор, и как задохнулся от боли, когда на худенькие плечики с силой опустилась плетка. А потом его грубо зашвырнули в кузов высокой машины, и он больно ударился головой, падая на металлический пол, на несколько секунд потеряв сознание. Больше никогда в жизни он никого ни о чем не просил и не умолял, все свои беды сносил молча, с тупым упрямством и ненавистью разъедающей душу, глядя перед собой и не обращая ни на кого внимания.

В бараках и на арене его боялись не только рабы, надсмотрщики, но даже некоторые хозяева. Влад считался неуправляемым и немного бешеным. Он вполне мог позволить себе сломать плеть надсмотрщика, если тот уж очень сильно досаждал, совершенно не задумываясь о последствиях. Ему было плевать и хотелось умереть. Теперь было не плевать и умирать не хотелось. Умирать стало страшно, когда он понял, что означает жить нормальной жизнью. Сейчас было страшно даже подумать, что в скором времени шею перетянет тесный удушающий ошейник, руки закуют в кандалы и продадут первому встречному.

Влад никогда еще не оказывался в столь тяжелом положении. У него не осталось надежды. О том чтобы сбежать, даже думать не стоит. Он за год изучил Аню, она все и всегда делает основательно. Он пока еще думает, как провернуть побег, а она уже перекрыла все пути к отходу. Вокруг ее друзья, они Владу и шага ступить не дадут. На его счету осталось всего четыре креда, на эти деньги и чашки кофе не купишь. Поступление на счет должно быть только на следующей неделе, но Владу почему-то казалось, что этим счетом он больше никогда не воспользуется. И куда он денется без денег и документов? Будь он свободным, другое дело, а так он даже с пассажирами из порта выйти не сможет — детектор на таможне сработает на металл, впаянный в клеймо. Ему остается только смириться и ждать развития событий, все равно он ничего изменить не может.