История Дома Романовых глазами судебно-медицинского эксперта - Юрий Александрович Молин

(1933) после январской 1917 года встречи с Николаем II писал: «За целый год, что я не видел Его, Он стал просто неузнаваем: лицо страшно исхудало, осунулось и было испещрено мелкими морщинами. Глаза, обычно бархатные, темно-коричневого оттенка, совершенно выцвели и как-то беспомощно передвигались с предмета на предмет. Белки имели желтый оттенок, а темные зрачки стали совсем серыми, почти безжизненными…».

Разнообразных материалов, касающихся здоровья Александры Федоровны, сохранилось гораздо больше. Практически все они касаются простудных недомоганий, воспалительных заболеваний уха, горла и носа, проявлений пояснично-крестцового радикулита. Вот пример одного из многочисленных медицинских документов, сохранившихся в РГИА (Ф. 472, оп. 40, д. 194/2682–52). Александра Федоровна 4 ноября 1903 года предъявила лейб-хирургу Г.И. Гиршу жалобы на боли в правом ухе. Осмотром совместно с доктором К. Бенни был установлен диагноз: острое воспаление правого среднего уха, констатирована температура тела 37,60 С, частота пульса 68 в минуту. Местный воспалительный процесс прогрессировал крайне вяло. Консилиум 11 ноября с участием профессора Н.П. Симановского констатировал «сильную боль, заметное выпячивание барабанной перепонки в задне-верхнем и задне-нижнем отделах, ее красноту. 12 ноября выполнен прокол перепонки, причем появилось гноевидное отделяемое и немного крови». Уже 14 ноября отмечено хорошее самочувствие и нормализация температуры тела. Последняя врачебная запись относится к 17 ноября. Она констатировала «затихание местных воспалительных явлений» и нормальные показатели температуры тела и пульса.

Гораздо серьезнее, по-видимому, были изменения со стороны центральной нервной системы. Аликс приехала в Россию будучи стеснительной, мнительной, замкнутой девушкой. К тому же она была очень близорука, но очков не носила, ибо это считалось предосудительным для женщин высшего света. Дефект зрения еще больше усиливал трудность адаптации цесаревны к новой стране, незнакомым обычаям, нравам, взглядам. Один суровый год следовал за другим, за все эмоциональные стрессы Александра платила дань своим здоровьем. Еще девушкой она заболела ишиасом (боли в области спины и ног). Ее беременности, а их было четыре за первые шесть лет замужества, протекали трудно. Борьба с гемофилией сына истощала ее физически и морально. Во время кризисов она не щадила себя, сидя день и ночь у постели Алексея. Но когда опасность проходила, она валилась с ног от усталости, лежа неделями в постели и передвигаясь только в кресле-каталке. В 1908 году, когда цесаревичу было четыре года, у нее проявилась серия симптомов, которые она считала последствием «расширения сердца». Физические усилия давались ей с трудом. Она была «болезненной женщиной, – писала Великая княгиня Ольга Александровна ь сестра царя. – Ее дыхание часто становилось учащенным, наступало болезненное удушье. Я часто замечала, как ее губы синели. Постоянная тревога за Алексея подорвала ее здоровье». Е.С. Боткин, который приходил ежедневно послушать ее сердце, упомянул через несколько лет одному офицеру в Сибири, что императрица «унаследовала семейную слабость кровеносных сосудов» (Мэсси Р., 1992). По современной медицинской терминологии императрица Александра, несомненно, была подвержена психосоматическим симптомам, формирующим выраженную неврастению (или вегето-сосудистую дистонию), – заболевание, характеризующееся, в числе других проявлений, и выраженной акцентуацией больных на незначительных объективных изменениях своего здоровья. В 1911 году Александра писала своей бывшей учительнице мисс Джексон: «Болела почти все время… Я отослала детей на смотр с отцом, и они несколько раз ходили на военные торжества, а так как я не могла пойти – они должны привыкнуть обходиться без меня… Редко могу появляться где-либо, а если и появляюсь, то потом выхожу из строя – чрезмерно утомляю сердечную мышцу». Свое угнетенное состояние она часто обрисовывала в письмах: «У меня каждый день болит голова…», «до смерти устаю: сердце болит и расширено…», «временами чувствую, что больше не могу, и тогда накачиваюсь сердечными каплями…», «я пришла домой и не выдержала – расплакалась, молилась, потом легла и курила, чтоб оправиться…». Истерические состояния сменялись приступами меланхолии, которые тяжело действовали на всех домашних.

Невозможность для Александры участвовать в общественной жизни тревожила ее мужа. «Она остается в постели большую часть дня, не принимая никого, не выходит к завтраку, и целый день сидит на балконе, – писал Николай матери. – Боткин советует ей поехать в Наухайм для лечения. Это очень важно, чтобы ей стало лучше, для нее самой, для детей и меня. Я совершенно измотан, все время занят мыслями о ее здоровье». Принимая советы Боткина, Николай отправился с женой в Наухайм, где она могла пройти курс лечения. Александра принимала теплые ванны, пила минеральную воду и ездила по магазинам в кресле-каталке, которую везла сиделка. Через несколько недель она вернулась в Россию, отдохнувшая, но не вылечившаяся.

Навязчивость идей, чрезмерное напряжение, раздражительность, частая смена настроения, нетерпимость к чужому мнению – все это было налицо у Александры Федоровны. Ее камер-юнгфера Занотти свидетельствовала: «Она в последние годы была не такая, какой она была раньше… Чем именно питалась истеричность императрицы, я не могу сказать. Может быть, у нее была какая-либо женская болезнь. Об этом могли бы сказать доктора Драницин и Фишер, ее лечившие. Несколько лет тому назад императрица, жаловавшаяся на сердце, была в Наухайме и обращалась к врачу Гротте. Гротте не нашел у нее сердечной болезни, он нашел у нее нервные страдания и требовал совершенно иного режима. То же самое находил потом у Ее Величества и Фишер. Он даже делал тайный доклад императору по поводу болезни императрицы. Фишер предсказал с буквальной точностью то, что потом стало делаться с Государыней. Именно он указывал на лечение не сердца, которое, очевидно, было здорово, а ее нервной системы. Но императрица узнала о докладе Фишера. Он был устранен и призван Боткин. Императрица стала жить так, как ей хотелось… Наблюдая ее, я удивлялась одному: находится она среди людей ей приятных – совершенно не чувствует болезни сердца; не нравится ей обстановка, не по ней что-нибудь, она начинает жаловаться на сердце. Считая сердце больным, она довольно значительную часть дня лежала… Она была в последние годы нетерпимой к чужому мнению, которое было несогласно с ее мнением» (Соколов Н.А., 1998).

С позиций сегодняшнего дня можно говорить о том, что психическое состояние Александры Федоровны соответствовало определенному медицинскому диагнозу и требовало пристального внимания. Тем не менее необходимого в таких случаях лечения не было. Трудно сказать, в какой степени Николай осознавал серьезность недуга жены. По отношению к ней он держался безукоризненно и старался оградить ее от всего, что могло причинить дополнительные страдания. Все, что происходило в царском доме, становилось предметом сплетен не только среди многочисленных родственников, но и широкой общественности. Нелестные разговоры о нездоровье Александры Федоровны и так расползались по стране, а приглашение врачей – психиатров или