Боем живет истребитель - Николай Скоморохов

– А что это у тебя, братец, такой комбинезон? Я весь сжался – комбинезон, позаимствованный у оружейницы, был не по мне, в обтяжку, рукава и штаны короткие.

– Нет другого на складе, товарищ командующий, – ответил я, волнуясь.

– Надо найти, негоже так. Кто по должности?

– Заместитель командира эскадрильи, товарищ командующий.

– Командир, значит. Тем более надо заботиться о внешнем виде.

Сам командующий фронтом в этом мог служить образцом. Все на нем сидело ладно, было чистым, отутюженным, сапоги, пуговицы, пряжки прямо-таки сияли.

Ладно, это так, к слову, – продолжал Малиновский. – А воюете как?

– Сбил десять самолетов, товарищ командующий!

– Вот как?! Тогда такой комбинезон совсем не годится. Подберите ему у нас что-либо подходящее, – сказал он Мартынюку и тут же направился к выходу из кабинета. Корженевич последовал за ним.

Федор схватил меня за рукав:

– Пошли, сейчас так тебя одену – закачаешься.

«Закачаться» не пришлось – нашли самый обычный комбинезон, но моего размера. Я переоделся, уставился на Мартынюка:

– Что дальше?

– Будем ждать.

Только в 4 часа 30 минут, после того как мои данные подтвердились, разрешили убыть в свой полк. Я попрощался с Мартынюком и улетел. Встретился с ним вновь уже после войны в академии имени М. В. Фрунзе, где, работая с картами, мы часто вспоминали ту памятную ночь и мое наивное: «А что такое САУ-76?» Между прочим, именно после этого случая я всерьез подумал об изучении основ общевойскового боя. Это и привело меня в конце концов в общевойсковую академию.

…На рассвете прибыл на свой аэродром уставшим, измотанным.

– Отдохни хорошенько, завтра пойдешь на новое ответственное задание, – сказал Мелентьев.

Так закончилась моя первая встреча с Днепром, принесшая много забот, волнений и радость сознания честно выполненного воинского долга.

«Каким же будет новое задание? – подумал я, укладываясь спать. – Неужели снова разведка? Так совсем переквалифицируюсь».

Но на этот раз задача оказалась совсем необычного характера.

Речь шла о Днепрогэсе. Враг готовился смести с лица земли энергетический гигант первых пятилеток.

Согласно разведданным, в потерне – узком коридоре, идущем через все тело плотины и под зданием электростанции, находилось громадное количество взрывчатки, сто пятисоткилограммовых авиационных бомб.

Спасением Днепрогэса занимался лично Верховный Главнокомандующий. К нему стекались все сведения относительно этого грандиозного по тем временам сооружения. Командующий фронтом потребовал от генералов М. И. Неделина – командующего артиллерией фронта, Л. 3. Котляра – начальника инженерных войск фронта и В. А. Судца – командующего нашей 17-й воздушной армией сделать все для сохранения Днепрогэса.

Так получилось, что мы с Овчинниковым тоже оказались причастными к большому, государственной важности, делу. Нам было приказано несколько раз сфотографировать плотину и подходы к ней. Нас предупредили: придется преодолевать чрезвычайно сильную противовоздушную оборону. «Ясно, – подумал я, – значит, мы не первые и, конечно же, не последние. Нужно собрать достаточное количество данных, чтобы на основании их принять какое-то определенное решение».

Днепрогэс… С ним у каждого из нас было связано очень и очень многое. И прежде всего – представление о Советской власти, социализме, ленинском плане электрификации страны. Пуск этого днепровского гиганта по своему воздействию на умы и сердца людей был равнозначен запуску в космос первого советского спутника земли. Это если смотреть с высоты сегодляшнего дня. А тогда-то, пожалуй, нелегко было найти событие, равное пуску Днепрогэса.

Невозможно было подумать, что в судьбе Днепрогэса случится вот такая лихая година, когда за него будет тревожиться вся страна. Мог ли я предположить, что и мне придется принимать участие в его спасении? Строилась-то плотина на века, и, казалось, не было в мире силы, способной разрушить ее.

…Снова дружно взлетаем с Васей Овчинниковым.

Степная ширь. Приднепровское синеватое раздолье. Но земля неухоженная, редко где увидишь пахоту, не зеленеют озимые всходы. Проклятые фашисты! На всем видна печать их злого присутствия.

Выходим к Днепру. Вот она, плотина Днепрогэса!

Темно-серая, пустынная. В разрушенных пролетах пенится вода. Белые буруны летят к массивному каменному утесу и потом до самого острова Хортица, на котором маячат стальные мачты, вода закручивает воронки.

С восточной стороны мы благополучно достигаем середины реки. Пока – тихо. Даже странно как-то, что никто не стреляет. Только это продолжается недолго – внезапно на нас обрушивается бешеный шквал огня. Да такой, в который еще ни разу не приходилось попадать. Огонь настолько плотный, что увернуться от разрывов очень трудно. Маневр по курсу и по высоте нам противопоказан: загубим фотопленку, не выполним задание.

Да, в таком почти безнадежном положении я оказался впервые, хотя совершил уже более двухсот боевых вылетов. Будет ли судьба милостива ко мне и на этот раз? Или, в лучшем случае, придется искупаться в осенней днепровской воде?

Но, кажется, один заход нам уже удался. Ныряю вниз, набираю скорость, иду на полупетлю, и снова, как на лезвие ножа, становлюсь на боевой курс, но теперь уже в обратном направлении. Овчинников преданно следует за мной. Не сворачивая, не уклоняясь в сторону, проходим сквозь сплошные разрывы зенитных снарядов. Есть еще фотопленка! Может, достаточно заходов? Нот, для гарантии надо сделать еще один.

Встаю в разворот и вдруг слышу встревоженный голос Овчинникова:

– Слева и справа «мессеры».

– Вижу, – отвечаю как можно спокойнее. Мне нужно совсем немного времени, чтобы еще раз произвести фотографирование.

– Скоморох, «мессеры» атакуют! Еще немного выдержки, и дело сделано. И тут вокруг потянулись шнуры эрликонов. Три пары «мессеров» остервенело набросились на нас, решив любой ценой рассчитаться с нами.

Драгоценными фотопленками мы не могли рисковать.

– Вася, уходим!

Затяжелил винт, сектор газа – полностью вперед. Фашисты преследуют нас. Бьют из всех пушек. А тут еще и горючее на исходе. В голове одна мысль: неужели на этот раз не выкручусь? Нет, нет, – нас ждут на аэродроме. Резко перехожу в набор высоты. Овчинников – следом. Отлично держится! Но «мессеры» не отстают. С пяти тысяч очертя голову бросаюсь вниз. А где Овчинников? Потерялся? Что-то на него не похоже. Ага, он перешел на другую сторону, так ему удобнее наблюдать.

Пока искал ведомого, следил за «мессерами», не заметил, что до земли рукой подать, еще секунда – и врежусь.

С такой силой я никогда раньше не рвал ручку на себя. В глазах потемнело. На мгновение потерял сознание. Пришел в себя – самолет странно покачивается, плохо повинуется. Что такое? Смотрю – капот вспух, на плоскостях обшивка висит клочьями, элероны тоже «раздеты».

Нет, и на этот раз вражеские снаряды меня миновали. Просто я превысил все нормы перегрузок. Зато своего достиг: фашистские летчики, расстреляв боеприпасы, ушли восвояси. Мы с Овчинниковым благополучно вернулись домой. Правда, мой самолет больше в воздух не поднимался – его списали. Расставаясь с ним, я мысленно говорил: «Прости меня, верный друг, надежно послуживший, но пойми, воздушный боец не только тот, кто сбивает, но и тот, кто умеет сам не быть сбитым».

Наши пленки немедленно отправили в вышестоящий штаб. Дай бог, чтобы они оказались полезными – слишком дорого нам достались. Так дорого, что меня начало знобить. Я сказал об этом Овчинникову, тот в ответ пошутил:

– Пройдет, командир, с вас-то обшивочку не сорвало, значит, все в порядке.

А через два часа звонок из штаба армии:

– Пару Скоморохова срочно отправить на повторное фотографирование с той же высоты, с того же направления, под тем же ракурсом.

Понятно – нужны какие-то уточнения.

А у меня впервые в жизни пропало всякое желание что-либо делать. Хотелось лечь и забыться. Чувствую температуру. Что делать? Когда дана команда на вылет – поздно идти к врачу, объяснять свое самочувствие. Тем более что требуются именно наши повторные снимки. Кто их сделает? Овчинников ведь меня прикрывал – он не помнит точно, как мы заходили на съемку.

Деваться некуда – летим.

Над плотиной повторяем все точь-в-точь, что делали раньше. И все события повторяются: на третьем заходе нас снова атакуют «мессеры». А на меня нашло полное безразличие ко всему, в глазах плывут и плывут какие-то желтые круги, стала одолевать дремота.

– Вася, со мной что-то неладное. Какая у нас высота?

– Две тысячи, командир. Держите курс на аэродром, буду отбиваться.

– Ищи посадочную площадку, я не могу вести машину.

– Скоморох, продержись немного, – перешел Вася на «ты»,– я попробую отогнать «мессеров», тогда что-нибудь придумаем.

– Ладно, действуй…

А силы мои тают. Начинаю снижаться, искать, где бы приземлиться. Сознание то и дело пронизывает мысль: