Боем живет истребитель - Николай Скоморохов

– Срочный вылет? – спросил Тонкоглаз, поспешая со мной к самолету.

Тем же вопросом встретил меня и Мартюшев. Я ответил:

– К шести утра самолет должен быть как штык. Предстоит очень ответственное задание.

– Будет сделано, товарищ командир! – четко отвечает механик. Он всегда такой – другого ответа у него нет. Впрочем, как и у остальных. И мы ценили это, свои успехи делили с ними.

– Не беспокойтесь, – добавил Тонкоглаз, – все будет так, как надо. – И тут же полез в бездонные карманы своего комбинезона за новыми свечами…

На стоянку прибыл старший сержант А. Вайнер – парторг эскадрильи. Собрались летчики, техники, механики. Сама собой возникла непринужденная политбеседа, в которой то и дело слышалось: Днепр, Днепр.

Да, им жили сейчас все.

Слушал я разговор, а у самого приятно замирало сердце: завтра одним из первых увижу Днепр. Что карта? Может ли она передать всю его красоту? Какой он там живой, настоящий? Много ли общего у него с моей Волгой?

Ночью сон был каким-то на редкость беспокойным. Все время чудилось, что я проспал, прозевал вылет.

Задолго до условленного часа уже был на стоянке.

Вскоре там появился и незнакомый мне старший офицер.

– Я из штаба дивизии, – представился он, назвав свою фамилию. – Должен уточнить вам задачу. Некоторые наши подразделения форсировали Днепр. Но связи с ними нет. Мы ничего не знаем об их положении. Необходимо выяснить, где они, что с ними…

Значит, наши уже на той стороне. Третий Украинский форсировал Днепр! Это же потрясающая новость, и мне посчастливилось услышать ее одному из первых.

На востоке появился первый проблеск зари. Рождался новый день. Радостно возбужденный, я даже не предполагал, каким он окажется трудным и как необычно завершится.

Взлетаем с Овчинниковым – моим прикрывающим – и уходим в рассветное небо. Василий – надежный, проверенный в боях ведомый. Хотя сначала не все шло у него ладно: бывший летчик-инструктор никак не мог избавиться от «элементов академизма». Ему хотелось все делать, как говорится, «по науке». Но наука у него была не боевая – учебная… Зато когда он вошел в строй, им восхищались. Никакие силы не могли оторвать его от ведущего, помешать ему защитить своего командира. Как раз то качество, которого так и не приобрел Валька Шевырин: увлекшись схваткой, он мог уйти в сторону и потеряться.

Через двадцать минут относительно спокойного полета мы увидели Днепр.

Он поразил меня своей величавостью и тишиной – нигде не видно ни одной лодки. И тут же вспомнилось выученное наизусть еще в школе: «Чуден Днепр при тихой погоде…»

Спокойствие, размеренность великой украинской реки были сродни волжскому нраву и потому сразу передались мне. Я внимательно осмотрелся вокруг. В правый крутой берег словно упирались солнечные лучи – точь-в-точь такую же картину видел я однажды на Волге между Саратовом и Камышином. От этого воспоминания потеплело на сердце.

Разрывы зенитных снарядов насторожили меня.

Резко бросаю машину вниз. Овчинников – за мной. Прижимаемся почти к самой воде. Зенитки умолкли – тут им нас не достать. Днепр приходит к нам на помощь.

Мы с Васей понимаем: раз били зенитки, – значит, тут гитлеровцы. А где наши?

Проносимся над водой прямо по середине Днепра. Кажется, что от винтов разбегаются в разные стороны испуганные волны. Позади – Днепропетровск, впереди – Запорожье. Река круто поворачивает вправо, – вот та самая излучина в районе Волосское-Войсковое, где, по имеющимся сведениям, и высадились наши передовые подразделения.

Тщательно осматриваем берег. Замечаем каких-то людей. Никто не стреляет. Подходим ближе – нам машут. Кто такие, чего хотят? Делаем отметку на карте и берем курс домой: на малой высоте расход горючего повышенный, оно уже на исходе, подзаправимся – и снова сюда. На аэродроме нас поджидал офицер штаба дивизии. Выслушав доклад, он сказал:

– Пока ничего существенного, но кое-что есть… Изучайте район дальше.

Мы пересекли излучину Днепра, углубились километров на пять в степь. Обнаружили землянки, костры. Шли ва высоте метров двести, и тут ударили зенитки, один снаряд попал в самолет Овчинникова и повредил управление. Снова сделали пометку на карте – и в обратный путь.

Овчинников сменил машину – и мы отправились в третий разведрейд. На этот раз обнаружили в лесу четыре танка. Чьи? Установить трудно. Но танковые пушки смотрят на запад. А вот, в сторонке, еще один – его пушка повернута на восток. Ну-ка, снизимся, присмотримся. За танком растянулась перебитая гусеница, на его бортах кресты. На броне сидит человек. Он вроде бы даже приветствует нас.

Как же установить, кто здесь?

Не стреляют. А где начинают бить зенитки? Попробуем чуть подняться и отойти в сторонку. Ага, вот и они, голубчики, огненные шарики. Чуток вниз, ближе к танкам – все прекращается. Несколько таких маневров, и на карте вырисовывается линия боевого соприкосновения с противником. Только вот надо все точно установить. Дело-то чрезвычайно серьезное. Жаль, горючее быстро расходуется.

Во время четвертого полета мы обнаружили еще четыре замаскированных танка. Снизились до пяти метров, чтобы получше рассмотреть их. Наши, точно наши! Танкисты в темных комбинезонах прыгают, что-то кричат, бросают вверх шлемы.

Пятый вылет. Нас атакуют «мессеры». Одного из них Овчинников поджег, но и сам попал под вражеские огненные трассы, они повредили его самолет. Однако мы вернулись с полным, четким докладом о местонахождении наших подразделений, выяснили линию боевого соприкосновения с противником.

Выслушав нас, тут же доложили в штаб армии. Приказали еще раз уточнить все данные. Овчинников сел в третий самолет, и мы снова ушли по знакомому маршруту. Раздобыли новые сведения. Но теперь на окончательной проверке данных настаивал уже штаб фронта.

Седьмой вылет. Гитлеровцам мы, наверное, уже до чертиков надоели. Они открыли бешеный зенитный огонь. Однако мы уже научились избегать их «гостинцев». Снизились до десяти метров – и все нам нипочем. Еще раз облетели весь «подопечный» участок, запаслись новыми важными наблюдениями и – назад.

Только приземлились – а было это уже в сумерках, – как меня сажают на По-2 и везут прямо в штаб фронта.

В темнеющем небе тарахтит наш «кукурузник». Пытаюсь собраться с мыслями, но все тело сковывает усталость, и я против своей воли задремал. Проснулся от толчков.

– Слышишь, разведчик, ждут, – будил пилот. Сначала представляют меня начальнику разведки фронта. Тот дотошно, скрупулезно выспрашивает обо всем, что я видел. Потом уходит, и вскоре меня приглашают к начальнику штаба фронта генералу Корженевичу. Снова такие же детальные расспросы. Каждое мое слово записывают офицеры для особых поручений.

– Вот вам листик, вспомните все, что видели, и набросайте схему, – сказал генерал.

Я старательно изобразил линию боевого соприкосновения с противником, расположение наших танков, которых в общем обнаружил одиннадцать штук, систему оборонительных укреплений, огневые точки.

Взяв нарисованную схему, генерал приказал порученцу позаботиться о моем отдыхе и ушел. Порученцем генерала оказался чудесный парень – майор Федор Мартынюк.

После ужина меня снова пригласили к начальнику штаба. Там я впервые увидел генерала армии.

«Командующий фронтом Малиновский»,-успел шепнуть сопровождавший меня Мартынюк.

От неожиданности я растерялся, стушевался, собрался было представиться, но командующий добродушно улыбнулся, махнул рукой:

– Присаживайтесь и рассказывайте.

Я повторил все сначала.

– Так, – задумчиво произнес Малиновский. И повернулся к генералу Корженевичу: – Есть ли какие-либо сведения оттуда?

– Пока что нет, товарищ командующий! Они продолжали о чем-то говорить, несколько раз прозвучало «САУ-76», все это было для меня непонятно, я решил, что со мной разговор окончен, вопросительно взглянул на Мартынюка. Тот подошел поближе:

– По твоим докладам, через Днепр перебросили целый батальон. Теперь вот ждут данных.

– А что такое САУ-76? – спросил я тихо.

– Самоходные артиллерийские установки. Ты на той стороне мог видеть их, а не танки. Тебе они, наверное, незнакомы?

– Впервые о них слышу.

– То-то, учись…

Между тем Малиновский, закончив беседовать с Корженевичем, снова перевел на меня взгляд и неожиданно спросил:

– А что это у тебя, братец, такой комбинезон? Я весь сжался – комбинезон, позаимствованный у оружейницы, был не по мне, в обтяжку, рукава и штаны короткие.

– Нет другого на складе, товарищ командующий, – ответил я, волнуясь.

– Надо найти, негоже так. Кто по должности?

– Заместитель командира эскадрильи, товарищ командующий.

– Командир, значит. Тем более надо заботиться о внешнем виде.

Сам командующий фронтом в этом мог служить образцом. Все на нем сидело ладно, было чистым, отутюженным, сапоги, пуговицы, пряжки прямо-таки сияли.