Волшебный час - Сьюзен Айзекс

— Что тебе известно о его бывшей жене, Бонни Спенсер?

Джерми покачал головой: никогда не слышал.

— Она написала сценарий к фильму «Девушка-ковбой».

— А, как же, помню. Приятный фильм.

— О чем?

— Вдова мелкого ранчеро в буквальном смысле надевает мужнины сапоги. Все это завязано на ее отношениях с хозяевами соседних ранчо, главным образом, их женами. Проникновенные и динамичные диалоги о страстной любви к родной земле. Очень красиво снято.

— Великий фильм?

— Нет. Не такой уж великий, но действительно отлично сделан. — Он снова снял очки и еще немного погрыз дужку. — Когда она писала сценарий, у нее была другая фамилия, не Спенсер. Как-то еще.

— Сай женился на ней после выхода фильма. Но с тех пор ни один из ее сценариев не был реализован.

У меня перед глазами возник яркий образ Бонни, в тугих шортах и футболке-размахайке, Бонни, опершаяся о кухонную мойку. Этот образ ничего общего не имел с людьми, хоть каким-то боком связанными с кинобизнесом.

— Больше ты ничего о ней не слышал?

— Нет, — ответил он.

— Похоже, он решил расстаться с ней, обнаружив, что она вовсе не такой уж лакомый кусочек.

— Вполне в духе Сая и киношников вообще.

— А что ты можешь сказать о Линдси Киф? Я слышал, на этот раз она не очень хорошо играет?

— А, это уже из области сплетен. Я слышал то же самое и не сомневаюсь, что это правда. Она всегда раньше играла женщин очень сосредоточенных, умных, любящих свое дело, иногда способных на глубокое чувство, иногда оскорбленных дам, пишущих стихи, иногда — миссионерок, присоединяющихся к непонятным революционным движениям. В таком роде. А роль в «Звездной ночи» совсем иного плана. Это такая мягкая, любвеобильная, богатая бедняжка. Я так думаю, Линдси, с ее актерским талантом, вполне могла изобразить эту любвеобильность. Но она сама живет в основном умом, а не сердцем. Так что эта роль для нее будет большой натяжкой.

— А что, после смерти Сая съемки не будут прекращены?

— Шутишь, что ли? Кино — прежде всего бизнес. Ради актера, постановщика, они еще могут задержаться на несколько дней, пока не подыщут замену. А ради продюсера не пожертвуют даже чашечкой кофе.

— Тебе известно что-либо еще о событиях на съемочной площадке?

— Вполне рутинные злобные сплетни.

— Ясно. И какие же?

— Что Сай недоволен игрой Линдси, и они по этому поводу ссорятся. Но даже если бы между ними не возникло бы этой конфронтации, она все равно чувствовала бы, что у нее с Саем возникают проблемы. Как бы то ни было, она собралась с духом… и направила главный артиллерийский удар на постановщика, Виктора Сантану. Сделала его своим союзником.

— Как она умудрилась перетащить его на свою сторону?

— На свою сторону? Ха, ты не совсем понял.

— Черт побери! Неужели Линдси и Сантана…

— Стив, если продюсер на день покидает съемочную площадку, а постановщик и исполнительница главной роли заявляют, что у них совещание по ходу сценария в трейлере постановщика, и они не показываются сорок пять минут, и шторы в трейлере спущены, и они даже не просят ассистента принести им по чашечке кофе, и, по рассказам очевидцев, трейлер ходит ходуном… Как ты думаешь?

— Дерьмовая ситуация.

Но меня больше занимало другое: как Сай воспринимал все это? И что он планировал сотворить над Линдси Киф?

Мы сидели на кухне и ели мороженое прямо из пинтовых стаканчиков, как мы делали в детстве. Доев до половины, мы поменялись. Я отдал Джерми мороженое с печеньем, а он мне — свое кофейное, с карамелью. Ни один из этих наполнителей не был придуман, когда мы были детьми.

Он рассказал мне, как прогрессировал рак у его матери, как она мучилась от болей и как в конце концов покончила с собой, приняв сверхдозу секондала, который тайком копила целый месяц. Я признался, что всегда думал: вот так она вечно будет ходить в своем старомодном смешном чепце, с секатором. И как мне искренне жаль, что я никогда больше ее не увижу, и никто больше не назовет меня «голубчик».

Он отложил ложку.

— Стив, когда мы были маленькими, у меня никогда не хватало духа спросить… Твой отец ушел от вас? И мать осталась одна?

— Да. После того, как он продал ферму, он пытался найти работу, но быстро отовсюду вылетал за то, что заявлялся на службу пьяным. Буквально в стельку надравшись. Когда твоя работа связана с железной дорогой, никто не обрадуется, если на рельсах все время будет валяться бренное тело величайшего из бриджхэмптоновских фермеров. В общем, он пустился в бега, когда мне было восемь.

— И ты о нем ничего с тех пор не слышал?

— Нет. Судя по всему, он, может, еще жив, хотя божиться я б не стал.

Мой папаша был ленивым, отвратительным, грязным пьяницей. В те редкие моменты, когда ему случалось протрезветь, он становился очень добродушным. Говорил со мной о спорте, покупал всякую дешевую ерунду и давал деньги на билеты на бейсбольное поле. Он частенько сиживал за спиной у Истона, когда тот мастерил модели кораблей, и говорил: «хорошая работа», хотя подсобить ничем не мог. От хронической белой горячки у него тряслись руки. Изредка он подгребал к матери и говорил: «Ах, милая, будем же верны друг другу до гроба» или «Тебя сравнить мне с чем, любовь моя, как не с погожим летним днем?». И в это мгновение становилось ясно, что между ними что-то еще есть.

— Ты никогда не приглашал меня к себе, — негромко проговорил Джерми, когда мы снова перебрались на террасу. — У тебя всегда находились отговорки: то маляры, то твоя мать ждала гостей…

— У нас не было денег. Я не мог предложить тебе даже газировки. Дом совершенно разваливался. А ты жил во всей этой роскоши, и это был всего лишь твой летний дом.

Мы оба замолчали. Частенько обсуждая бейсбольные проблемы, мы никогда прежде не говорили о своих собственных. А теперь и не знали, как продолжить разговор. Я поднялся, подошел к краю террасы и некоторое время наблюдал за роскошным красно-белым парусом виндсерфа, скользившим вдоль побережья Мекокс Бэй. Потом обернулся к Джерми.

— Помнишь, твой серф «Санфиш»? Тебе подарили его на шестнадцатилетие.

Он кивнул.

— Ты давал мне поплавать, и я уплывал так далеко, что думал: либо утону, либо меня схватит за задницу береговая охрана. Помню, что больше я боялся береговой охраны, чем утонуть.

— Как раз тогда ты начал выделывать странные штуки. Я помню то лето, до колледжа. Ты так много пил, даже для взбунтовавшегося подростка. Я даже чувствовал себя как-то некомфортно в твоем обществе.