Тамавамнетута (СИ) - Киршин Павел

— Удачи боец. — Попрощался улыбчивый водитель из солнечной Абхазии.

Я помахал уезжающей машине в след, взвалил на плечо баул и пошёл сдаваться местным врачевателям.

Глава 14

Говорить я начал на второй день пребывания в госпитале. Всё произошло само собой, без медикаментов и сеансов шоковой электротерапии, даже гипноз не понадобился.

— Мля-а-а! — Вырвалось из меня во время падения на скользких, недавно вымытых ступеньках.

— Сшит колпак, не по-колпаковски, вылит колокол, не по-колоколовски, надо колпак переколпаковать, перевыколпаковать, надо колокол переколоколовать, перевыколоколовать. — Протараторил, потирая отбитую задницу.

"Итить‐колотить! Ура, заговорил!" — С интонацией кота Матроскина откликнулся внутренний голос.

***

— Семён Альбертович, с вас четырнадцать папирос.

— Слушай, Коль, с тобой в карты играть — одни расстройства, ты бы хоть иногда проигрывал, для приличия. — Пожаловался наш истопник.

— Не-е, если я проиграю, то у вас интерес пропадёт, а где ещё я найду такого собеседника.

Игры в карты оказались хорошей тренировкой для моих способностей. Можно закрыть глаза, сосредоточиться и выделить запах каждой отдельной карты, а можно пойти по иному пути — "читать" соперника, ориентируясь на изменения в его организме.

Мужчина, прекратив пересматривать последний "отбой", довольно засмеялся. — Ты, как говорить начал, совсем другим стал. Весёлый, тебе бы на сцену.

На фиг, на фиг. Ляпну что нибудь и привет Колыме.

Я поднялся с чурбака, заменяющего мне табуретку, забрал свой выигрыш и поспешил в палату, надо было успеть вернуться до обхода.

Поднявшись на второй этаж, на цыпочках просочился мимо задремавшей постовой сестры. И затем, старательно шоркая тапочками, возвестил её о своём присутствии.

— Доброго утречка, любезная Анастасия Вячеславна. Вы сегодня так шикарно выглядите. Может вы возьмёте надо мной шефство и мы посетим городской театр? Вы бывали местном театре? Там замечательные декорации, а какой состав! Восторг! Сегодня дают "Пиковую даму". Потом будем есть мороженое, пить лимонад "Дюшес", а вечером пойдём любоваться закатом на берегу…

— Ах, ты негодник! Ох, я сейчас покажу тебе закат! — Трёхподбородистая дама, с грацией суммоиста на пенсии, погналась за мной по коридору. — Стой, не смей убегать!

Пробежав всего несколько метров, она запыхалась и остановилась, прижав руку к груди.

— Ху‐у-у. Вот поганец. Ишь, чего удумал — закатом любоваться. Холодно же!

Благополучно избежав трёпки свернул к галерее между корпусами, откуда уже спокойным шагом дошлёпал в палату.

Хмурый сосед, с культей вместо левой кисти, поблагодарив за переданные ему папиросы, сообщил, что доктора ещё не было.

— Да, знаю. — Ляпнул, не подумав, но сразу исправился. — Настя на посту сказала.

Помимо словечек, незнакомых нашим предкам, подобных оговорок, у меня по десять раз на дню случается, хоть рот зашивай. И пусть в стукачестве здесь никто не замечен, всё бывает до случая. Попадётся особо бдющий товарищ и просигналит куда следует на чудика болтающего не по‐нашенски.

Присев на широкий подоконник, стал рассматривать людей во дворе. Вчера, из под Москвы, пришёл состав с ранеными. И сегодня с утра, большинство ходячих вышли подышать свежим воздухом, ведь после прибытия санитарного состава, запахи в отделениях стоят специфические. День ‐ два, всё отмоется и проветрится, но пока внутри воняет просто адски. В нашей палате все уже привычные. К примеру, Дима у двери, полтора месяца здесь кантуется, у медсестёр за добровольного помощника считается.

— Дим, тебя когда выписывают? Что на комиссии сказали?

Мля-а-а! Как приятно поговорить. Просто так, поболтать, ни о чём конкретном.

Откладывая "Известия" в сторону, довольный Дима сообщил. — Годен! Направят в батальон выздоравливающих.

— Почта была? Что хорошего пишут? — Спросил, для поддержания беседы.

— Да‐а. Всё одно и тоже. Лучше бы мамка написала.

Он замолчал. Это было больной темой для всех, кто родом с оккупированных территорий.

— Смотри. Николай Кувшинов, полный твой тёзка. — Показывая открытку присланную родителями, сказал Веня из Пензы.

Ух-ты нах-ты. Лицо, перерисованное художником с фотографии, могло принадлежать какому нибудь богатырю, но никак не худощавому подростку. Охренеть, меня уже на почтовых открытках печатают.

— А где такую найти? — Загорелся идеей приобретения.

— Ха‐ха-ха! — Засмеялся Веня. — А что, немного похож! Хорошая идея. Будешь всем говорить, что ты, это он. Девки сбегуться… эх молодой ты ещё, завидую. Вся жизнь впереди.

— У нас в колхозе один тракторист остался и один комбайнер. — Перевёл тему другой Дима, который у окна. — Совсем худо будет. Одни бабы работать остались. Тимофеевна пишет, налоги повысить хотят. Чем зимой кормиться?

Младший политрук Крынкин не стерпел, приподнялся на кровати. — Ты давай не разлагай народ, выдержат твои. Немца погоним всем легче станет.

— Пётр Мироныч, думаете скоро погоним? — Захотел услышать мнение современного коммуниста.

— А ты как думал. Однозначно! Пара месяцев, и наши силы стянутся к фронту. Ты, Николай, просто не видишь всей картины в целом. Красная армия, это такая громадина, что за один день не соберёшь. — Встав на проходе, излагал низкорослый Крынкин своё виденье ситуации, до изумления, напоминая Владимира Вольфовича из девяностых.

— Как соберём всё в один кулак, так и погоним гадину фашистскую!

Ясно. Все соберутся, напрягутся и всё будет хокей. А старики, женщины и дети потерпят пока в тылу, спрячутся за широкую спину красной армии, голодая и работая на заводах вместо воюющих мужиков.

Яков Афанасьевич, со своей свитой, уже вышел из хирургического, направляясь в наше крыло и я счёл нужным предупредить разбушевавшегося оратора. — Пётр Мироныч, вот зайдёт сейчас военврач, а вы подштаниках — неудобно получится.

На мои, с завидным постоянством сбывающиеся предсказания, многие стали обращать внимание. Пётр не был исключением, даром что ярый материалист, тут же свернул свою агитпрограмму, решив послушаться моего совета.

— Здравствуйте товарищи. — Вошёл улыбающийся завотделением. — Как настроение?

Все выздоравливающие, кроме однорукого Максима, стали заверять его, что всё прекрасно и жизнь хороша. По разным причинам, но все как один желали покинуть сие заведение.

Мы тщательно были осмотрены и выслушаны этим лучащимся жизнерадостью толстячком.

— Пряхин, Скворцов и Кувшинов, буду вас оформлять на выписку.

Я поспешил прояснить, мучавший меня вопрос. — Яков Афанасьевич, а по мне не приходил ответ?

— Ээ… Николай? Твой знакомый нам так и не ответил, а из части, указанной в направлении, поступило сообщение, что курсант Кувшинов окончил обучение и больше к их ведомству не относится.

— И куда я теперь?

— Извини, это уже не ко мне вопрос, у нас военный госпиталь. Получишь выписку — сходи в комендатуру. Там разберутся.

Утром, оставив пожитки на хранение у Семёна Альбертовича в котельной, приоделся во всё новенькое и, взяв выписку с прочими документами, отправился на штурм комендатуры.

Встревоженный молчанием Сергеича, по дороге зашёл в районный почтамт, где отправил ему открытку с моей героической физией.

В одном из оставленных им конвертов, он говорил о том, что после госпиталя вернёт меня в Москву. Для чего, он не уточнял, но думаю намеревался пристроить куда нибудь в своём ведомостве. Хотя, не исключаю, у Берии какой другой замысел был.

Второй конверт, пока не открывал, как он и просил. Он так и подписан — номером и с пометкой не вскрывать. Может он предназначался Щербакову? Хрен его знает. Написано не открывать, значит не открывать.

— Откуда говоришь? Из госпиталя? Что за школа? Диверса-анты? — Протяжно переспросил щеголеватый шатен с одной шпалой в петлицах. — Там всё так плохо, что шестнадцатилетних набирают?