На взлет идут штрафные батальоны. Со Второй Мировой – на Первую Галактическую - Алексей Ивакин

– Погоди минуту, – неожиданно прервал разговор комбат, отключаясь.

Не успел Махнов еще раз выругаться, как в наушниках снова прозвучал повеселевший голос комбата:

– Значит, так, капитан. Продержись еще полчаса, я тебе помощь отправляю, группу Ильченко почти в полном составе. Они тут трофейными транспортниками разжились, оттого так быстро до научного центра и добрались. Сейчас грузятся. Ударите одновременно, вы с фронта, они охватят с флангов. Если успеют, сначала долбанут ракетами. Я со своей группой схожу с марша и возвращаюсь, атаковать третью цель пока не буду, своих держу в резерве. Экспериментальный центр важнее.

– Вот это – другое дело! – Махнов тоже повеселел. – Вот за это – спасибо.

– Спасибо Ваське Ильченко скажешь, когда встретитесь. Жди подмогу. Конец связи.

Ящеры были хотя и тупы, но по-прежнему многочисленны. Они лезли и лезли на огонь штурмовых групп, плотно осадивших «долбаную цитадель зла», как выразился знаток культуры древних потомков майор Харченко.

– Как самураи, право слово, – буркнул Ильченко, выцеливая очередную чешуйчатую тварь, прыгающую через вспаханную воронками и оплавленную плазмой землю.

– Самураи? – не понял особист.

– Ага, они. У нас в части халхингольцы были. Так рассказывали, как те перли с мечами на пулеметы.

Офицеры не спешили вперед. Теперь, когда группы с боем прорвавшегося сквозь толпу атакующих ящеров Махнова и высадившегося в тылу врага Ильченко встретились, взяв укрепленную базу противника в кольцо, главным стало методично подавить огневые точки по периметру активной обороны. И лишь затем прорываться внутрь, благо, тактика уже была отработана – здания прочесывали малыми группами по три-четыре человека. Максимум светошумовых или осколочных гранат, если уверен, что гражданских там нет. Любая дверь, любой поворот – бросок гранаты. И лишь затем – продвижение дальше. Комната за комнатой, коридор за коридором, этаж за этажом… И никаких самоубийственных бросков на стволы противника. Тут эффектность важна, эффективность, а никому не нужный героизм….

Перед началом атаки бойцы пришедшей на помощь группы развернули в тылу противника несколько пусковых и обстреляли базу ракетами с термобарическими боевыми частями, разрушив несколько зданий и огневых точек и посеяв в рядах защитников порядочную панику. К сожалению, запас ракет был ограничен, а зарядов с WX и вовсе не осталось после прошлого боя, так что пришлось все же идти в атаку.

Вообще, у русской пехотной лавы есть одно непримечательное оружие. Это оружие называется боевой клич. То самое знаменитое русское «Ура!». Немцы действительно сходили с ума от страха, видя несущуюся на них советскую пехоту. Они знали: если русские доберутся до траншеи – всё. В лучшем случае, плен в далекой «Sibirien». Это если повезет. Немецкое командование само подогревало эту панику, пачками издавая циркуляры о запрете рукопашных боев с советской пехотой. Исключением, пожалуй, была лишь дивизия СС «Мертвая голова», созданная из охранников концентрационных лагерей. Те еще отморозки… Ильченко в сорок втором дрался с ними на Северо-Западном фронте. В Рамушевском коридоре Демянского котла.

Ящеры тоже оказались отмороженными на всю уродливую башку, да вдобавок еще откровенно тупыми и почти полностью лишенными инстинкта самосохранения. Впрочем, последнее наверняка и планировалось их создателями. Адептам «чистого знания» нужны были бесстрашные исполнители, а не запуганные зверушки, боящиеся за свою шкуру…

– А еще они на эсэсманов похожи, товарищ майор! И те пятнистыми были, и эти зверюги тоже. Сами посмотрите, не чешуя, а чистый камуфляж. Одно слово – твари! – перекрикивая грохот разрывов и выстрелов, рассмеялся старлей Ильченко. И свалил короткой очередью из подствольного гранатомета еще одну рептилию, выскочившую из клубов дыма.

Бой заканчивается всегда внезапно. Вот только что еще стреляли, а сейчас уже и не в кого. Только где-то рядом трещит, распространяя удушливый дым, жарко горящий пластик перевернутого взрывом, искореженного до неузнаваемости флаера.

– Махнов, что у тебя? – вызвал Ильченко товарища.

– Периметр взят, капитан. Мои еще кого-то добивают, но сканеры показывают – чисто, – откликнулся Виктор.

– Отлично, приступаем к зачистке. Поехали…

Не торопясь, прикрывая друг друга и отслеживая малейшее копошение в руинах, тройки и четверки офицеров приближались к порядком порушенным, с выбитыми окнами и проваленными крышами, зданиям базы. Началось прочесывание и поиск уцелевших защитников.

Среди участвующих в прочесывании захваченной территории был и заместитель командира по политической части Яков Финкельштейн. Отказать ему комбат не смог, парень рвался в бой, и Крупенников с тяжелым сердцем разрешил ему присоединиться к группе Ильченко. Отправился с ним и отец Евгений, неожиданно настоявший на личном участии в операции, хотя оружие в руки брать категорически отказался. Не полагается, мол, и все тут!

Батюшка орудовал, так сказать, словом. И с неожиданной сноровкой помогал не поспевающим санитарам. Потери батальона пока были невелики, но раненых после начала штурма оказалось много.

– Молодец наш поп! – усмехнулся младший лейтенант Юра Микрюков. – Представь, замполит, собственноручно какую-то автоматическую лазерную пушку раскорячил. Подобрался потихоньку и гранату прямо в энергоблок забросил. Ну, чисто артсамоходка в рясе, ха!

Рясу отец Евгений, естественно, не надел, облачившись, как и все, в боевой скафандр. Это Юрий так фигурально выразился.

– Батюшка, вам же нельзя, – удивленно обернулся к священнику Финкельштейн.

– Автоматика, для смертоубийства созданная, сын мой, суть артефакт неодушевленный, и греха в его поломании посему нету! – наставительным голосом, как он умел, ответил тот.

– Ну, тогда… благодарю за службу, отец Евгений! – совершенно серьезно кивнул Яков. – Останетесь здесь, помогайте санитарам, у вас, вижу, здорово получается. Остальное – наше дело. Понятно?

– Я б с тобой, Яша, пошел… – потупился священник – Сердце не спокойно отчего-то.

– Рядовой Смирнов! – рявкнул Финкельштейн. Иногда у него получалось рявкать. Правда, редко и совсем не страшно.

– Пересвет с Ослябей тоже не генералами были!

– Выполняйте приказ! – взгляд замполита за отблескивающими стеклами очков был суров, что весьма забавно смотрелось на его почти мальчишеском лице.

Священник вздохнул и ответил:

– На все воля Божия! Но вы уж там поосторожней… Не шучу я, Яков, давит что-то на сердце-то…

– Глупости это! Занимайтесь делом, товарищ священник!

Первым в курящийся дымом дверной проем заскочил, отпихнув наплечником скафандра сорванную с направляющих дверь, Марат Шарафутдинов. Затем в здании скрылись прикрывающие друг друга лейтенанты Дзахоев и Микрюков. Замыкал четверку Яша Финкельштейн.

Отец Евгений долго смотрел им в спину. Глядя, как скрываются в дыму чеченец, татарин, еврей и русский, он благословил их на подвиг во славу Божию. Потом вздохнул и проверил зарядку переносного кибердока. Шестьдесят процентов, плюс запасные батареи. Нормально. И побежал, пригнувшись, за офицерами.

Здание как здание. Трехэтажное. Впрочем, третий этаж можно не обыскивать – крыша обвалилась, из окон сломанными ребрами торчат балки, лестничные пролеты засыпаны рухнувшими сверху обломками. Окись этилена, ага. Жуткая штука, а БЧ одной из ракет рванула в аккурат на уровне чердака.

Но пока они идут по первому.

Марат осторожно перешагнул через чье-то тело, на миг наклонившись и констатируя смерть. Этот готов, и вон те двое – наверняка, тоже. Под подошвами десантных ботинок похрустывали куски пластика и битое стекло. Перед забралом шлема висел мутный туман из пыли, штукатурки и пробивавшегося сверху дыма. Но сканер показывал, что биологических форм впереди нет. Пока нет. Поворот, граната. Короткая вспышка и акустический удар. О! А вот этот, похоже, живой. Незнакомая форма, отброшенная под самую стену штурмовая винтовка, на груди – заляпанная кровью разгрузка с запасными магазинами и гранатами. Глухой звук выстрела… уже не живой. Вперед…

– Нияз, что ты там бормочешь? – раздается в шлеме голос замполита.

– Я на своем говорю, товарищ старший лейтенант. Я ругаюсь. Это нельзя перевести.

– Лучше за флангом следи, а не ругайся.

– Так я слежу и ругаюсь! Я умею, честно…

– Товарищ старший лейтенант, – слышен смеющийся голос Юры Микрюкова. – Он часто по-своему ругается, когда работает.

– Ай, зачем так сказал?! Я не все время ругаюсь, Юра. Я молюсь. Я – шахид, а шахид должен молиться!