Тайная вечеря - Хавьер Сьерра

С этими словами Леонардо развернулся и быстро удалился. Я так и не решился спросить его, о чем он беседовал с братом Александром накануне смерти, как и о том, приходилось ли ему слышать о своем смертельном враге по имени Прорицатель.

25

Луини знал, что ему следует бежать со всех ног, но его слабая воля опять его подвела. Хотя совесть громко требовала, чтобы он спасался, тело наслаждалось в объятиях донны Елены. «Да и что толку с совести?» — подумал он, решив покаяться, когда все окончится.

Маэстро не встречал женщин, которые могли бы сравниться с Еленой. Одна из самых соблазнительных женщин герцогства, не дав и рта раскрыть, увлекла его за собой в лабиринты страсти. Дочь графа Кривелли была красавицей. Никогда прежде он не видел Магдалины с таким ангельским лицом. Тем не менее Луини чувствовал себя Адамом, которого сладострастная Ева ведет за руку навстречу гибели. Он ощущал, как откусывает от отравленного яблока, сок которого заставляет его утратить невинность, столь ревностно оберегаемую прежде. Как ни странно, маэстро Бернардини был в числе немногих, кто до сих пор считал, что истинное древо познания всего доброго и злого Господь скрыл между ног у женщины и что тот, кто вкусит от его плода хотя бы единожды, будет обречен на вечные муки.

— Miserere Domine [34], — в отчаянии шептал он.

Если бы донна Елена оставила его в покое хотя бы на секунду, художник разрыдался бы. Но нет — красный, как кардинальская шляпа, он послушно выполнял все прихоти маленькой графини, ужасаясь и наслаждаясь одновременно, пока она, подпрыгивая на его бедрах, допрашивала мастера о способностях Марии Магдалины.

— Расскажите, расскажите мне все! — запыхавшись, смеялась она. В ее глазах светилось желание. — Объясните, почему вас так интересует Магдалина.

Луини задыхался. В панталонах, спущенных до колен, он сидел на том самом диване, который несколько минут назад покинула донна Лукреция Кривелли, и изо всех сил старался не заикаться.

— Но, Елена, — несмело возражал он, — я не могу.

— Обещайте мне, что вы мне об этом расскажете!

Луини молчал.

— Пообещайте!

В конце концов павший и изнуренный маэстро дважды пообещал исполнить ее желание, поклявшись при этом именем Христа. Одному Богу было известно, почему он это сделал.

Когда все закончилось и он смог перевести дух, художник медленно приподнялся и оделся. Он был встревожен, и ему было стыдно. Исполин Леонардо предостерегал его о той опасности, которую представляли собой дочери змия, и о том, что отдаться им означало нарушить верховное обязательство и священную заповедь каждого живописца, требовавшую полного одиночества. Она гласила: «Только если тебе удастся воздержаться от жены или любовницы, ты сможешь посвятить себя душой и телом верховному искусству творчества. Если же у тебя есть жена, ты разделишь свое дарование на две части. На три, если родишь сына. Родив двоих или более, ты его утратишь». Терзая себя горькими упреками, художник ощущал свое безволие и малодушие. Он согрешил. Всего несколько минут потребовалось для того, чтобы разрушить его безупречную репутацию, превратив ее в жалкую пародию на себя самого. Свершившееся зло было непоправимо.

Донна Елена, все еще нагая, лежала на диване и смотрела на него, не понимая, почему он застыл как вкопанный.

— Вы в порядке? — ласково спросила она.

Маэстро молчал.

— Разве я вас не удовлетворила?

Глаза художника увлажнились. Стараясь сохранять спокойствие, он подавил терзавшие его угрызения совести. Что он мог объяснить этому созданию? Разве она сможет понять это чувство краха и беспомощности перед лицом соблазна? Хуже того: он только что пообещал ей раскрыть секрет, который она так жаждала знать, да еще и призвал Иисуса в свидетели. А как он может это сделать? Разве сам он не желал быть посвященным в эту тайну так же страстно, как и Елена? Отвернувшись от любовницы, он проклинал себя за слабоволие. Что делать? За один вечер он согрешил дважды. Сначала он нарушил свой обет целомудрия, а затем — свое слово.

— Ты опечален, моя любовь, — мурлыкала красавица, поглаживая его плечи.

Художник, не в силах вымолвить ни слова, закрыл глаза.

— Но ведь ты меня осчастливил. Ты чувствуешь себя виноватым в том, что дал мне то, о чем я тебя умоляла. Тебя удручает то, что ты удовлетворил даму?

Угадывая за упорным молчанием обессиленного художника его тяжелые мысли, девушка пыталась облегчить муки его совести.

Вы не должны ни в чем себя упрекать, маэстро Луини. Другие, например, падре Филиппино Липпи, используют свою работу в монастырях, чтобы соблазнять молоденьких послушниц. А ведь он был священником!

— Что вы?

— Ага! — рассмеялась она, увидев, как ужаснулся ее любовник. — Неужели вы не знаете эту историю, маэстро? Падре Липпи умер всего каких-то тридцать лет назад. Я уверена, что ваш Леонардо общался с ним во Флоренции — тот был очень знаменит.

— Так вы говорите, что брат Филиппино?..

— Ну конечно! — она обхватила его сзади руками за шею. — Он работал в монастыре Святой Маргариты над какими-то картинами, соблазнил некую Лукрецию Бути и даже прижил с ней ребенка. Вы этого не знали? Бросьте! Многие полагают, что именно опозоренная семья Бути отправила его на тот свет с помощью изрядной дозы мышьяка. Видите? Вы ни в чем не виноваты! Вы не нарушили ни одного священного обета.

Его истерзанное сердце дрогнуло. Прекрасная Елена пыталась ему помочь. Собравшись с силами, он наконец заговорил:

— Елена... Если вы все еще желаете быть посвященной в тайну, так заинтриговавшую вас и вдохновляющую меня на работу над вашим портретом, я расскажу вам то, что знаю о Марии Магдалине.

Елена с любопытством наблюдала за ним. Казалось, каждое произнесенное слово причиняет ему боль.

— Вы человек чести и выполните свое обещание. Я в этом не сомневалась.

— Да. Но вы в свою очередь должны пообещать, что больше никогда ко мне не прикоснетесь. И никому не расскажете того, что услышите от меня.

— А этот секрет поможет мне понять причину вашей грусти, маэстро?

Художник поднял глаза, хотя ему было очень трудно выдержать прозрачный взгляд своей собеседницы. Неожиданно настойчивая забота девушки о его самочувствии обезоружила его. Он припомнил рассказы о роде Магдалин. Говорили, что эти женщины владеют столь мощными любовными чарами, что их взгляд способен смягчить сердце любого мужчины. Трубадуры не лгали. Разве это создание не заслуживало того, чтобы узнать правду о себе самой? И мог ли он проявить бессердечие и не указать ей путь, лишь пройдя по которому, она могла удостовериться в своем истинном происхождении?

Рассудив так, Бернардино Луини улыбнулся Елене своей ослепительной, хотя и несколько вымученной улыбкой и покорился ее желаниям.

26

Тайна Марии Магдалин в изложении маэстро Луини

— Ну хорошо. Слушайте, — произнес маэстро. — Когда меня приняли в мастерскую Леонардо, мне только исполнилось тринадцать лет. Мой отец был солдатом-наемником. На службе у герцогов Миланских он скопил небольшую сумму и решил, что неплохо бы мне обучиться искусству живописи, прежде чем уйти в монастырь либо посвятить себя Богу, живя в миру. Он лучше знал, что мне нужно, поэтому хотел уберечь меня от превратностей войны, спрятав под толстой церковной мантией. Поскольку в Миланe тогда не было хорошей художественной мастерской, он назначил мне ежегодное содержание и отправил в пышную Флоренцию, где правил Лоренцо Великолепный.

Тогда-то все и началось.

Мастер Леонардо да Винчи поселил меня в огромном запущенном доме. Снаружи это было здание черного цвета. Внутри же, напротив, в нем почти не было стен, и казалось, что оно светится. Все перегородки были снесены, и огромные залы были заставлены неописуемо странными реликвиями. На первом этаже, сразу у входа, размещались коллекции семян, каких-то черепков и птичьи клетки, в которых сидели жаворонки, фазаны и даже соколы. Туг же громоздились формы для отливания голов, бронзовые тритоны и конские ноги. Повсюду находились зеркала. И свечи. Чтобы попасть в кухню, необходимо было пересечь галерею, бдительно охраняемую деревянными скелетами. Одна мысль о том, что может храниться на чердаке, вселяла в меня ужас.

В доме кроме меня жили и другие ученики маэстро. Все были намного старше меня, поэтому, перетерпев шутки и насмешки первых дней, я обнаружил, что нахожусь в довольно сносном окружении, и начал понемногу привыкать к новой жизни. Думаю, я очень нравился Леонардо. Он научил меня читать и писать по-латыни и на древнегреческом, разъяснив, что без этой подготовки мне даже не стоит пытаться освоить другую форму письменности, которую он называл «наукой образов».

Вы можете себе это представить, Елена? Количество изучаемых мною предметов возросло втрое и теперь включало такие неожиданные дисциплины, как ботаника или астрология. В те годы девизом маэстро было lege, lege, relege, ora, labora et invenies [35], а eгo, а значит, и нашим любимым чтением были жития святых Жака де Воражина.