Тайная вечеря - Хавьер Сьерра
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стук туфелек донны Лукреции по плитам пола постепенно стих вдали. Елена и глазом не моргнула. Она сидела перед художником во всем своем великолепии, румяная и свежая, с гладко выбритым дворцовыми слугами телом. Убедившись в том, что ее мать удалилась в свои покои, она вскочила на кушетку.
— Да, да, маэстро! — захлопала она в ладоши, роняя «Голгофу», откатившуюся к камину. — Вот именно! Представьте меня Леонардо! Обязательно представьте!
Луини разглядывал ее, спрятавшись за мольберт.
— Вы и в самом деле хотите с ним познакомиться? — пробормотал он, сделав еще пару мазков кистью, когда почувствовал, что более не в силах притворяться равнодушным.
— Ну конечно, хочу! Вы сами говорили, что, быть может, он раскроет мне свою тайну...
— В таком случае, я должен вас предостеречь: возможно, вам не понравится то, что вы увидите, Елена. Это человек с сильным характером. Он может показаться рассеянным, тогда как на самом деле все подмечает с ювелирной точностью. Он может сказать, сколько лепестков на цветке, лишь искоса на него взглянув, он желает рассмотреть все до мелочей, доводя своих спутников до отчаяния.
Это не обескуражило прелестницу.
— Мне это нравится, маэстро. Наконец-то внимательный мужчина!
— Да, конечно, Елена. Но что касается женщин, то он их не очень любит...
— А... — В ее голоске послышалось разочарование. — Похоже, это распространенное явление среди художников, не правда ли, маэстро?
Художник еще больше сжался за мольбертом, когда его модель поднялась, демонстрируя свою красоту. От внезапной теплой волны, поднявшейся снизу, его лицо залилось краской, а в горле пересохло.
— По... почему вы так говорите, Елена?
Девушка встала на цыпочки, чтобы посмотреть на него поверх мольберта. Она дрожала от удовольствия.
— Потому что вот уже почти десять дней я позирую вам обнаженной. Мы столько времени проводим наедине, а вы не сделали ни одной попытки сблизиться со мной. Мои компаньонки говорят, что это ненормально. Эти плутовки интересуются, уж не castratus ли вы.
Луини не знал, что ему на это ответить. Он поднял глаза и обнаружил свою собеседницу в шаге от себя, трепещущую и источающую запах туберозы. То, что произошло потом, объяснить было невозможно. Комната начала вращаться вокруг него, а им всецело завладела какая-то необъяснимая и непреодолимая сила, зародившаяся внутри. Он отбросил кисть и палитру и привлек девушку к себе. От прикосновения юного тела его пронзила сладкая боль внизу живота.
— Ты... девственница? — запинаясь, пробормотал он.
Она расхохоталась.
— Heт. Уже нет.
И, прильнув к Луини, она поцеловала его с неведомой ему страстью.
21
Как и предсказывал падре Банделло, «Тайная вечеря» превратилась для меня в навязчивую идею. Только за субботу еще до захода солнца я четырежды побывал в трапезной, убедившись, что там никого нет. Полагаю, именно в этот день монахи общины стали называть меня падре Троттола, что означает «волчок». У них были на то основания. Каждый раз, когда кто-то из братьев натыкался на меня неподалеку от трапезной, я приставал ко всем с одним и тем же вопросом: «Кто-нибудь видел маэстро Леонардо?»
Полагаю, время моего пребывания в монастыре было не самым благоприятным для встречи с ним. Подготовка к похоронам кардинально изменила привычки горожан, в первую очередь, обитателей Санта Мария делле Грацие. Пока мы с братом Александром ломали головы над загадкой Прорицателя, остальные братья готовились к похоронам. Со времени смерти принцессы прошло уже тринадцать дней, в течение которых ее набальзамированное тело покоилось в деревянном саркофаге, выставленном в семейной часовне замка. Приглашенные на похороны бродили по территории крепости и монастыря, пытаясь узнать хоть что-нибудь о грядущей церемонии.
Среди этой суеты я чувствовал себя лишним. Но настало воскресенье, пятнадцатое января — праздник Сан Мауро. Я был благодарен Небесам за то, что рано утром меня разбудит звон колокола. Спал я плохо, беспокойно, мне снились двенадцать апостолов, которые ходили вокруг стола и по очереди болтали с Мессией. Я почти видел тайные намерения каждого, но чувствовал, что время работает против меня и я могу не успеть выведать у них все секреты. В это воскресенье донну Беатриче должны были предать земле в новом пантеоне семьи Сфорца под главным алтарем Санта Мария. Я ожидал появления на похоронах и таинственного Прорицателя, столько раз предостерегавшего нас относительно покойной.
Я направился в трапезную сразу после заутрени. Это, несомненно, было единственной возможностью уединиться. Мне хотелось еще раз погрузиться в буйство красок творения Леонардо, представляя, что тосканец не расписывал эту стену, а с точностью хирурга высвобождал из-под слоя штукатурки волшебную картину, созданную самими ангелами.
Грезя наяву, я прошел через Галерею Мертвых и направился к двери в трапезную. К моему удивлению, она была открыта настежь, и двое мужчин, которых я прежде никогда не видел, оживленно разговаривали у входа.
— Ты слышал о библиотекаре? — говорил тот, кто стоял ближе. Он был одет в красные панталоны и куртку в желтую и белую полоску. Казалось, это обрамленное золотыми локонами лицо принадлежит херувиму. Услышав, что речь идет об Александре, я накинул на голову капюшон и с рассеянным видом стал прислушиваться к разговору.
— Мне что-то рассказывал маэстро, — ответил его собеседник, смуглый, хорошо сложенный крепкий юноша с точеными чертами лица. — Говорят, что он очень нервничает. Все опасаются, что он совершит какую-нибудь глупость.
— Это неудивительно. Он уже так давно соблюдает этот проклятый пост... Я думаю, что он понемногу теряет рассудок.
— Рассудок?
— Скудное питание обычно приводит к галлюцинациям. Он панически боится, что его разоблачат и он потеряет доступ к книгам. Ты бы видел его вчера вечером. Он трясся от страха, как тростник на ветру.
Крепыш посмотрел в мою сторону. Чтобы не привлекать к себе внимание, я ускорил шаг. До меня донеслись их последние слова:
— Боится лишиться доступа к книгам? Это невозможно. Я не верю, чтобы они на это решились. Он слишком хорошо выполняет свою работу, чтобы заслужить подобное наказание...
— Так, значит, ты со мной согласен?
— Конечно. Этот пост его в конце концов убьет.
Я насторожился. Обсуждение мирянами такого интимного вопроса, как пост отца Александра, казалось кощунственным. Позднее я узнал, что человека в красных панталонах звали Салаино. Он был любимым учеником и протеже Леонардо. Смуглолицый юноша был благородного происхождения и также обучался живописи под началом Марко ди Оджоно. Оба они, как меня и предупреждал Банделло, часто пользовались ключом от трапезной. Как правило, они приходили туда для того, чтобы смешать краски или подготовить инструменты для маэстро. Но что они делали там в воскресенье, накануне похорон донны Беатриче, да еще и в праздничной одежде? Чем объяснить то, что они так непринужденно обсуждали брата Александра, более того, были так хорошо осведомлены о его привычках? И на каком основании они утверждали, что он нервничает? Заинтригованный, я направился к лестнице в библиотеку, стараясь не привлекать внимания. В моем мозгу продолжали рождаться все новые вопросы: где, черт побери, был библиотекарь вчера вечером? Неужели он и в самом деле встречался с маэстро Леонардо? И для чего? Ведь он сам откровенно критиковал маэстро! Неужели они друзья?
По спине пополз холодок. В последний раз я разговаривал с братом Александром вчера вечером. Он показывал мне манускрипты, к которым обращался Леонардо, а я пытался определить, какой из них может быть той самой закрытой книгой, которую приор видел на картах донны Беатриче. Я не заметил ни малейших изменений в его настроении. Мне было его немного жаль. Человек, который так радушно принял меня, который не отходил от меня с того самого момента, когда я переступил порог Санта Мария, был одним из немногих, кто понятия не имел о том, что на самом деле происходит в обители.
Испытывая угрызения совести, я почувствовал, что должен посвятить его в то, что мне было известно о Леонардо и его произведении.
— То, что я вам сейчас расскажу, — предостерег я его, — должно остаться между нами...
Библиотекарь удивленно на меня смотрел.
— Вы клянетесь?
— Именем Христа.
Я удовлетворенно кивнул.
— Хорошо. Приор считает, что мастер Леонардо скрыл тайное послание в картине на стене трапезной.
— Послание? В «Тайной вечере»?
— Он подозревает, что это некая информация, которая оскорбляет учение Святой Церкви и которую Леонардо вполне мог почерпнуть в одной из книг, которые вы ему предоставили.
— В какой? — живо поинтересовался он.
— Я думал, это вы мне сможете сказать.