Том 1. Авиация превращений - Даниил Хармс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хню:
Ой, кто-то идёт к нам!
Вода:
Где?
Хню:
Там.
Вода:
Это рыбак Фомка.Его дочь во мне утонула.Он идёт побить меня камнем.Давай лучше громкоговорить о недавнем.
Рыбак:
Один я.Из меня тянутся ветви.Грубые руки не могут поднять иголки.Когда я смотрю в море,глаза мои быстро слезятся.Я в лодку сажусь,но лодка тонет.Я на берег прыгаю,берег трясётся.Я лезу на печь,где жили мои деды,но печь осыпается.Эй, товарищи рыбаки,что же мне делать?
(Увидя Хню.)
Неужто Хню?
Хню (молча):
Да. Это я.А вот мой жених Никандр.
Никандр:
Люблю, признаться, вашу дочь.И в этом вас прошу помочьмне овладеть её невинностью.Я сам Бутырлинского края,девиц насилую, играяс ними в поддавки.А вам в награду, рыбачок,я подарю стальной сачоки пробочные поплавки.
Рыбак:
Шпасибо, шпасибо!
Никандр:
Лови полтину!
Вода:
Какую мерзкую картинуя наблюдаю.Старик поймал полтину в рот.Скорей, скорей за поворотнаправлю свои струны звонкие.
Хню:
Прощай, вода.Ты меня не любишь?
Вода:
Да.Твои ноги слишком тонкие.Я ухожу. Где мой посох?
Хню:
Ты любишь чернокосых?
Вода:
Жырк, жырк,лю-лю-лю.Журч, журч.Клюб,клюб,клюб.
всё
29 марта 1931
«Я не могу читать некоторые книги…»
Я не могу читать некоторые книгив них мысль заменяет словоно мысли жалкий фитилёкнадежда мученика злогомне непонятно восхищеньеперед науки торжеством
<март 1931>
«Короткая молния пролетела над кучей снега…»
Короткая молния пролетела над кучей снегазажгла громовую свечу и разрушила дерево.Тут же испуганный баранопустился на колениТут же пронеслись дети олениТут же открылось окнои выглянул Хармса Николай Макарович и Соколовпрошли разговаривая о волшебных цветах и числах.Тут же прошел дух бревна Заболоцкийчитая книгу Сковородыза ним шёл позвякивая Скалдини мысли его бородызвенели. Звенела хребта кружкаХармс из окна кричал одингде ты моя подружкаптица Эстер улетевшая в окноа Соколов молчал давноуйдя вперёд фигурой.а Николай Макарыч хмурыйписал вопросы на бумагеа Заболоцкий ехал в колымагена брюхе лёжаа над медведем Скалдинымлетал орёл по имяни Сережа.
<март 1931>
Выбор дней
Скажу вам грозно:хвост мудрого человекаопасен беспечному лентяю.Чуть только тот забудет название годахвост обмахнёт пыль памяти безумцапрощай тогда речей свобода!Уже выкатывает солнце новые днирядами ставит их на выбор.Скажу вам грозно: лишь мы одни —поэты, знаем дней катыбр.
все.
4 апреля 1931
«Здравствуй стол…»
Здравствуй столты много лет поддерживал мою лампу и книгуа также разноцветные котлетыя над тобой ходил не нагибая головысобирая подушечки мыслительных коробокбезумный! что тебя толкнуловсе сбросить на полчто человек доверил твоему благоразумиюпостой деревянный негодяй
«Дорогая Наташа…»
Дорогая Наташа, хороводом татарокблагодарю тебя за твой подарокс вершины белых потолков бежит моё спасениеи силу оков недели кончает воскресение.
Лампа о словах подносящих укромную музыку
Слава Богу кончен бойлихорадки с молоткомудивили мы с тобойв старом, тощем, никакомгосударстве наших палокпобедителя женукто был тучен кто был жалоквсе разбиты в пух и прахкое-кто глядел унылокое-кто играл во лбыкое-кто внимал унылозвукам редьки и пальбыкое-кто раздвинув рукиумирал всю ночь со скукикое-кто шептал молитвукое-кто в подвал забилсякое-кто смотрел на битвукое-кто богам молилсякое-кто в просторном фракешевелил усы во мракекое-кто с часами дралсякое-кто фасадом кралсявынув нож из рукавану и ночка каковамне в окно глядели вещиэтих ужасов похлещемне в окно глядел сюргучгрозен, красен и могучмне в окно мигая глупозаглянула тётя лупамне в окно длиной с вершокпоказался артишокя дрожал и я молилсяна колени повалилсябыстро двигая перстамиосенял себя крестамивспоминал смешные книгино бежали быстро мигивсё быстрее и всё далевещи тихо наседалиунося мое спасеньенаступило воскресеньес незаметных потолковпала ночи цепь оковя поднялся понемногуоглянулся. Слава Богукончен бой моих тревогдети кушайте пирог.
16 апреля <1931>
Хню
Хню из леса шла пешком.Ногами месила болота и глины.Хню питалась корешкомрога ворона малины.Или Хню рвала побегиВеселого хмеля, туземца рощ.Боги ехали в телеге.Ясно чувствовалась мощьбогов, наполненных соком лиан и столетних нев.И мысль в черепе высоком лежала, вся окаменев.Зубами щелкая во мху,грудь выпятив на стяги,варили странники уху,летали голые летяги,подвешиваясь иными моментами на сучках вниз головой.Они мгновенно отдыхали, то поднимая страшный вой,в котел со щами устремляясь,хватая мясо в красную пасть.То снегири летели в кучу печиков,то медведь, сидя на дереве изапустив когти в кору, чтобы не упасть,рассуждал о правосудии кузнечиков.То Бог в кустах нянчил бабочкину куколку,два волка играли в стуколку —таков был вид ночного свидригала,где Хню поспешно пробегалаи думала, считая пни сердечного биения.
Аскет в пустыне — властелин,бомба в воздухе — владычица,оба вместе — лучшее доказательство человеческого гения.Пусть комета в землю тычется,угрожая нарушить бег нашей материи.И, если пена — подружка огня на черном кратеревыпустит мух с небесными каракульками на лапках,мы гордо глядим на вулкани, в папкахземных делотмечаяя рукой астронома событие,способное закидать дредноут лепестками вишни,мы превратили мир в народное увеселениеи всюду увеличили плотность населения.Еще недавно кверху носом летал Юпитер,в 422 года раз празднуя свои именины,пока шутливая комета не проскочила в виде мискив хрустальном животе Глафиры.Пропали быстро звездные диски,Исчезли тонкие эфиры,даже в пустынях арифметики не стало сил аскету пребывать в одиночестве.
Хню шла вперед и только отчастискользила кверху гибким станом.Сел свет, рек звон, лесов шуршаниеежеминутно удалялись.Хню пела. Чистые озера,кой-где поблескивая, валялись.То с шумом пролетал опасный овод,то взвизгивал меж двух столбов гремучий провод,сидя на белых изоляторах. То лампыосвещали каменные кочки —ногам приятные опорыв пути воздушного болота,то выли дерзкие моторыв большие вечные ворота.Иной раз беленький платочек садился на верхушку осины.Хню хлопала в ладоши.Яркие холмы бросали тонкие стрелы теней.Хню прыгала через овраги,и тени холмов превращали Хню в тигрицу.Хню, рукавом смахнув слезинку.бросала бабочек в плетеную корзинку.Лежите, бабочки, и вы, пеструшки,крестьянки воздуха над полевыми клумбами.И вы, махатки и свистельки,и вы, колдунки с бурыми бочкамии вы, лигреи, пружинками хоботковсосите, милые, цветочные кашки.И вы, подосиновые грибыстаньте красными ключами.Я запру вами корзинку,чтобы не потерять мое детство.
Хню к телеграфному столбуДля отдыха прислонилась.Потухли щеки Хню. Во лбуокно стыдливое растворилось.В траве бежала змейка,высунув гибкое жало,в ее глазах блестела чудная копейка.Хню медленно дышала,накопляя растраченные силыи распуская мускулов тугие баночки.Она под кофточкой ощупывала груди.Она вообще была прелестной паночкой.Ах, если б знали это люди!
Нам так приятно знать прошедшее.Приятно верить в утвержденное.Тысячи раз перечитывать книги, доступные логическим правилам.Охаживать приятно темные углы наук.Делать веселые наблюдения.И на вопрос: есть ли Бог? — поднимаются тысячи рук,склонные полагать, что Бог — это выдумка.Мы рады, рады уничтожитьнаук свободное полотно.Мы считали врагом Галилея,давшего новые ключи.А ныне пять обэриутов,еще раз повернувшие ключи в арифметиках веры,должны скитаться меж домамиза нарушение обычных правил рассуждения о смыслах.Смотри, чтоб уцелела шапка,чтоб изо лба не выросло бы дерево, —тут мертвый лев сильней живой собаки,и, право, должен я сказать, моя изба не посещается гостями.
Хню, отдохнув, взмахнула сильными костямии двинулась вперед.Вода послушно расступилась.Мелькали рыбы. Холодело.Хню, глядя в дырочку, молилась,достигнув логики предела. «Меня уж больше не тревожитземля, ведущая беседуо прекращении тепла, —шептала Хню своему соседу. —Меня уж больше не атакуютпути жука-точильщика,и гвозди больше не кукуютв больных руках могильщика.И если бы все пчелы, вылетев из чемодана,в меня направили б свои тупые жала,то и тогда, поверьте слову,от страха вовсе б не дрожала.» — «Ты права, моя голубка, —отвечает путник ей, —но земель глухая трубкаполна звуков, ей-же-ей.»Хню ответила: «Я дуройрождена сидеть в стогу,полных дней клавиатурызвуков слышать не могу.И если бабочки способны слышать потрескивание искрв кореньях репейника,и если жуки несут в своих котомках ноты расточительных голосов,и если водяные паучки знают имя-отчествооброненного охотником пистолета,то надо сознаться, что я просто глупая девчонка.» — «Вот это так, — сказал ей спутник, —всегда наивысшая чистота категорийпребывает в полном неведении окружающего.И это, признаться, мне страшно нравится.»
23-27 апреля 1931
