Сыщик - Бушков Александр Александрович

Приходилось признать, что незнакомка стреляла отлично — всякий раз, когда раздавался выстрел, очередной горшок взлетал кучей черепков. В помещении стоял кислый запах свежей пороховой гари, в руке у незнакомки легонько подпрыгивал большой вороненый револьвер неизвестной Бестужеву модели.

Действительно, Дубовая зала… Стены и сводчатый потолок обиты дубовыми панелями, довольно скупо украшенными незатейливой резьбой, посреди красуется массивный дубовый стол, для переноски коего с места на место потребовалось бы не менее взвода солдат, вокруг — такие же грубовато исполненные, неподъемные кресла, сложенный из неотесанного камня камин в дальнем углу. Судя по общему стилю, старый граф предпочитал даже трехсотлетней древности моду — скорее уж попахивало самым натуральным рыцарским Средневековьем, когда мебель была такова, что у самого буйного упившегося гостя не хватило бы силенок ее разломать, не говоря уж о том, чтобы ею драться…

Стрелявшая положила револьвер на стол, и Вадецкий деликатно откашлялся. Обе женщины обернулись.

Та, что стреляла, довольно красивая светловолосая девица, была одета по самой последней парижской моде (Бестужев уже видел в Вене немало дам, носивших подобные фасоны) — да и причесана на современный манер. Зато вторая… Вот ее-то наряд к современным никак нельзя было отнести: пышная юбка, пышные буфы на плечах и рукавах, шнурованный лиф, глубокий вырез, отделанный кружевами. Великолепные черные волосы уложены в затейливую, красивую, но тоже не имевшую никакого отношения к дню сегодняшнему прическу. Одетых примерно таким образом дам Бестужев видел разве что на французских иллюстрациях Мориса Лелуара к «Трем мушкетерам» Дюма — ну да, платье времен Людовика XIII и грозного кардинала Ришелье.

Учитывая все виденное прежде да и слышанное от репортера, не будет ошибкой предположить, что он наконец оказался лицом к лицу с хозяйкой особняка. Бестужев почему-то считал, что она окажется гораздо старше (все эти причуды, он полагал, были уж скорее свойственны пожилой даме, на склоне лет принявшейся чудить). Однако очаровательная синеглазая брюнетка была явно моложе его на несколько лет: несомненно, капризная, взбалмошная, как сто чертей, по глазам и общему выражению лица видно — но прелестная, как чертенок. Даже в этом дурацком наряде, вышедшем из моды в незапамятные времена.

— Позвольте представить, — церемонно сказал Вадецкий. — Графиня Илона Бачораи — князь Иван Партский из Сибири.

Бестужев поклонился. Ну да, самая что ни на есть русская фамилия, не без иронии подумал он. Учитывая, что Вадецкий всю свою сознательную жизнь прожил в Лёвенбурге, где немалый процент жителей относится ко всевозможным славянским нациям, мог бы придумать фамилию, гораздо более подходящую для русского князя. А впрочем, какая разница и кто оценит? Подобного рода «русские» фамилии, режущие слух русского как визг пилы по стеклу, во множестве встречаются у европейских романистов, по невежеству своему свято убежденных, что русские себя именуют как раз подобными ужасными буквосочетаниями…

— Чрезвычайно интересный человек, графиня, — продолжал Вадецкий с непринужденностью старого друга дома. — Владелец золотых рудников, известный охотник на медведей…

Графиня подняла руку (тонкие пальчики были усыпаны огромными самоцветами), Бестужев ее поцеловал, не ударив в грязь лицом — хотя княжеским (да и вообще каким бы то ни было) титулом он не мог похвастать, господа офицеры российской императорской гвардии, даже бывшие, недостатком галантных манер не страдают, в грязь лицом не ударят…

Вадецкий вопросительно глянул на светловолосую — судя по всему, она была ему незнакома.

— Позвольте представить, господа, — сказала графиня, перехватив этот взгляд. — Мисс Луиза Хейворт… между прочим, ваш собрат по ремеслу, господин Вадецкий. Луиза, да будет вам известно, — репортер одной из самых известных газет Северо-Американских Соединенных Штатов. Американцы, в отличие от косной старушки Европы, давно смирились с тем, что женщины смело вторгаются в области, считавшиеся исконно мужскими…

Американка протянула руку, Бестужев приготовился столь же галантно ее поцеловать — но мисс Хейворт встряхнула его ладонь энергичным и сильным, вполне мужским рукопожатием. Правда, в этой стройной, довольно красивой особе не было ничего от мужеподобных суфражисток и их духовных сестер, русских курсисток с их короткими стрижками и вопиющей небрежностью в одежде.

Бестужев насторожился, едва услышав о профессии этой симпатичной особы и ее американском происхождении. Среди прочих охотников за аппаратом Штепанека, заявлявшихся к профессору Клейнбергу, фигурировала и некая американская журналистка, описанная профессором как «красивая и эмансипированная». И вот теперь, изволите ли видеть… Красивая, эмансипированная американская журналистка, объявившаяся опять-таки там, где обосновался Штепанек… Прикажете считать это совпадением и допустить, что речь идет о двух разных женщинах? Толковый жандарм в такие совпадения не должен верить нисколечко…

— Вы отлично стреляете, мисс Хейворт, — сказал Бестужев, отчего-то испугавшись вдруг, что она прочтет по лицу его мысли: кто их ведает, хватких американских девиц…

— Хотите попробовать? — с явным вызовом осведомилась мисс Хейворт, положив руку на револьвер.

Графиня смотрела на них с веселым нетерпением. Бестужев принял вызов: шагнул вперед, вынул браунинг, в момент загнал патрон в ствол и, почти не целясь, произвел четыре выстрела, ведя дулом справа налево. Четыре пузатых расписных горшочка из остававшейся на полке невредимой полудюжины разлетелись в черепки. Он без труда снес бы и два оставшихся, но решил сохранить в обойме половину патронов — запасной у него при себе не было, а при сложившихся обстоятельствах не стоит ходить безоружным, даже здесь… Вряд ли Гравашоль испытывает пиетет к особнякам знати, глупо думать, что он не рискнет сюда вторгнуться, если узнает…

— Браво! — графиня хлопнула в ладоши. — Вы поддержали реноме мужчин, князь… Вы всегда носите при себе оружие? Даже в тихой Вене? Или это национальная русская привычка?

— Скорее уж сибирская, графиня, — сказал Бестужев чуточку легкомысленным тоном завсегдатая светских гостиных. — В наших диких краях даже дети с определенного возраста ходят с оружием — никогда не знаешь, где тебя подстерегает медведь, с ним можно столкнуться нос к носу в любой момент…

Краешком глаза он отметил брошенный на него Луизой взгляд — чересчур пристальный, чересчур испытующий, вроде бы не свойственный очаровательной девушке, пусть даже репортеру, пусть даже раскованной американке. Интересно было бы проникнуть в ее мысли, да нет такой возможности…

— Боже мой, какой ужас! — Графиня округлила глаза в наигранном страхе. — Вы мне расскажете, князь? Медведей я видела только в зоологическом саду… впрочем, однажды и дикого, в Банатских лесах, но он прошел по склону очень далеко от нас, на расстоянии почти мили, мы и не рассмотрели толком… А вы, наверное, столько их убили…

— Приходилось, — скромно сказал Бестужев.

По совести говоря, он ни разу не был даже на птичьей охоте, а медведей, подобно графине, лицезрел исключительно в зоологическом саду. Будучи в Шантарской губернии, где диких медведей обитало неимоверное количество, вольного косолапого не видел ни разу. И потому лихорадочно припоминал все, что мог читать и слышать о повадках медведей и охоте на них. Будь здесь одна графиня, можно было бы преподнести любую фантазию, наверняка принятую за чистую монету, — но вот эта Луиза… В Северо-Американских Штатах, он читал, медведей в лесных областях хватает, эта шустрая девица, кто ее там знает, может оказаться сведущей в медвежьей охоте, с нее станется… Ну вот, она снова, уверенная, что Бестужев на нее не смотрит, глянула очень уж пытливо…

Из щекотливого положения его выручила графиня, сама того не ведая. Опустившись в массивное высоченное кресло (спинка оказалась аршина на полтора повыше черноволосой головки), она непринужденно сказала: