Тропою грома - Питер Абрахамс

У него было инстинктивное чувство, что, если он справится с этим сегодня, выдержит до конца дня, не пойдет на холм и не увидит ее, — дальше уже будет легче. Он будет спасен. Несчастлив, но спасен.

Он шагнул на единственную ступеньку крыльца и распахнул дверь в лавку. В эту самую минуту Сари Вильер повернула голову. Их взгляды встретились.

Исчез старик, стоявший за прилавком. Исчез Исаак, протиравший толстые стекла своих очков, окидывая Ленни и Сари живым, проницательным взглядом. Исчез Сумасшедший Сэм, спутник Сари, который все видел и все понимал. Они остались вдвоем.

Двое их — и никого больше. Мужчина и женщина. Они глядели друг на друга поверх всего, что их разделяло. И все это исчезло, ибо не имело значения. Ни люди, их окружавшие, ни вещи. Ни лавка с жужжащим вентилятором, который крутился под потолком, отгоняя мух, ни зоркие взгляды тех, что наблюдали за ними. Только они двое имели значение. Больше ничего. Мужчина и женщина. И они говорили друг с другом на языке, который был ведом влюбленным еще тысячелетия назад, еще до того, как человек научился превращать звук в средство общения — на языке глаз.

Ее глаза сказали: «Я ждала тебя каждый вечер». И в них был упрек.

Его глаза виновато молчали.

Ее глаза сказали: «Почему ты не приходил? Ведь ты обещал!»

Это длилось какую-нибудь долю секунды, а потом все опять стало по-прежнему. Исаак сидел в углу, протирая очки и поглядывая то на Ленни, то на Сари. Старик что-то говорил, стоя за прилавком. Умные глаза Сумасшедшего Сэма по-прежнему отмечали все, что происходит.

Сари повернула голову и улыбнулась старику. Сумасшедший Сэм взял с прилавка сверток и сунул его в свою корзину. Исаак встал и с дружеской улыбкой нагнулся через прилавок к Ленни.

— Вам есть письмо из Кейптауна, — сказал он.

Ленни ждал.

Исаак пошел в отгороженный угол лавки, служившей почтовым отделением, и вернулся с конвертом в руках.

Ленни мельком взглянул на адрес. Почерк Селии. Это разом вернуло его к действительности. Он в вельде, и он, Ленни Сварц, цветной, полукровка, по бесцеремонному выражению Мако. А девушка в нескольких шагах от него белая, и оба они живут в стране, писаные и неписаные законы которой гласят:

«Нет и не может быть равенства между белыми и черными перед церковью и государством».

«Не забывай об этом, Ленни Сварц, не забывай об этом», — сказал он себе. Но глаза его опять против воли обратились к Сари, и сердце екнуло от радости, когда он увидел, что и она смотрит на него. Но он подавил радость и заставил себя сосредоточить мысли на письме.

«Думай о Селии, — говорил он себе. — О ней думай. Она гораздо красивее этой белой девушки. И она твоей породы. С ней тебе ничто не угрожает. Полукровка полукровке ровня. А белый черному нет. Думай о Селии, Ленни Сварц, думай о Селии…» Но Сари была рядом, и хотя ни красотой, ни живостью она не могла сравниться с Селией, она была с ним, в нем, вросла в его мысли, глубоко вошла в его плоть и кровь. Он вскрыл конверт, потом, не читая, сунул письмо в карман.

«Что-то тут происходит, — подумал Исаак. — Но что? Между ними что-то есть. Это несомненно. Что-то, против чего оба они бессильны. Но что? Господи боже мой! Почему так трудно до конца понять другого человека, проникнуть под его оболочку, увидеть, что там, внутри? Не только догадываться, что в нем что-то творится, но знать что».

— Мне, пожалуйста, сигарет и табаку, — сказал Ленни.

— Той же марки?

— Да. Той же марки.

Исаак достал с полки сигареты и табак.

— Ах, я еще попрошу вас прислать мешок муки, — сказала Сари старику.

— Хорошо, мисс Вильер. — Старик сделал отметку у себя в книжке.

— Я получил целую кучу новых книг из Кейптауна, — сказал Исаак. — Заходите посмотреть, когда будет свободное время.

Ленни кивнул.

— Только муку мне нужно сегодня, — сказала Сари.

— Будет сделано, — сказал старик, потирая руки. — Будет сделано.

Сари направилась к двери. Сумасшедший Сэм подхватил корзину и заковылял следом. Дойдя до порога, Сари оглянулась. Она отыскала взглядом Ленни. Слабая улыбка скользнула по ее лицу.

— Как дела в школе, мистер Сварц?

Ленни стремительно повернулся к ней.

— Очень хорошо.

— Приятно слышать. А как вам нравится тут, в нашей глуши? Должно быть, очень тоскливо после Кейптауна. Вы не скучаете по кейптаунской жизни?

— Сам не знаю, — с некоторым раздражением ответил Ленни.

Старик усмехнулся. Славная девушка. Не гнушается разговором с цветными, а к учителю относится с уважением, — понимает, значит, что всякий учитель заслуживает уважения, будь он белый, зеленый или синий. Старик вдруг почувствовал симпатию к Сари.

— Я старый человек, — сказал он, — и я не так начитан, как эти молодые люди, или как вы, мисс Вильер. Но я знаю кое-что, чего не найдешь ни в каких книгах. Вы спросили мистера Сварца, не тоскливо ли ему здесь, в глуши. А он ответил, что сам не знает. А сказать вам, почему он не знает? Потому что об этом в книгах не написано.

Исаак улыбнулся и еще усерднее принялся протирать очки. Ленни закурил и прислонился к прилавку.

Старик покачал головой.

— Улыбайся, сынок, улыбайся! Ты, верно, думаешь: «Вот старик опять бредит вслух». Но я тебе кое-что скажу, и ты об этом подумай, потому что это не из книг, а из жизни.

Да. Здесь у нас глушь. Сегодня, как вчера, вчера, как сегодня. Тишина да ветер. В этой стране много таких глухих углов. Долина, кучка домиков, горсточка людей. И тишина. И везде человек бьется за свой кусок хлеба, за кров над головой и за своих детей. Много на свете таких глухих углов, куда больше, чем городов. И всюду такая же тишина, как здесь у нас.

Но я хочу сказать о другой долине. О долине сердца. Это тоже глухой угол. Потому что в жизни много зла, а зло опустошает сердце: делает его унылым и безгласным. Даже в большом городе у человека в сердце может быть такая же глушь, как у нас в Стиллевельде. И только тогда уныние покидает долину сердца, когда вокруг любовь, доброта и участие, когда ненависти и злобе нет места, когда слышится детский смех… Вот у меня — У меня и в Стиллевельде тоска на сердце, и в Кейптауне, и где бы я ни был. Это вам, мисс Вильер, говорит старый человек, у которого нет ни дома, ни родины.

Старик смущенно усмехнулся и стал водить пальцем по прилавку. Исаак с изумлением смотрел на отца.

Ленни стало неловко. Он хотел уйти, но Сари стояла в дверях, загораживая ему дорогу.

В глазах Сумасшедшего Сэма плясали огоньки. Старик посмотрел на него и кивнул. Они поняли друг друга.

Взгляд Сари скользнул куда-то повыше головы Ленни.

— Так я буду ждать, — сказала она. — До свидания.

— Не беспокойтесь, все будет в порядке, — проговорил старик, относя ее слова к заказанной муке. Сумасшедший Сэм еще раз испытующе взглянул на Ленни и следом за Сари вышел из лавки.

Исаак опомнился первым. «Размышления о долине сердца лучше пока отложить», — подумал он и улыбнулся Ленни.

— Давно вы не показывались.

— Очень занят был.

— Я слышал про Мейбл. Очень жалко.

Ленни пожал плечами.

— Что ж тут поделаешь! Но хотелось бы хоть знать, где она. Надо было мне дать ей письмо к одной моей приятельнице.

«Ты был слишком занят собой все это время», — подумал Исаак. Вслух же он сказал:

— Мако заходил вчера. Спрашивал про вас.

Ленни решительно тряхнул головой.

— Ну, мне пора. У меня вечерние занятия. Еще увидимся.

— Приходите.

Ленни пошел к двери, но на пороге остановился.

— Не хотите ли немножко пройтись? — спросил он, не глядя на Исаака.

Исаак оглянулся на отца.

— Пойдемте.

— Если вам некогда, то не стоит, — поспешно сказал Ленни.

— Нет, отчего же.

Исаак снял фартук и вышел из-за прилавка. Он видел, что отец смотрит неодобрительно, и у него невольно сжались кулаки.

— Я скоро вернусь, отец.

Старик печально покачал головой.

Они обогнули лавку и направились в сторону от Стиллевельда. Долгое время оба молчали. Ленни шел, глубоко засунув руки в карманы, опустив голову. Исаак слегка сутулился, но голову держал прямо, и глаза за толстыми стеклами очков мечтательно смотрели вдаль.

Солнце уже зашло. Только по краю неба горела яркая оранжевая полоса. Вечерняя прохлада опустилась на землю, и синие холмы на горизонте подернулись туманной дымкой.

Исаак время от времени поворачивал голову и смотрел на Ленни, но заговорить с ним не решался.

Долина и людское жилье остались далеко позади, и теперь они с Ленни были двумя точками среди пустынных просторов. Кругом не было никаких признаков человеческой жизни. Безмолвие господствовало над вельдом, в небе и на земле.

«Ему вовсе не хочется говорить со мной, — думал Исаак, — но ему нужно, чтобы кто-нибудь его понял».